Сталкер, Глава 1.

[evijuls]

Название: Сталкер
Автор:  evijuls
Рейтинг: R для всего ориджинала, G для первой главы.
Пейринг: м/м
Жанр: триллер, повседневность, юмор
Размер: миди
Статус: в процессе
Саммари: У Юсса обычная, ничем не примечательная жизнь, и он понятия не имеет, кто может ей заинтересоваться.
Предупреждения: POV

Глава 1

Первую фотографию я получаю вечером пятницы, когда возвращаюсь домой с работы - мне не всегда хватает сил проверить почту, но сегодня я роюсь в карманах в поисках ключей, и с третьей попытки все-таки вставляю их в замок ящика. Счета, рекламные листовки, белый конверт. Конверт?
Не припомню, когда мне последний раз приходили письма - разве что предложения взять выгодный кредит или оформить ипотеку, но сейчас это просто белоснежный конверт без опознавательных знаков. Хотя, в последнее время маркетологи на что только не идут, чтобы заполучить клиентов в свои “купите это сейчас” сети.
Я вызываю лифт, балансируя ключами, пакетом с продуктами и стопкой листков в руках, и одновременно пытаюсь открыть конверт - если там какая-то рекламка, я буду очень разочарован, но мало ли! Да, похоже, я потенциальный клиент этих самых маркетологов, раз меня так легко заинтриговать.
Мне удается открыть конверт только на своем этаже, прижав пакет к стенке лифта своим телом, и я мысленно смеюсь над собой - очень по-взрослому, Юсс, очень. Лифт предсказуемо резко тормозит, и я встаю перед выбором: ловить пакет с бутылкой вина или загадочный конверт. Но, разумеется, моя любовь к хорошему алкоголю перевешивает, и спустя секунду я с лихорадочно колотящимся сердцем сжимаю пакет в руках, а конверт падает на пол.
- Твою ж мать, если там реклама банка, я могу кого-то убить.
Я бормочу вслух и тут же смущенно замираю, потому что двери лифта открываются, и на меня смотрит пожилая соседка, неодобрительно склонив голову. Ну да, я тут угрожаю кого-то убить и пытаюсь поднять чертову бумажку, не выпустив из рук драгоценный пакет с вином. Никому там клоун не нужен случайно, а что, я бы сменил работу “на ура”.
- Добрый вечер. Я сегодня совсем неловкий.
Я бормочу, но соседка молча проходит в лифт, а я наконец прихватываю с пола письмо и наперевес с пакетом все-таки добираюсь до двери. Социальные контакты с соседями - не мой конек, так что, если меня будут убивать или грабить, вряд ли кто-то отреагирует. Ну и ладно, красть у меня все равно особо нечего.
Я щелкаю выключателем еще до того, как прикрываю за собой дверь - нет, я не боюсь Бугимена, мне просто не по себе в темноте. Ну и боюсь немного тоже, ладно-ладно, признаю.
Пакет отправляется на кухню, а я возвращаюсь в ванную, чтобы умыться - после лондонского метро я больше похож на пыльного монстра, чем на самого себя. Следующие полчаса я занимаюсь тем, что откупориваю вино, разогреваю пиццу в духовке и стараюсь не вывихнуть челюсть, пока зеваю, а потом выхожу с бокалом вина на балкон, распахивая окно и ежась - дело идет к весне, и воздух становится настолько сырым, что впору отращивать жабры.
- Закурить, что ли?
Я иногда разговариваю сам с собой - чаще, чем любой психиатр назвал бы нормальным, но я в общем-то за нормальностью и не гонюсь. Что-то еще мне нужно было сделать сегодня…
- Конверт!!!
Я оставляю бокал на подоконнике и едва не бегом возвращаюсь в прихожую, прихватывая злополучный конверт с тумбочки и сразу же его открывая - он итак меня ждал весь вечер! В конверте не оказывается никакого письма или рекламки, зато вместо это я достаю оттуда фотографию. Свою собственную.
Я несколько секунд смотрю на нее, проводя пальцами по глянцевой поверхности, и хмурюсь - кто-то подшутить решил? На обратной стороне ровным, каллиграфическим почерком выведена надпись: “День был пасмурным, но твоя улыбка яркой”, и я моргаю, а потом трясу головой.
Я помню примерно момент, когда эта фотография могла быть снята - сегодня я возвращался с ланча и улыбался, потому что мне достался бесплатный кофе - мелочь, а приятно. Я узнаю и улицу, и время, и… Но кто? Кто-то с работы решил подшутить? Но вряд ли кто-то знает мой адрес или станет заморачиваться - я не слишком приметный и не слишком популярный, да и тайных поклонников у меня никаких не наблюдается уже лет… эээ… пять точно.
- День был пасмурным, но твоя улыбка яркой.
Я произношу фразу вслух, еще несколько минут разглядывая то почерк, то саму фотографию - не уверен, что это мой лучший ракурс, но улыбка у меня на ней и правда очень милая. И даже глаза блестят. Кем бы ни был мой фотограф, он знает, как запечатлеть правильный момент.
И все-таки, кто он? С этой мыслью - и фотографией - я возвращаюсь на балкон, все-таки прикуривая сигарету, и усаживаюсь на подоконник, допивая вино и выпуская облачка дыма в воздух.
Сама мысль о том, что кто-то мог сфотографировать меня вот так, а потом прислать фотографию, кажется странной. Кому это нужно и зачем? Обычно в фильмах такое делают маньяки, но я вряд ли достаточно интересный, чтобы какого-то маньяка заинтересовать - неправильно как-то звучит, да? Надо наоборот радоваться, а то истекать кровью в темной подворотне мне совсем не хотелось бы.
Но фотография… Это не пугает, скорее, умиляет или восхищает, и, определенно, интригует. Думаю, если бы это был маньяк, который хочет меня убить, он не стал бы слать мне фотки с романтическими подписями.
***
Я засыпаю только в половину третьего, ворочаясь в постели и устроив фотографию на тумбочке рядом с телефоном - моя бессонница приобретает катастрофические размеры, и как бы я этого ни избегал, скоро, возможно, придется пойти к врачу. Больничный я сейчас себе позволить не могу. так что лучше не доводить до серьезных последствий.
Из головы не идет фотография, и я периодически беру ее в руки, разглядывая и пытаясь найти хоть какую-то подсказку о том, кто мог ее сделать. И предсказуемо ничего не нахожу. Моя улыбка яркая. Я невольно улыбаюсь, а потом утыкаюсь лицом в подушку. Спать, Юсс, спать, иначе завтра на работе у тебя не будет никакой улыбки, а только синяки под глазами и лицо, как у зомби из “Ходячих”.
Именно с этой мыслью я и засыпаю. Неудивительно, что всю ночь мне снятся ходячие мертвецы, которые фотографируют меня на полароид и смеются, а потом пытаются съесть мои мозги.
***
Вторая фотография ждет меня на рабочем столе, и я несколько минут смотрю на белоснежный конверт, аккуратно прижатый к столу клавиатурой.
- Второй конверт. Вот это уже попахивает маньяком.
Я произношу это вслух - в это время в офисе нет никого, кроме меня, уборщицы и призраков погибших на стройке этого дома рабочих. Да, я часто шучу по этому поводу, хотя тема совершенно не смешная - во время строительства этого бизнес центра погибло трое рабочих, и теперь среди сотрудников ходят легенды о кровавых турках. Ну там: “... и мальчики кровавые в глазах” и все такое, хотя, коллектив у нас не то чтобы с хорошим чувством юмора.
Я стягиваю куртку, все еще глядя на конверт, стараясь не отводить от него глаза - как будто он куда-то убежит, в самом деле, это же не письмо же из Хогвартса.Впрочем, если там на самом деле еще одна фотография, и если это мертвый рабочий меня фотографирует, то мне можно уже ни о чем не беспокоиться: либо скоро меня заберут в психушку, либо я стану персонажем фильма ужасов. Не знаю даже, что лучше.
Этажом ниже дребезжит входная дверь - несмотря на то, что бизнес центр, в котором я работаю, носит гордый титул “бизнес центр класса А”, все здесь указывает на то, что стоили его, эм, ну те самые кровавые мальчики. Например пару недель назад на одного из сотрудников рухнула оконная рама. Рама!
Я бросаю быстрый взгляд на часы: черт! Пока я пялился на конверт и раздевался, минутная стрелка перевалила далеко за “ноль-ноль” минут, и здание вот-вот начнет заполняться людьми. Ну отлично, теперь у меня есть всего пара минут, чтобы открыть конверт и посмотреть на то, что там - и если там вторая фотография, то мне надо успеть пережить целую гамму эмоций. И все это, пока на этаж не поднимется руководство: если, конечно, это не мистер Эрикксон шлет мне послания, то он не одобрит такого времяпрепровождения в рабочее время.
- Ну и что у нас здесь?
Я разрываю бумагу, сразу же выбрасывая обрывки конверта в мусорное ведро, и сжимаю в руках точно такую же небольшую глянцевую фотографию, как и вчера. Только изображение уже другое, и я чувствую, как у меня сердце делает небольшой кульбит в горле, пропуская пару ударов. Ладно, это уже не так весело.
На фотографии полумрак, и я стою на балконе, одной рукой сжимая бокал с вином, а другой - ну да, снимок. Я знаю точное время, когда она была сделана, и от одной мысли, что пока я стоял возле окна, попивая вино и размышляя над тем, что я недостаточно интересный для маньяка, кто-то на меня смотрел, меня передергивает.
Я трясу головой, нервно оглядываясь по сторонам - я точно знаю, что на этаже сейчас никого нет - у нас во всем здании система автоматического включения света, но… Но вчера я тоже не мог даже представить, что кто-то сфотографирует меня в моей же собственной квартире. А что если этот кто-то смотрит и сейчас? Ну, на мою реакцию.
Черт, подпись!
- Подпись!
Я снова разговариваю сам с собой, и мне совсем не нравится, что голос у меня звучит не то напугано, не то восхищенно - я пока не определился с гаммой эмоций, некоторые испытываю по этому поводу. Но дверь сегодня точно подопру стулом - на всякий случай. Впрочем, вполне возможно. что это чья-то шутка - хотя мне на ум не приходит ни единого человека, кто мог бы - и хотел бы - так надо мной подшучивать.
На обратной стороне, все таким же аккуратным почерком выведено: “Похоже, тебе понравился мой сюрприз. А мне понравилось то, как ты смотрел на него”.
- Мне понравилось, как ты смотрел на него… Ладно, дядя маньяк, это уже не совсем мило, это крипи.
- Юсс, ты почему еще не делаешь презентацию?!
Я вздрагиваю, едва не роняя фотографию, и пытаюсь дышать медленно, чтобы сердце не выскакивало из горла - это всего лишь мой босс, а не маньяк-фотограф. Успокойся, Юсс, выдохни. То, что тебе пришла уже вторая фотография с крипи-подписью еще ничего не значит. Может это тайный воздыхатель? Ну да, или мертвый турок-строитель, учитывая мое обычное везение.
- Доброе утро, мистер Эрикксон, уже сажусь, через полчаса будет у Вас.
Я кладу фотографию на стол рядом с собой - у меня темные, в таком освещении отливающие красным, волосы, тонкие пальцы на бокале с темным вином, и задумчиво-заинтересованный взгляд. Вчера я думал о том, что мой фотограф умеет ловить моменты, и сегодня я в этом убеждаюсь - на этой фотографии я выгляжу невероятно живым.
***
День проходит слишком быстро, отчасти потому, что работы оказывается так много, что у меня нет времени даже на обычный дневной кофе “привет, инсульт”, и отчасти - потому что мои мысли занимают фотографии. Вернее, тот, кто может их делать.
Я спускаюсь в метро, чувствуя как напряжение стягивает лопатки - нет, если бы я знал наверняка, что этот некто не хочет меня убить, а просто, ну, нравится ему фотки делать, мне бы может даже понравилось. Но учитывая, что в отличие от большинства персонажей фильмов ужасов, я эти самые фильмы смотрю и наизусть помню, то… Ну, ничем хорошим это обычно не заканчивается. Хотя, возможно это вовсе не фильм ужасов, а романтическое кино, и скоро мне придет букет алых роз с бриллиантовым кольцом, обмотанный радужным флагом и с билетами куда-нибудь на Мальдивы в качестве свадебного путешествия.
Зайдя в подъезд, я первым делом бросаюсь к почтовому ящику - охрана, глядя в камеры, наверняка недоумевает, почему кто-то из жильцов с горящими глазами и дрожащими руками ощупывает изнутри весь ящик. Может, думают, что я жду выигрыш в лотерею.
Стоп, камеры!
Интересно, если я приду на пульт и сделаю милые глаза, мне дадут посмотреть вчерашний вечер? Так я смогу хоть узнать внешность этого моего фотографа. Я решаю выйти завтра пораньше, чтобы успеть этим заняться, и поднимаюсь домой, замирая у порога. Рядом с дверью, у коврика, стоит стаканчик со все еще дымящимся кофе из Старбакса, и сверху, на ярко-красном стикере, красуется записка, которую я могу разобрать, едва наклонившись.
“Твой любимый. На четыре часа позже, чем обычно, но ты ведь любишь кофе перед сном?”
Кажется, инсульт у меня будет и без двойного Американо Гранде из Старбакса.
- Это уже совсем, совсем не смешно.
Я прихватываю стаканчик с собой в квартиру, и после короткого диалога с собой, выливаю ароматно пахнущий напиток в унитаз. Ну, я конечно обожаю Старбакс, но если там руфер, то боюсь мне будет совсем не до вкусовых и тонизирующих качеств. Господи, что ж за херня происходит-то?
***
На ночь я все-таки подпираю дверь стулом - на всякий случай, хоть это и попахивает паранойей. Ну, вряд ли, конечно, стул меня спасет, но я хоть успею вызывать полицию. Наверное.
Перед тем, как устроиться в постели, я долго разглядываю вид с окна - я живу на достаточно высоком этаже, и понятия не имею, откуда могла быть сделана эта фотография. Не сидел же он где-то на крыше с биноклем только для того, чтобы запечатлеть меня, разглядывающего фотографию?
Вы фильм Нолана смотрели? Вот-вот. Сон во сне, фотография в фотографии.
Я ворочаюсь, прислушиваясь к каждому звуку, и вздрагиваю, окончательно выныривая из дремы, когда у соседей сверху падает что-то тяжелое - это не первый раз, мне кажется, у них там вообще поле для гольфа или хоккея, судя по звукам. Но сегодня этот звук не успокаивает, как обычно, и вместо мыслей “я не один бодрствую в такой поздний час”, вызывает небольшой приступ паники. Вот уж не думал, что пара фотографий и стаканчик с кофе меня так напугают. Может быть, это и правда какой-то тайный поклонник?
По крайней мере, в версию с поклонником поверить легче, чем в версию с маньяком, который почему-то, вместо того, чтобы просто меня убить, решил прислать мне романтическую фотку. Какой нормальный маньяк будет такое делать?
Я утыкаюсь лицом в подушку и лежу так несколько минут, пока голова не начинает кружиться от нехватки кислорода - я же уснуть хочу, а не сознание потерять! Хотя, учитывая, что время движется к четырем утра, мне скоро станет все равно. Ненавижу приходить на работу, поспав всего пару часов.
Телефон вибрирует совсем рядом с головой - да, я из тех людей, которые смотрят социальную рекламу из серии “оградите себя от рака мозга”, а потом кладут эту ужасную, излучающую радиацию, машину рядом со своим мозгом. Ну, так я по крайней мере, слышу будильник, и не боюсь проспать работу - почему-то, когда телефон лежит дальше расстояния вытянутой руки, я его упорно игнорирую.
Сон не идет, и я уже почти готов сдаться и перестать пытаться, к тому же - нервы натянуты так, что сердце то и дело прыгает в горле и совершает разные другие фокусы. на которые оно, по-идее, не способно.
Я тянусь к телефону и несколько секунд моргаю - после темноты комнаты, свет с экрана кажется ослепляющим и выжигающим сетчатку, и мне нужно время, чтобы сфокусироваться на тексте пришедшего сообщения. Что…
Я резко сажусь, чувствуя, как пульс колотится, отдаваясь в ушах, и тру глаза, перечитывая сообщение еще раз, и подтягивая к себе колени. О, Господи.
Сообщение с анонимного номера, в почти пять часов утра, в самое, черт его возьми, темное предрассветное время, априори не могло быть чем-то хорошим. Ну там, “Юлиусс, мы рады сообщить Вам, что Вы выиграли в лотерее” или “Юлиусс, мы повышаем Вас в должности”, на худой конец просто обычной, ничем не примечательной смс-рассылкой. Нет. Нет-нет-нет. Ничего похожего.
“Если твоя бессонница - следствие моих действий, приношу глубочайшие извинения. Кофе в такое позднее время могло создать неверное впечатление. Спи, пусть сон твой будет безмятежен”.
- Пусть сон твой будет безмятежен. Да ты издеваешься?!
Я произношу это вслух, в полный голос, и сам пугаюсь его звуков, слишком громких в пустой и темной квартире. Откуда он знает, что я не сплю? Вопросом “откуда он знает мой номер”, я даже не задаюсь - учитывая, что у квартиры меня ждал стаканчик из Старбакса, боюсь, он знает не только номер моего телефона. Какого черта происходит?
У меня на глаза наворачиваются слезы, и я со злостью закусываю губу - я так давно хотел, чтобы моя жизнь перестала быть серой и скучной и, кажется, мое желание осуществилось. только вот не совсем так, как я предполагал. Что ему от меня нужно?
Я стискиваю телефон в руке и уже начинаю набирать ответное сообщение, когда понимаю, что не смогу его отправить - номер ведь не определился. И он всерьез думает, что я после такого усну?
Пульс потихоньку приходит в норму - невозможно постоянно бояться, это же, в конце концов, не призрак, а человек, а значит, если он попробует предпринять… ну, что-то, я всегда смогу вызвать полицию. Благо, приезжают они быстро: когда-то я вызывал их к ночному клубу, правда, лет пять назад, когда мой, хм, друг, полез в пьяную драку. ну и времена были.
- Надеюсь, страшный маньяк не понатыкал камер в мою квартирку.
Я тру глаза и сползаю по подушке, чувствуя, как сонливость накатывает волнами - похоже, адреналин немного схлынул, и теперь на его место пришла усталость. Завтра. Завтра я проснусь, позвоню на работу, чтобы сказаться больным, и спокойно обо всем подумаю. Проверю квартиру на предмет камер, схожу к охране, чтобы попросить взглянуть на камеры в подъезде, постараюсь узнать что-то о моем маньяке. Завтра я со всем этим разберусь.

@темы: Юмор, Детектив, Миди, POV, R, Слэш, G

---

[Эдиль]

Название: Другая экосистема
Автор:  Арнольд
Бета:  Heilig_Lust,  Эльмайра
Рейтинг: R
Размер: макси, закончен, в процессе правки
Жанры: пост-апокалипсис, на фоне всего этого условный романс, с натяжкой экшн. Наверное.
Предупреждение: обесцененная лексика, кое-где на грани мата.
Саммари: Что это тогда было? Да хрен его знает. Может, военные с учеными доигрались, может, это пресловутое НЛО под прикрытием дало прицельный залп по старушке-Земле или это просто гребанный библейский Апокалипсис. Знаю только, что сейчас венец и царь природы совсем не человек. Другая это теперь экосистема, как говорится. Совсем другая экосистема, где человек – всего лишь ненужный паразит, от которого стоит избавиться. Чем они успешно и занимаются.
От автора:
1. Пасхалка на пасхалке и пасхалкой погоняет. Только в первой главе их пять или шесть штук. Кто найдет - умница)
2. Хоть и жила долгое время в городе, который периодически мыли серьезные дяди в спецодежде, а кое- где фон, по слухам, был ничем не хуже Припятского, о радиации знаю весьма поверхностно, на уровне просмотра документалок о Чернобыле и фильмов-катастроф.
3. Исходя из предыдущего пункта, обоснуй кое-где издох. Но логика есть, клянусь своими плавниками.


0.


И все же ученые знатно лажанулись, утверждая, что, случись вдруг что, выживут только крысы и тараканы. Пусть крысы — тараканов Том вообще смутно себе представлял — и продолжали спокойно жить и размножаться по сей день, но ученые все равно лажанулись. Потому что забыли про самую главную тварь, которая не просто уцелела после устроенной ею же ядерной войны, но намерена выживать и дальше.

Ученые совсем забыли про человека.

Том смутно помнил, что именно произошло в том две тысячи-уже-неважно-каком году, ему тогда было всего лет пять-шесть. Том помнил только какие-то вспышки вдалеке, помнил, как дрожали руки матери, обнимающей его, помнил, что они долго ехали куда-то прочь, как можно дальше от фактически уничтоженного города на своей старой машине, готовой заглохнуть в любой момент. Уже позже, повзрослев, Том поражался, насколько сказочно им повезло в тот день на самом деле. Уехать из заранее обреченного — все же военный завод не зря являлся одной из первоочередных целей для ракет уже нифига не вероятного противника — города, а предусмотрительность мамы, всегда носившей с собой документы в ярко-красной лакированной сумочке, значительно облегчила им жизнь после, пока не воцарилась анархия и не начался передел власти.

Черт возьми, да даже вовремя заглохшая машина, из-за которой они так и не добрались в тот вечер до соседнего населенного пункта, где жила мамина старая знакомая, только сыграла им на руку! Потому что тот город, названия которого уже никто и не помнит, тоже разбомбили. Пусть не ядерными боеголовками, но выживших там было не намного больше.

Чертово везение.

Если о везении вообще уместно говорить в такой ситуации. Обо всем этом вообще говорить не хотелось, тем более что Том знал обо всем этом лишь по маминым рассказам.

А вот дядька Герман, да. Он много чего помнил — на момент начала войны ему было чуть больше двадцати, — даже многое из этого точно знал, а не придумал, и очень любил об этом поговорить. Точнее, порассуждать: а что же именно тогда произошло?

— Зуб даю, не простые это ядерные боеголовки были, — частенько приговаривал он, в очередной раз лечась от радиоактивного излучения водкой. — Не могло простое излучение таких делов натворить. Какие там поражающие факторы? Свет, ударная волна, та же радиация, один хер. Вот где, в каком учебнике было написано про мутации? Не, двухголовые телята еще куда не шло, они и в Чернобыле в конце восьмидесятых прошлого века были, но вот это? — в такие моменты он обычно указывал пальцем в угол, где стоял словно смятый череп трехрогой собаки, из пасти которой торчали острые даже на вид клыки. — Вот это что, я вас спрашиваю? А что творится в городах? Помните рассказы тех отважных придурков, которые загорелись идеей сунуться в центр, решив, что на окраинах все закончилось? И ведь сунулись, остолопы. А потом выползли, непонятно как живые, и страшилки рассказывали про стонущие тени на стенах. Или про то, во что превратился зоопарк. Красивое место было, зато сейчас филиал Инферно. И что встретили крысиного короля размером с две легковые машины. Нет, представляешь? Две легковые машины! Такая куча сросшихся хвостами крыс. И ведь, самое веселое, не соврали те придурки: позже все эти чудеса видели и более серьезные люди, которым можно верить, и не раз, и не два видели. Наверняка, чем дальше в город, тем их больше и больше. А еще там есть ОНИ. Управляют всеми эти монстрами, сами монстры и твари. Не могут они быть людьми: люди не живут среди радиоактивных развалин, не имеют власти над этими существами. А они могут и имеют. Как взглянут на тебя, так все, душа в пятки, дрожь берет, да с места сдвинуться не можешь. Считай, пропал. А когда они начинают двигаться в твою сторону…

Герман точно знал, о чем говорит. К восторгу и зависти Тома, он почти десять лет после войны ходил в разрушенные города, искал продовольственные склады, которые фонят не так сильно, добывал еду и оружие. Почетная и важная, мать вашу, работа. И возвращаются из таких походов далеко не все. Но Герману везло, всегда везло. Почти так же, как Тому с матерью в тот вечер. Со смертью он расходился буквально в нескольких миллиметрах, иногда в буквальном смысле.

— Так вот, братец, — говаривал Герман Тому уже под хорошим градусом. — Не ядерные боеголовки все это натворили, не могли они такого эффекта дать. Что тогда это было? Да хрен его знает. Может, военные с учеными доигрались, может, это пресловутое НЛО под прикрытием дало прицельный залп по старушке-Земле, или это просто гр*банный библейский Апокалипсис. Знаю только, что сейчас венец и царь природы совсем не человек. Другая это теперь экосистема, как говорится. Совсем другая экосистема, где человек — всего лишь ненужный паразит, от которого стоит избавиться. Чем они успешно и занимаются.

После этого Герман либо напивался в хлам, либо доставал старый автомат и в очередной раз показывал Тому его устройство и как правильно чистить. Так что к восьми годам Том умел собирать и разбирать автомат не то что за считанные секунды, а с закрытыми глазами.

— Не провели в тот ад электричество: прости, братец, но жить-то все равно хочется. Особенно когда сидишь в бункере, а на поверхности бушует самый настоящий ядерный п*здец. Слыхал про тот особый восточный ветер? Так вот, в городах во время него лучше вообще носа не высовывать. Хотя, небо тогда особенно красиво…

Было ли это совпадением, или Герман просто любил потрепаться о том, каким прекрасным было раньше звездное небо, но погиб он именно ночью, не успев скрыться от того самого злого ветра. Говорят, его нашли лежащим на спине, взгляд был устремлен в небеса, а на губах застыла счастливая улыбка. Том не знал, никогда не видел тела Германа. Сталкеры обложили его сухими ветками и сожгли, чтобы не досталось зверью.

В их мире уже давно никого не хоронили, лишь «санитары» утаскивали тела подальше от поселений и сжигали. «Сжигать в пепел, а потом сжечь даже пепел», — мрачно шутил Герман, но так же, как и остальные, прятал глаза от цепкого взгляда санитаров. Никто толком не знал, откуда они появились, но все прекрасно знали, как их позвать, если кто-то начинал болеть. И человека больше никто никогда не видел, потому что эпидемия самого обычного гриппа могла выкосить их всех.

Поэтому санитаров и боялись. Боялись их самих, этих людей ни одна зараза не брала, боялись их страшных масок, закрывавших пол-лица, и странных, длинных и непонятных номеров на куртках, боялись, что санитары найдут-таки какую-нибудь болезнь у них самих.

До четырнадцати лет мама запирала Тома в комнате и запрещала выходить, пока санитары не уезжали прочь, в новый поселок за новыми больными.

Пока однажды не заболела сама.

Это не было гриппом, Том смутно помнил его симптомы из далекого детства, не было ни температуры, ни кашля. У нее вообще не было никаких симптомов, кроме хриплого дыхания, несильной тошноты и жутких, по ее словам, головных болей. Никто даже не думал бить тревогу, пока не прибыли эти проклятые санитары.

Том прекрасно запомнил одного из них. Ростом почти под два метра, но тонкий: толкнешь, и упадет, словно его насильно вытягивали вверх; с какими-то совсем бесцветными волосами и покрасневшими глазами. «Альбинос», — шептали за его спиной и суеверно отшатывались прочь. Именно этот чертов санитар схватил маму за рукав, когда она проходила мимо, сунул под нос какой-то приборчик и велел дунуть в длинную и противную даже на вид трубку. Мама выдохнула. Приборчик пронзительно запищал и загорелся красным.

Санитары переглянулись. Один из них стянул перчатку и медленно, словно боялся, что мама на него набросится, коснулся ее лба. Пощупал кожу, покачал головой, достал из кармана салфетку и вытер руку, будто коснулся чего-то грязного. Потом обернулся к ожидавшей их машине — самая настоящая машина, способная пройти по какой угодно дороге; это ли не чудо света, спустя столько лет после войны? — махнул в мамину сторону и прокричал какой-то набор цифр.

Что было дальше, Том помнил урывками. Помнил, как почти подрался с тем альбиносом, как крепко чьи-то руки держали его самого, не давая броситься за мамой. Как ее посадили в машину и куда-то увезли.

А еще помнил совсем молодого рыжего мужчину в старой военной форме и его цепкий, внимательный взгляд. А также предложение, от которого Том не смог отказаться.

Так он и стал сталкером на службе нового, еще только начинавшего зарождаться государства. Государства, которому совсем скоро предстояло противостоять новому врагу.

Потому что последняя ядерная война оказалась нифига не последней.

1.


Не сказать, что Тому эта идея не понравилась совершенно, но и особого энтузиазма она не вызвала. На его взгляд, она была несколько… дикой. И сложно выполнимой. Нет, правда, кто в подобное время бросит все свои дела и уедет за несколько километров в соседнее поселение, чтобы поучаствовать… в ярмарке.

Самой настоящей ярмарке, не только с товаром, который было сложно достать, вроде ярких тканей, выпущенных еще до Войны, самого настоящего сахара и конфет — Том пробовал, ничего такого, лишь зуб угрожающе хрустнул, — мелких безделушек, так любимых девушками в любое время, но и с развлечениями.

Поговаривали, что откуда-то издалека приехали самые настоящие фокусники, которые творят чудеса, а кое-каким трюкам с удовольствием учат восторженных ребятишек. А еще привезли маленьких лошадей, пони, специально для детей.

Звучало все это настолько многообещающе и интересно, что даже нелюдимый Том заинтересовался, тогда как Артур, узнав о грядущем, буквально ворвался в импровизированный штаб их маленькой команды и, глотая от волнения слова, объявил, что они едут на эту ярмарку, даже если в этот день назначат ходку.

Том тогда понимающе переглянулся с Итаном и лишь кивнул, плеснув другу его норму водки, положенной после вылазки. Артур выпил ее залпом, прикрыл рукой рот и вышел из комнаты, держа спину неестественно прямо.

Они никогда не говорили, чем занимались в последний день войны. Во всяком случае, специально, но по обмолвкам то там, то здесь, составить примерную картину не составляло труда. Итан рыбачил с отцом настолько далеко от крупных центров, что о произошедшем узнал лишь через несколько дней.

Артур был единственным из них, кто находился непосредственно в разрушенном городе в момент бомбежки и прятался с родителями в убежище. Как-то, напившись, рассказал, как дрожали стены, как сыпался на пол песок, какой стоял запах в маленьком пространстве, в котором были заперто восемь человек, как тряхнуло так, что никто не удержался на ногах, как побледнел отец…

И как они бежали. Уже буквально через пару часов, пока основная масса радиоактивной дряни не опустилась ниже или не пролилась дождем, взяв с собой все, что только могли унести.

Двадцать километров, дыша исключительно через вымоченную в чем-то тряпку, для ребенка показались самым настоящим адом.

Утешала только мысль, что его, Артура, на этот раз обязательно отведут в цирк и позволят покататься на пони. А еще мама и папа не пойдут на работу и проведут весь день с ним.

Разумеется, никакого цирка и уж тем более пони не было, а родители вскоре умерли, отхватив слишком большую дозу радиации, раз за разом спускаясь едва ли не в каждую низину, чтобы помочь другим.

Идиоты жалостливые, оставившие ребенка на произвол судьбы в то время, когда никому ни до кого не было дела.

И так и не сводили его в цирк.

Пусть хоть в двадцать три на ярмарке повеселится. Неважно, что идти туда почти четыре километра.

Том еще долго сидел в одиночестве за столом и бездумно смотрел на список вещей, которые необходимо добыть в зараженном городе. Длинный, стремящийся к бесконечности список вещей, которых все равно было не добыть, даже если забраться дальше окраин.

Все равно все будет заражено и непригодно для использования человеком. Том не был уверен, что даже мутанты в состоянии жить в центре городов. Что жизнь вообще еще существует, а не является одной сплошной галлюцинацией чьего-то больного разума.

Пожалуй, именно праздника как раз и не хватает. Чего-то светлого в этой бесконечной серости.

Серые и безликие дома-бараки, возведенные на пустом месте, темная и немаркая одежда и какое-то равнодушное выражение на лицах окружающих людей. Хоть какие-то эмоции еще можно было увидеть на лицах сталкеров и Шухова, начальника всего и вся, когда-то также делающего вылазки, но сейчас предпочитающего координировать.

Скоординировал бы он еще все так, чтобы освободить им день, когда состоится эта злополучная ярмарка, и будет все прекрасно.

Том, на секунду замешкавшись, потянулся за потрепанным блокнотом на пружине и сточенным почти до основания карандашом. Не стоит надеяться на счастливую случайность, если можно на эту самую случайность повлиять.

Тем более что сделать нужно такую малость, как просто попросить кое-что у человека, который и так расположен к Тому крайне благожелательно.


* * *
Вот уже четыре дня, как небо затянуто темными и тяжелыми, словно грозовыми тучами. Эти тучи медленно пришли откуда-то с запада, неотвратимо закрыв собой слабо греющее, несмотря на лето, солнце, и остановились.

Том мог поклясться, что эти проклятые тучи действительно остановились, накрыв их поселение, как большая крышка, и не хотели уходить по своей воле. Их не мог прогнать даже сильный ветер, что поднимался несколько раз и приносил откуда-то пыль, которая больно била по открытым участкам кожи и ужасно щипала, если попадала в глаза. Но счетчик Гейгера молчал, и все люди вздохнули спокойно.

У них еще есть время.

От радиации приходится бежать, особенно поначалу. Сейчас опасные зоны расширялись не так стремительно, как раньше. Том смутно помнил, как приходилось бросать все и куда-то ехать с военными, проходить бесконечные очистки и бояться, что его или маму однажды не пропустят через блокпосты.

Сейчас блокпостов с мрачными вояками уже не было и в помине, их место заняли местные дружины, которые готовы были отстаивать вверенные им участки не по приказу сверху, а потому что защищали своих близких.

Все это произошло как-то незаметно, хотя, скорее всего, тогда еще десятилетний Том просто не обращал на это внимания. Людей в форме становилось все меньше, остатки оружия и так давно перешли в руки гражданских. Лагеря для беженцев начали потихоньку расформировываться, люди искали для себя лучшего. Кто-то оставался. Кто-то уходил дальше в надежде найти не обезображенное войной село или даже маленький город, чтобы осесть там и забыть обо всех ужасах. Говорят, даже находили подобное. Где-то далеко-далеко на севере, вдали от всякой цивилизации, где было сложно выживать и в мирное время с поддержкой извне, но там не было руин. И не было той заразы, что медленно расползалась по земле.

Том был из тех, кто остался, даже когда дозиметры начали показывать вызывающие опасения числа. Фон не был смертельным, ни в коем случае, но и жить при нем — все равно что сидеть на пороховой бочке.

Ветер и дождь были самыми настоящими и безжалостными врагами. Потому что они не имели чувств. Ветер мог принести с собой пыль из зараженных городов, любую достаточно легкую вещь, даже обрывки одежды или бумагу, насквозь отравленную радиацией. Она подтачивала незаметно, исподволь, когда ее обнаруживали, как правило, становилось слишком поздно.

С неба мог пролиться радиоактивный дождь. Никто не мог толком сказать, откуда сейчас, спустя пятнадцать лет, в атмосфере могла вновь появиться такая гадость, но Том сам прятался от подобного дождя, с ужасом слушая, как щелкает счетчик, показывая все возрастающий фон. Том сам бежал по брошенному городу, по отравленным лужам, бросив в тайнике почти все, что нес с собой, надеясь, что твари не найдут его маленькое убежище, а радиация — не проникнет внутрь.

Не проникла, повезло. Спустя несколько дней они забрали рюкзак, целый, хоть лямки перегрызло какое-то мелкое животное, скорее всего, крыса.

Если крыс нынче можно назвать мелкими. В поселение как-то притащили одну такую: напугать тех, кто громче всех кричал, что раз сталкеры ходят в города без защиты, то и простым людям можно. Никто толком не верил в те «сказки», что рассказывали о тварях. Том бы и сам не поверил, не видь он их вживую.

Крыса была не просто огромной, она была гигантской. От носа до кончика длинного тощего хвоста почти метр, шерсть чернее ночи, острые зубы и когти, а глаза были красными даже после смерти. Страшные красные глаза, в которых словно горел огонь, грозящий спалить весь прежний мир.

Будь они размером поменьше и не так грозно… оснащены, фиг бы выжили в этом новом мире. Растерзали бы, съели несчастных крысят и даже ухом бы не повели. Вот и приспособились крысы, как и все прочие обитатели старого мира. Как и порождения нового, постъядерного — или какая там хрень еще на организмы повлияла — мира.

Другая, мать их, экосистема нынче.

И человек продолжает в ней барахтаться, как та лягушка.

Вот только маслице никак не взбивается, только тащит несчастную все глубже и глубже.

Ветер стих. Воздух был совершенно неподвижен, словно замер, как эти тучи над головой. Том сделал несколько глубоких и быстрых вдохов, не в силах выбросить из головы мысль, что воздух вот-вот загустеет и превратиться в воду прямо в легких.

Мерзкий мир, от которого не знаешь, чего ждать.

К дому, где жил Шухов с женой и дочкой, вела широкая дорожка, посыпанная желтым песком. Не хватает только сочной зеленой травы и качелей на ветке дерева на заднем дворе, чтобы это напоминало типичный домик довоенного времени. Даже сама постройка, вроде бы такая же, как и другие, разве что самую малость побольше и с выкрашенными в белый цвет карнизами длинных узких окон, казалась теплее и домашнее, чем все остальные.

Том за эти годы никогда толком и не видел миссис Шухов, она как-то умело скрывалась в тени мужа, не вмешивалась в его дела и споры, лишь изредка показывалась на людях, предпочитая все время проводить в заботах о дочери и доме.

Наверное, это был всего лишь один из способов сбежать от окружающей действительности: сделать вид, что все хорошо и идет своим чередом. Метод страуса, которого Том не мог себе позволить.

У двери был электрический звонок. Муляж, конечно. Сколько Том жил здесь, он ни дня не работал. Еще одна деталь из прошлой жизни, с помощью которой закрывают глаза на нынешнюю.

Том громко постучал и сделал шаг назад. Вросшая под кожу привычка, опасение, что за дверью может сидеть тварь, которая только и ждет момента, когда можно будет наброситься на жертву.

Никакой твари, разумеется, не было. Дверь отворилась с тихим скрипом, и на крыльцо высунула острый нос дочка Шухова. У нее была застенчивая улыбка и темные волосы, а также привычка открывать всем людям, не спрашивая, кто они. Сколько родители ни бились, от этой привычки ее не смогли отучить.

Вот и сейчас девочка лишь улыбнулась Тому и спрятала руки за спину, ожидая, что тот сам скажет, зачем явился. Том на секунду замешкался под этим взглядом совсем не детских глаз, но, прокашлявшись, протянул ей записку.

— Передай отцу, хорошо?

Девочка серьезно кивнула, спрятала бумагу в кармашек серого платья и медленно закрыла дверь. Щелкнул замок, и Том наконец отмер.

Она, дочка Шухова, его откровенно пугала. Пугала так, как не пугало ничто, даже брошенные города и их нынешние обитатели.

Небо над головой было все такое же серое и тяжелое, словно грозило вот-вот свалиться на головы людям и придавить весь мир своим колоссальным весом. Где-то вдалеке, почти на грани слышимости, что-то прогрохотало. Может, всего лишь одна из немногих сохранившихся тяжелых машин или даже танков проехала по давно разбитым дорогам, а может, это собиралась гроза.

В любом случае, все это было так далеко, что Тома никак в данный момент не касалось.

Поэтому он лишь привычным жестом приподнял воротник старой кожаной куртки и неспешно побрел в сторону дома.


* * *
Было у Артура одно нехорошее качество: он был слишком нетерпелив. Все время рвался куда-то, словно боялся не успеть, а любую вынужденную задержку воспринимал как личное оскорбление. Сидеть с ним в засаде или пережидать опасность в каком-нибудь подвале было самым настоящим испытанием. Артур шипел себе под нос, перебирал оружие, разве что на улицу не высовывался, инстинкт самосохранения еще не атрофировался до конца. Но терпения ему это не прибавляло, а окружающим — нервов.

Вот и сейчас, вместо того чтобы спокойно сидеть, курить с мужиками у блокпоста — чистая формальность этот ваш блокпост: несколько сваленных мешков с песком поперек дороги, только время тратить, если нужно на машине проехать — и ждать задерживающегося Итана, Артур ходил вдоль стены, окружающей поселение, и бормотал что-то недоброе.

Том лишь сидел на поваленном бревне, прикрыв глаза, краем уха слушал анекдоты, что от скуки травили дежурные, да поглядывал на пустую дорогу, уходившую на север. Дорога была узкая, двум машинам на ней в жизни не разъехаться, грязная и разбитая, идти по ней — никакого удовольствия. То ли дело трассы. Даже выбоины на асфальте скорее добавляли остроту, чем реально раздражали. Правда, уровень радиации на трассах всегда был выше нормы, так что охотников погулять по ним было не найти.

А жаль, Том бы с удовольствием прошелся бы и по трассам, где сквозь асфальт пробивается трава и даже кустарники, и по мертвым, давно оставленным человеком городам. Тому как-то довелось увидеть снимки этих городов. Кем был тот сумасшедший, что вышел на их отравленные радиацией улицы, не побоявшись ни облучения, ни мутантов, как именно пронес фотоаппарат и как проявил снимки, да и жив ли он сейчас, никто не знал. Также никто не знал, сколько именно снимков было сделано. Кто-то говорит, что двенадцать, кто-то настаивает на тридцати шести, да и не так уж это и важно, все равно эти снимки сейчас стоят таких денег, что при одной мысли волосы шевелятся.

Том видел три фотографии. Не слишком четкие, полутемные от неправильной проявки, но живые… Это глупо, но Том мог поклясться, что каждая улица, каждый дом на этих снимках жили и дышали. И каждый этот вздох — вздох боли и горечи. Никто сюда уже не вернется, никто не восстановит эти лежащие в руинах здания. Никто не закрасит эти страшные человеческие тени на когда-то светлых стенах.

Герман когда-то рассказывал про бомбардировку Хиросимы и Нагасаки, про тени на стенах, что остались после людей. Они просто исчезли, растворились от той температуры, оставив после себя лишь тень, темный отпечаток.

Звучит словно страшная сказка, и Том совершенно не хотел проверять, есть ли у этой сказки реальная основа, есть ли в его родном городе такие же тени.

На одной из фотографий вдалеке можно было рассмотреть храм. Самый настоящий храм с золотыми куполами, на которых играло солнце, и устремленным в небо крестом. Было плохо видно, но почему-то в груди зрела уверенность, что этот храм, в отличие от всего остального, цел и невредим, даже зверье обходят его стороной.

Вот такая грустная и двусмысленная картинка: вроде бы и храм Божий, устоявший под натиском человеческого Апокалипсиса, а с другой — просто пустое и очень крепкое здание, в котором этого самого Бога никогда и не было. Иначе бы сразу возник вопрос: а какого фига он вообще допустил всю эту войну и кинул своих адептов, раз такой милостивый и всепрощающий?

Том не верил ни в какие высшие силы, он их презирал. Помнил, как некоторые фанатики ходили по лагерям и кричали, что все это небесная кара и нужно вымаливать прощение за несуществующие грехи.

Солдаты их расстреливали на месте как «сеющих панику», за что Том даже в свои пять лет был им благодарен.

Кончилось время для молитв, сейчас все решает сила и количество патронов.

А третья фотография была какой-то совсем обыденной. И от этого самой страшной. Опустевший детский парк, где почему-то даже яркая краска на каруселях не облезла. Словно сейчас выходной и его, этот парк, просто закрыли, чтобы на следующий день открыть вновь. Качели и карусели, а также возвышающееся над ними колесо обозрения, в кабинках которого птицы свили гнезда. Огромные птицы и огромные гнезда. И темно-бурые пятна крови, принадлежавшей их жертвам.

Артур в очередной раз прошел мимо Тома, бормоча о том, что они точно никуда не успеют, что все закончится, когда они наконец дойдут, и прочие ужасы. Том хмыкнул и покосился на часы. Восемь утра, тогда как ярмарка официально откроется лишь в десять часов и продлится до самого вечера. Не будь недвусмысленного указания со стороны главы поселения, что такого количества чужаков он не потерпит ночью, ярмарка так быстро не сворачивалась бы.

Идти им никак не больше полутора часов, если чего не случится, конечно. Том, поймав себя на подобной мысли, суеверно сплюнул и постучал по дереву. Пусть в высшие силы он не верил, но приметы в этом мире работали как часы. Стоило только упомянуть про последнюю, а не крайнюю, ходку, так все, считай, что в следующий раз ты не вернешься домой просто так.

Но в любом случае, Артур зря так переживал, Итан вышел к блокпосту уже через несколько минут. На плече у него была старая сумка, с которой он, наверное, прошел и огонь, и воду, и чужие когти. В ней он носил аптечку для оказания первой помощи. Том удивленно приподнял брови, словно спрашивая «зачем», но Итан лишь неопределенно мотнул головой.

Снова у него плохое предчувствие.

Том почувствовал, как в живот проскользнуло что-то холодное, и проверил, легко ли выхватывается пистолет из кобуры.

Автоматы им брать запретили, все же были не простыми жителями из соседнего поселения, а самыми настоящими сталкерами, почти военными, да. Сейчас совсем не время для того, чтобы давать хоть малейший повод для вооруженного конфликта, у всех своих проблем хватает, но вот паранойя периодически зашкаливает.

Артур смерил Итана цепким внимательным взглядом, не нашел, к чему придраться, удовлетворенно кивнул, размашисто расписался в потрепанной тетрадке в когда-то красной обложке дежурных и решительно вышел на дорогу. Том поднялся на ноги и неспешно последовал за ним, Итан замыкал их маленькую процессию. В сумке его что-то негромко гремело.

Но все же, как странно, что такой порывистый человек как Артур мог быть таким хорошим командиром, за которым Том, не думая, полез бы даже в мертвые города. Даже если Артур надумал бы всего лишь нарвать там букет цветов или найти незараженный шоколад.

2.


Когда все с самого начала идет хорошо — жди беды. Пусть это и суеверие, но Тому было просто необходимо споткнуться у блокпоста, уронить оружие, или чтобы вещи в рюкзаке так больно впивались в спину, что пришлось бы остановиться и переложить их. На худой конец, просто поругаться с начальством в лице Артура.

Но, как назло, оружия у них с собой не было, дорога на удивление легко стелилась под ногами, а у Артура было такое благодушное настроение, что он даже насвистывал себе под нос какую-то песенку.

Том же мрачнел с каждым шагом. Как будто что-то давило ему на плечи, отчего ноги подкашивались и словно наливались свинцом. А еще до боли хотелось обернуться. Том слышал шаги и негромкое дыхание идущего за ним Итана, знал, что именно он отвечает за безопасность тех мест, которые они уже прошли, знал, что Итан еще никогда не подводил, но…

Но он ясно чувствовал на себе чужой взгляд. Взгляд тяжелый и непонятный: желает ли его обладатель зла или ему просто любопытно? Тому хотелось обернуться, вскинуть отсутствующий сейчас автомат и уже сквозь прицел повнимательнее осмотреться. Но за его спиной была лишь петляющая дорога, уходившая в поселение. А от этой дороги вело несколько узких и почти неразличимых невнимательному путнику тропинок.

Большая часть из них вела к разбитой трассе, точнее, незараженному ее участку, неподалеку от которого нередко собирались существа, внешне напоминавшие зайцев: сильные ноги, большие уши и шерсть грязно-серого цвета. Собственно, на этом сходство и заканчивалось. Размером они были меньше тех, о которых говорили старики, да и само их тело было устроено совсем иначе. Но у них было вкусное мясо, совсем не отравленное радиацией. Возможно, через несколько лет и всплывет какая-то гадость, разносчиками которой эти «зайцы» являлись, но пока от их мяса еще никто не умер.

По этим тропкам ходили охотники и помогавшие им мальчишки, в поселке было даже такое неофициальное соревнование: чей «заяц» будет больше весить. Взвешивали на старых, давно сбитых весах, непонятно, как и зачем сохранившихся, но исправно показывавших едва ли не рандомные числа.

А еще часть тропинок была запретной для простых людей. Да большинство даже по доброй воле не ступили бы на них. Потому что вели эти тропинки в города. После того, как сталкеры притащили в поселение дохлых крыс, что без страха бегают по заброшенным улицам, само слово «город» вновь начали произносить с ужасом и нескрываемой дрожью. Лично Тома такое положение дел устраивало: ему совершенно не хотелось видеть тела тех, кто безрассудно сунулся даже на окраины, движимый одним лишь любопытством, а не крайней нуждой.

«Неужели и тобой руководит нужда, а не любопытство?» — вкрадчиво спрашивал Тома его внутренний голос, а перед глазами вихрем проносились, будто запечатленные на пленку, пустые улицы, темные провалы на месте окон, ободранные стены квартир, в которых Тому доводилось прятаться.

И, словно венец всего, темная человеческая фигура на крыше двухэтажного дома. Том так и не смог тогда ее рассмотреть: бьющее прямо в глаза солнце буквально ослепляло, но это точно было не причудливо мутировавшее животное. Это был человек, возможно, подросток: уж слишком хлипкая фигурка. И, пожалуй, это была девушка — поднявшийся ветер растрепал ее длинные волосы.

Точнее, на крыше стояло то, что когда-то было человеком. Радиационный фон вокруг здания зашкаливал, счетчики будто с ума посходили, а оно просто стояло на крыше и смотрело на сталкеров. Не было защитного костюма — ничего. А потом оно громко рассмеялось, помахало Тому рукой, словно в насмешку, бросило что-то вниз и ушло.

Том тогда глазам не поверил, когда увидел, что оно бросило ему под ноги. Миску с мелко нарезанным мясом.

Оно кормило местных птиц. Птиц, которые легко рвали своими когтями защитные костюмы, а ударом клюва могли пробить стекло на противогазе.

А оно их подкармливало, словно каких-то голубей, из которых они, возможно, и мутировали. Орнитолог хренов.

Неподалеку громко вскрикнула птица. Том невольно вздрогнул, замер, пригнувшись, но уже секунду спустя выпрямился и вздохнул полной грудью.

Всего лишь птица. Не та, не «голубь», а вполне себе безобидная. Никто толком ее не видел, только слышал, да изредка замечал неясную тень среди веток деревьев. Ее крик хоть и был ужасен, а с непривычки даже пугал — настолько походил на человеческий, — но в то же время неуловимо отличался: крик этой птицы обнадеживал.

Трусливая пташка: боится всего, кроме людей. Если где-то есть эта птица, значит, там безопасно. Значит, тот взгляд Тому только показался.

Внутри словно разжалась тугая пружина, а дышать как-то разом стало легче. Даже и без того благодушно настроенный Артур сейчас казался Тому еще более довольным собой, чем прежде.

Вот оно, что-то плохое в начале пути — паранойя Тома. Значит, дальше все пройдет хорошо. Том не удержался и все же обернулся, желая убедиться, что все ему только показалось.

Позади были лишь разбитая дорога да темнеющее небо. Том нахмурился: он и не замечал, что черные облака закрывали лишь их поселение и участок длиной буквально полкилометра, а потом словно обрывались.

Бывают же столь интересные природные явления.


* * *
Было слишком… шумно. И ярко. И даже в чем-то раздражающе. А еще Итан и Артур успели куда-то исчезнуть, словно их и не было.

Том прикрыл глаза, потер переносицу в бесплодной попытке унять внезапную головную боль и еще раз взглянул на огромную — в разы больше, чем в их собственном поселении, — площадь.

Никогда еще ему не доводилось видеть столько ярких красок одновременно. Люди словно поджидали подходящего момента, чтобы открыть сундуки, где хранились довоенные вещи, и вытащить их на белый свет.

А еще здесь были звуки. Множество различных звуков: веселые, действительно веселые, счастливые голоса, громкое кудахтанье кур, хрюканье свиней — где-то недалеко был загон. Неужели они думают, что это реально купят?

Но, да, это продавали и это покупали. На глазах Тома сухонький старичок, державший в кулаке поселение Н-173, что в пяти часах езды отсюда, ударил по рукам с торговцем явно цыганской наружности и махнул кому-то рукой. Они только что купили корову и бычка.

Площадь, этот большой пустырь квадратной формы, разделили на две неравные части. В одной из них стояли два ярких шатра, в которых, судя по всему, устраивали представления; в другой громоздились длинные, явно наспех сбитые и потому покосившиеся узкие столы. На них были брошены старые ткани, призванные заменить скатерти. Ткани были разной степени потрепанности и чистоты, с множеством заплат и клякс, но вместе они отчего-то смотрелись не просто уместно, а даже празднично. А что лежало на самих столах…

Из-за суетящихся вокруг людей Тому было плохо видно, какой именно товар привезли с собой челноки. Разглядел он лишь множество женских побрякушек — от заколок до тяжелых ожерелий, — сваленных на одном из столов перед дородным мужиком с огромными усами, сахар и сладости — у другого и аккуратные стопки книг — у третьего. Народ там практически и не толпился.

Около книг Том невольно притормозил. Пожалуй, именно они были самым редким товаром: попадались даже реже каменно-твердых конфет и настоящих сигарет. Когда люди бежали из своих домов, в лучшем случае, они брали деньги, документы и еду, но никак не книги. Их привозили из разбомбленных городов потом. Потрепанные, порванные, чем-то залитые, с расплывшимися буквами, гнусно пахнущие плесенью… Других Том никогда не видел.

До этого дня.

На столе лежали совершенно новенькие книги, у некоторых даже обложка блестела. Том подошел ближе и взял в руки первую попавшуюся. Страницы не были белоснежными, вовсе нет. Они были потемневшими или серыми, но это от времени, а не от грязи или чего-нибудь еще.

— Интересуетесь?

Том поднял голову и впервые взглянул на продавца. Хотя продавец ли это?

Перед ним стоял тощий парнишка, по самую шею укутанный в какие-то темно-синие тряпки, раньше явно бывшие шарфом или шалью. Он чуть склонил голову, с интересом рассматривая Тома.

Тот с не меньшим интересом смотрел на челнока.

На вид парнишке было лет семнадцать, хотя слишком бледная кожа и тощая фигурка могли сыграть свою шутку, и челнок мог оказаться даже старше Артура. На бледном лице неожиданно ярко выделялись даже не губы — они тоже были какими-то бесцветными, — а глаза. Большие карие глаза, зачем-то густо подведенные углем. Или той почти мифической косметикой. Говорят, ее еще находят и загоняют просто за дьявольские цены.

Парень поднял руку и отвел с лица черную прядь волос. На тонком запястье громко звякнули браслеты. Парнишка слегка покраснел и спрятал руку. Браслеты снова звякнули.

Нет, семнадцать ему, никак не больше. Том невольно усмехнулся, отчего неестественно яркий румянец вновь вспыхнул на щеках парня, и положил книгу на место.

— Не думаю, что они мне по карману, — даже с сожалением признался Том. — Сомневаюсь, что они вообще кому-то по карману. Сколько, кстати?

Парень замялся. Переступил с ноги на ногу, как-то судорожно сглотнул и, опустив глаза, пробормотал что-то под нос.

— Еще раз, сколько? — не расслышал Том.

Но парнишка лишь бросил на него исподлобья почему-то злобный взгляд и шагнул назад, прячась за спину подошедшего мужчины. Хотя какого там мужчины. Кудрявый светловолосый парень выглядел буквально на пару-тройку лет старше челнока и, так же как и он, был закутан в темные одежды настолько, что видно было только лицо. На руках его были тонкие, на вид кожаные, перчатки. Тоже тот еще предмет роскоши, стоящий неимоверно больших денег.

Они едва слышно перекинулись буквально парой слов, после которых темноволосый вновь покраснел и опустил голову, а кудрявый, напротив, повернулся к ничего не понимающему Тому.

— Прошу прощения, — голос у парня оказался неожиданно приятным, но не звонким, как почему-то ожидал Том. — Что вы хотели?

— Да, похоже, уже ничего, — Том щелкнул ногтем по обложке книги. — Сколько?

— Четыре, — не моргнув, заломил цену светловолосый.

Том невольно присвистнул. Четыре. И ведь не поспоришь, за книгу в таком состоянии можно было запросить и больше. Другое дело, что никто на них не позарится. И все же… Том достал из кармана рожок автомата, вытащил четыре патрона и медленно положил их на прилавок. Стук от соприкосновения металла и дерева почему-то показался ему оглушительно громким.

— Какую хотите? — через несколько секунд молчания спросил светловолосый.

— Пускай он выберет, — Том, подчиняясь какому-то внутреннему чутью, кивнул на все еще стоявшего за спиной товарища парнишку. — Он знает наш язык, так что может не притворяться.

Парнишка оскорблено вздернул подбородок, отчего длинный шарф чуть не сполз с шеи, и, вытащив из стопки книг первую попавшуюся, положил ее перед Томом. Светловолосый, глянув на обложку, лишь хмыкнул и почему-то погрозил пальцем, на что парнишка фыркнул и хотел было отойти, но Том успел поймать его за руку.

Светловолосый качнулся вперед, словно хотел что-то сделать, но замер, глядя на их сцепленные руки.

Ладонь парнишки была теплая и такая мягкая, словно он никогда не знал тяжелой работы. Хотя, наверное, так оно и было: слишком аккуратный и ухоженный он был, несмотря на этот ужасный шарф. Парнишка в очередной раз сглотнул и наконец поднял взгляд. В карих глазах Том увидел искорки любопытства и почему-то удивление на грани шока.

— Как тебя зовут?

Том сам не знал, что дернуло его за язык, но вопрос был задан. Парнишка оглянулся на светловолосого и только после его неуверенного кивка ответил.

— Лекс.

Имя сорвалось с его языка неестественно легко, словно заученное.

— А я Том.

— Я знаю, — Лекс неожиданно вырвал свою ладонь из руки Тома. Браслеты громко звякнули. — Уходи, Том, просто уходи. Уходи туда, — он неожиданно прервался и деланно — пафосно закончил, — туда, куда зовет тебя сердце.

И, развернувшись на каблуках, буквально растворился в толпе. А Тому показалось, что все окружающие звуки вновь включили, словно до этого кто-то нажал на паузу или приглушил громкость. Он вновь слышал голоса людей, какие-то хлопки и крики со стороны развлекательной, не торговой, части площади.

Светловолосый придвинул Тому книгу.

— Не забудьте, — мягко произнес он даже с каким-то сочувствием. — И не сердитесь на моего… друга. Он немного чудной. Сами понимаете, для неустойчивой психики сейчас не самые благоприятные условия.

Том лишь кивнул, взял книгу и пошел искать Итана и Артура. Ну, конечно же, тот парень, Лекс, просто немного двинутый, это не редкость, а тем более сейчас.

Только через несколько минут Том взглянул на подсунутую ему книгу. Взглянул и громко рассмеялся. На серо-голубой обложке была изображена дорога, окруженная лысыми деревьями. Кажется, этот сосны, Том плохо их различал.

И ведь действительно, какая разница, как это произошло? Главное, что это вообще случилось. А винить тут ученых, НЛО или бога уже попросту бесполезно. С этим нужно только жить. Или умереть, тут уже что сам выберешь.

Он совершенно не удивился, когда нашел Итана и Артура около развлекательных палаток. И если Итан уже явно заскучал, пока наблюдал за простеньким представлением фокусников, то Артуру не хватало только сладостей в руках — кажется, это называлось сахарной ватой, — чтобы сойти за ребенка-переростка. Том закатил глаза и сел рядом с Итаном. Тот бросил на него уставший взгляд и зевнул украдкой. Похоже, восторга командира он не разделял от слова «совсем».

Том сочувственно кивнул Итану и перевел взгляд на импровизированную сцену.

Честно говоря, они находились даже не в шатре: просто небольшой деревянный помост, перед которым стояло несколько рядов лавок, а сверху была натянута все та же цветастая ткань, сшитая из множества лоскутов. В центре «сцены» стояла рыжеволосая девушка, сейчас вытаскивающая из рукава якобы бесконечные платки, связанные между собой. Том улыбнулся: наверное, это один из самых известных и примитивных фокусов, но народ возбужденно шептался и аплодировал юной фокуснице.

Раскрасневшаяся девушка с довольной улыбкой низко поклонилась и вдруг взмахнула рукой, призывая к тишине.

— Хотите увидеть настоящие чудеса? — пусть голос ее чуть дрожал, но говорила она громко и уверено. — Настоящие, что сродни магии…

Последние слова она произнесла таким загадочным шепотом, что все засмеялись, в том числе и Том. Артур же едва не подпрыгивал от нетерпения.

— Тогда! — девушка вскинула руки вверх. — Тогда давайте попросим нашего мага и колдуна продемонстрировать свои таланты, раз уж он к нам зашел. Лекс, пожалуйста!

И она указала в дальний угол, где, прислонившись плечом к столбу, и правда стоял тот самый Лекс, что наговорил Тому полнейшую ерунду. Девушка захлопала первой и громко крикнула «Просим!», давая пример остальным, но Лекс лишь покачал головой и произнес что-то одними губами.

Некоторое время фокусница и Лекс смотрели друг на друга, а потом девушка с сожалением тряхнула рукой — и снова те же самые браслеты, что и у Лекса, — натянуто улыбнулась и громко хлопнула в ладоши.

Раздался тихий звон, словно от маленьких колокольчиков, что-то вспыхнуло, и у девушки в руках появился большой черный цилиндр, обвязанный ярко-красной лентой. Фокусница легким движением сорвала ленту и подкинула ее вверх. Лента вспыхнула и исчезла с легким хлопком, оставив после себя едва ощутимый запах гари.

Артур и все остальные восторженно зааплодировали. А девушка с широкой улыбкой потрясла цилиндр, демонстрируя, что он пуст.

Все затаили дыхание, прекрасно понимая, что именно сейчас произойдет. И девушка, не обманув их ожиданий, запустила руку в цилиндр и…

Нет, вытащила она не зайца или кролика. Том даже в первую секунду не понял, что именно сидит на ее ладони, а когда разглядел, то только восторженно охнул.

На ладони потешно чихал маленький, длинной не больше десяти сантиметров, самый настоящий дракончик. С хвостом, крыльями, острыми зубками и коготками. Девушка чуть пошевелила уже исцарапанными пальцами и вдруг подкинула дракончика. Тот пронзительно заверещал, но расправил маленькие крылья и взлетел.

Том не знал, из какого животного мутировал этот дракончик, но это существо, должно быть, не менее прекрасно. Дракончик больше всего напоминал золотой всполох: так быстро он двигался и так ярко отливался свет на его чешуе. Дракончик кружил над самым потолком так долго, что у наблюдавшего за ним Тома затекла шея. Но отвести взгляда от проворного зверька — или правильнее сказать «ящерки»? — он не мог.

Неожиданно дракончик вновь запищал и стремглав ринулся в противоположный угол шатра. Фокусница как-то испуганно охнула и резко обернулась в ту же сторону, виновато спрятав руки на спину.

А Том не сдержал смешок, когда увидел, как дракончик садится Лексу на плечо и ласково трется о его щеку. Лекс негромко засмеялся и погладил выгнутую спинку. Дракончик что-то прострекотал, вновь взлетел, как-то в один миг оказался около фокусницы, нырнул в цилиндр и был таков.

Некоторое время стояло молчание, но потом кто-то начал хлопать, а уже спустя несколько мгновений к нему присоединились остальные, в том числе и Том. Он не был до конца уверен, что увиденное было именно фокусом, а не искусной дрессировкой мутанта, но, в любом случае, это было красиво и необычно.

А когда Том зачем-то обернулся к Лексу, его там уже не было. Он стоял рядом с фокусницей и о чем-то шептался с ней. Девушка эмоционально взмахивала руками и пыталась его в чем-то убедить, но Лекс хмурился и качал головой.

Но, видно, фокусница сказала что-то такое, с чем Лекс не мог поспорить. Поэтому взял из ее рук шелковую ленту и позволил завязать себе глаза. Фокусница взяла его за руку и заставила несколько раз обернуться вокруг себя. А потом вышла вперед и с неизменной улыбкой объявила:

— А сейчас мы немного поиграем. Вы показываете вещь, абсолютно любую вещь, а Лекс говорит, что у вас в руках.

Тому резко стало скучно. Старый добрый трюк с подставными лицами. И пусть он лично знал почти всех присутствующих здесь, актеры не гнушались заплатить местным за гарантию успешного представления.

Поэтому Том шепнул Итану, что уходит, и начал медленно пробираться к выходу. Небольшой шатер был заполнен почти до отказа, у актеров был аншлаг. Даже странно, при таком-то скудном репертуаре.

Хотя дракончик был прекрасен, с этим не поспоришь.


* * *
— Вы с Аннет совсем не умеете держать язык за зубами, не так ли?

Том запнулся от неожиданности и остановился.

Время на часах приближалось к восьми вечера, уже с полтора часа как начало темнеть, и Том бы в жизни не полез в чужие разборки, если бы голос не был таким знакомым.

Говорил тот светловолосый торговец книгами, и, судя по голосу, он был крайне зол. Тому на несколько мгновений даже показалось, что вибрирует сам воздух, но всему виной явно был тот хмель, что гулял в крови Тома.

Наверное, пить со знакомыми сталкерами из поселения I-33 было плохой идеей. Но что сделано, но сделано. Остается только стремительно трезветь, иначе даже от благодушного Артура может влететь так, что в жизни пить больше не захочется.

Поэтому Том и забрел сюда, так далеко от центрально площади. Каждому было известно, что по всему периметру любого поселения стояли бочки с водой. На случай пожара или еще какого ЧП. Да для тех же пьяных сталкеров, которым необходимо было срочно освежить голову и мозги и уж точно не подслушивать чужие разборки.

Том уже собирался пройти мимо, как торговцу ответили.

— Ты же знаешь, что я не могу это контролировать, — зло отозвался Лекс. Судя по звуку, он что-то пнул. — Юджин, я не могу ничего с этим поделать. И молчать я тоже не могу. Это ты свое можешь спрятать, мне же вот так не повезло.

Том прислонился спиной к стене дома, достал из кармана самокрутку и коробок спичек. Он ничего, он просто покурить остановился.

Но Юджин молчал. Молчал он долго, и Том уже решил, что продолжения не будет, и собирался уходить, но не успел. Юджин со вздохом заговорил:

— Что ты видел?

— Темноту, — отрывисто ответил Лекс. — Много темных облаков. Совсем как там, ты помнишь? Тяжелые, свинцовые, готовые вот-вот прорваться. Видел их, — голос его дрогнул. — Их было немного, но людям с ними не справиться, даже нам пришлось бы поволноваться. Видел тени. И видел девочку среди них. Она наша, Юджин. Не знаю как, но родилась она у человека. Она наша, Юджин.

Юджин вновь надолго замолчал.

— А причем тут тот мужик, что приходил за книгами?

Лекс коротко и зло рассмеялся. Том передернул плечами, чувствуя, как по спине пробежали противные и холодные мурашки. Отвратительное чувство, но этого мальчишку он сейчас опасался всем своим сталкерским чутьем.

— Он стоял рядом. И он убьет меня, совсем скоро, — зло произнес Лекс и вновь чем-то ударил по стене. — Точнее, он ничего не сделает, чтобы меня спасти. Поэтому, прости, но я предпочту держаться от него подальше. И пошли отсюда, мне не по себе, словно…

Он проглотил окончание предложения. Том чудом успел шагнуть в тень, когда мимо него буквально промчался Лекс, таща за рукав чуть отстающего Юджина. И он, в отличие от Лекса, прекрасно знал, что их подслушивают.

Это Том видел в его насмешливых глазах, цвета расправленного золота. Шарфа на Юджине не было, что позволило увидеть длинную шею, покрытую золотистыми чешуйками.

Том сглотнул, провожая взглядом странную парочку.

А ведь он, дурак, еще не верил, что мутанты сейчас обнаглели настолько, что рискуют вылезать из городов и заходить в человеческие поселения.

Они обнаглели настолько, что начали безбоязненно торговать с людьми.

Спрятанная под курткой книга словно обожгла кожу даже через ткань рубахи. Если она хоть сколько-нибудь радиоактивна, то о многих удовольствиях в жизни можно было уже забыть.

@темы: Мистика, В процессе, Макси, Фантастика, R, Слэш

---

[LRaien]

Название: «Аптерос».
Автор: LRaien
Рейтинг: R
Пэйринг: пилот/ симбионт биокорабля
Размер: 7 971 слово.
Статус: закончен.
Саммари: Сако достаётся отличный биокорабль, но с дурной славой: предыдущий пилот умер, и, говорят, не без помощи этого самого корабля.
Примечания:
1. «Аптерос» — одно из прозвищ богини победы, означающее «бескрылая».
2. Является частью вселенной «Детей Неба», но можно спокойно читать отдельно.
3. Симбионты не имеют пола, но Хейти идентифицирует себя как «он», поэтому категория проставлена «слэш».
Предупреждения: смерть персонажа.

на Книге Фанфиков | в моём дневнике

Вторую колониальную экспедицию называли великим проектом. Над ней работали половина населения Земли, а так же жители колоний на Марсе и станций Юпитера. Лучшие учёные проектировали криогенные камеры, создавали корабли, рассчитывали ресурсы. Экипаж отбирался тщательнее, чем когда-либо. Были учтены ошибки Первой колониальной, были вложены миллиарды, были…
Для всего мира Вторая колониальная исчезла навсегда через два дня после отлёта. Заглохли сигналы, пропали корабли, не осталось ни единого следа или намёка на то, куда делся целый флот. Месяц траура — и начался проект «Третья колониальная».

В далёком космосе, через миллионы лет — световых и обычных — флот Второй колониальной начал торможение. Пробудившимся людям спешно пришлось искать способы выжить: без поддержки, без связи, среди скудных ресурсов найденной бортовым компьютером планеты. Одним небесным телом колония не ограничилась, спешно осваивались новые планетоиды, экзопланеты… И наступил момент, когда земляне столкнулись с обитателями этой звёздной системы.
Они называли себя Умбра.

Имя корабля звучало злой насмешкой в устах любого.
— «Аптерос», — раздался голос диспетчера. — На взлёт.
— На взлёт, — повторил пилот.
Шевельнулись только его губы. Он сидел в своём кресле, скрестив крепкие руки на груди. Сильные пальцы, покрытые узорами мелких белых полос-шрамов, не касались панели управления, голубые глаза внимательно наблюдали за самой необычной частью корабля — так называемым симбионтом. Схожая с человеческой внешность не могла обмануть: выдавали неестественно оранжевая радужка и того же цвета узор контактных линий, способствующих связи с кораблём, похожий на татуировку. Контактные линии шли по всему телу Умбра, Сако знал об этом от биотехников, но из-под закрытого серебристого комбинезона были видны лишь те, что заползали на правую щеку. По лицу симбионта сложно было понять, что тот испытывает и слышал ли вообще команду, но двигатели «Аптерос» послушно включились, давая кораблю импульс взлететь.
Пилот вздохнул.
— Ты — мой первый биокорабль, — сообщил он симбионту. — Пилот второй категории, Сако Тун. А тебя как звать, «Аптерос»?
— Три-четыре-семь, «Аптерос», — голос у неземного создания был хрипловатый, словно у подростка. — Можешь называть меня Хейти.
— Хорошо, — Сако повернулся к панели управления. — Можно?
— Можно.

Люди были необходимы биокораблям. Точнее, им были необходимы пилоты. Умбра — два в одном, корабль и гуманоидная часть, прозванная по незнанию симбионтом, хотя оба тела были объединены общим разумом, а не отдельными сознаниями. Этот необычный вид был организован по типу улья: Умбра, именуемый Первым, управлял целой колонией, множеством особей. Он принимал важные решения, он создавал новых Умбра. Он был одновременно верфью и биогенетической лабораторией с инкубаторами. И он же был склочным вздорным симбионтом по имени Клото, подсоединенным по глупой ошибке — человеческой, конечно — к боевому крейсеру «Нирвана». Именно он едва не начал войну с человеческой расой, но благодаря биотехнику, бывшему с ним рядом, Первый пошёл на компромисс. Один Клото, управлявший слишком большим числом особей, не мог быть везде и одновременно, — и его заменили люди-пилоты. От них требовалось реагировать в необычных ситуациях, быстро действовать и, конечно же, любить своего партнёра-корабль.
Сако Тун не то чтобы не любил «Аптерос». Он не любил то, что про неё рассказывали.

Предыдущий пилот «Аптерос» умер от отравления. Он умирал долго, медленно и мучительно, пока ядовитый газ проникал в его лёгкие, встраивался в молекулы его тела, сжигая заживо и разъедая изнутри. Скафандр оказался повреждён, и, во время исследования одной из аномалий незнакомой планеты, человек оказался беззащитен перед ядовитой атмосферой. «Аптерос» достаточно было подлететь к своему пилоту, но вместо этого корабль не двигался с места, методично принимая радиопередачу умирающего, не делая ничего, чтобы облегчить его страдания. Объяснений от Хейти так и не последовало.
Сако знал об этом. Да что уж, об этом знали все! Сослуживцы провожали его, словно смертника, но отчего-то Туну «Аптерос» не внушала страха. Скорее, оставляла ощущение неизведанного. Сако решил: он узнает, почему «Аптерос» убила предыдущего пилота. И выживет.

Теорию обращения с биокораблями Сако изучил. Главный биотехник, Александр Эйсман, которому человечество было обязано мирным разрешением конфликта с Умбра, инструктировал пилота лично, вызвав на Заводскую-11.
— …а вся партия «три-четыре» не имеет половых признаков, так что воспринимай как хочешь. И запомни, — биотехник поправил очки, оглядываясь на замершего поодаль Первого, — ни при каких обстоятельствах не пытайся вскрыть альков. Это личное пространство симбионта, сердце «Аптерос». Контактная субстанция, как кислота, разъёст твоё тело в считанные секунды…
Точно так же, как ядовитая атмосфера разъела лёгкие моего предшественника, подумал Сако. На самом деле, не было нужды вторгаться в альков — помещение возле реактора «Аптерос». Что там находилось, пилот не знал, и узнать не пытался: уважение к кораблю было сильнее любопытства. А репутация Умбра заставляла их уважать.

Отец Сако Туна был армянским солдатом, мать — фоторепортёром из России. Они встретились во время конфликта на границе с Ираном, и Сако так никогда и не узнал, отчего они вдруг решили остаться вместе. От отца Сако унаследовал любовь к спорту, открытость и цвет глаз, а от матери — непослушные светлые волосы и привычку разглядывать фотоальбомы, восхищаясь красотой, пойманной в объектив.
Когда Сако едва увидел «Аптерос», он поразился тому, что такое прекрасное создание могли заклеймить убийцей. Изящные линии биокорабля класса «violino», созданного для патрулирования и разведки далёких краёв неосвоенного космоса, поражали воображение. Пилот не заметил, как перешёл на бег: страстно хотелось рассмотреть поближе, коснуться, зайти внутрь, провести пальцами по панели управления… Это было любовью с первого взгляда: Сако Тун влюбился в «Аптерос», и уже не боялся рассказов о её прошлом.
Он взбежал по трапу, перешагнул через порог шлюзовой камеры и ласково дотронулся до стены. Металл с бирюзовым отливом, ровный и гладкий — ни единой щербинки или царапины. Сако так и замер, зачарованно поглаживая приятно прохладную поверхность. Он восторженно наблюдал за мерцающими на поверхности металла и проводов солнечно-оранжевыми искрами, и как-то упустил момент, когда перед ним возник симбионт.
На первый взгляд он не отличался от тощего подростка, ростом чуть ниже плеч пилота. До этого Сако видел других симбионтов биокораблей лишь пару раз, но всё равно смог узнать характерные признаки гуманоидной формы Умбра: комбинезон из серебристого плотного материала с прилегающими к коже контактными пластинами, сложные серьги из корабельных деталей и яркий цвет глаз — у симбионта «Аптерос» это был оранжевый. Биотехник рассказывал, что радужка Умбра окрашивается при подключении: когда тело симбионта соединяется со своим телом-кораблём, то кровь и радужка обретают цвет, свойственный классу их корабля. Сако смотрел в глаза своего нового партнёра и видел там то, чего не мог постичь. Потеряв счет времени, он моргнул, переключив внимание на волосы, каштановым каскадом обрамлявшие миловидное лицо, едва закрывающие узор из контактных линий на щеке.
— А что с лицом? — выпалил Сако, даже не задумавшись о том, как это может прозвучать для симбионта.
Тот, однако, не выказал раздражения.
— Брак, — спокойно ответил он.
Контактные линии были словно рисунки хной — те же изящные узоры, но оранжевого цвета и похожие на рубцы.
— Скоро старт, — симбионт развернулся спиной к Сако. Несколько проводов «Аптерос» успели подползти к его ногам и соединиться с контактной пластиной у щиколотки. — Ты знаешь, где находится рубка?

Направляя корабль всё дальше от места старта, Сако не мог перестать размышлять. Ему казалось, что если уж «Аптерос» убила того пилота, то этому могла быть очень веская причина. Хейти не походил на того, кто действует необдуманно.
— Простите, — Эйсман на экране выглядел таким уставшим, что Сако стало неловко за поздний вызов, но он всё-таки озвучил свой вопрос: — Может, вам известно что-то о том, почему Хейти мог убить предыдущего пилота «Аптерос»?
Александр вздохнул, оглянувшись. Позади, как всегда, маячил Клото — у края дисплея была видна лишь копна непослушных фиолетовых волос.
— Хейти не убивал его, — мягко поправил биотехник. — Он дал ему умереть.
— Это важно?
— Это — единственное, что важно.

Сразу после завершения разговора Александр обернулся к Первому.
— Клото, — он улыбнулся, — как думаешь, он догадается?
— Ни за что, — фыркнул тот. — Вы, люди, вообще не очень сообразительные.
— А я?
— А ты исключение, подтверждающее правило, — Клото притянул к себе своего человека, подтолкнув его одним из кабелей станции. — И вообще, сдалась тебе «Аптерос»?
— А тебе разве не интересно? — подмигнул Александр, гладя жесткие пряди яркого нечеловеческого цвета. — Спорим, Сако догадается раньше, чем Хейти попробует с ним расправиться?
— На что спорим? — Клото уже успел связаться с данными станции и понять, что такое «спорить» в данном контексте.
— На желание, — подмигнул биотехник.
Первый посмотрел на человека с презрительным прищуром, мол, да что ты можешь мне дать, жалкое создание. Он мог приказать Хейти убить пилота сию секунду, но это было бы не столь интересно. Тем более, Клото понимал: при всей легкомысленности слов, Александр не позволит «Аптерос» продолжать убивать. Если Хейти сделает ещё что-то подобное, его отсоединят от корабля и потребуют от биотехников и Первого создать нового симбионта, более покладистого.
— Согласен.

— Сако, — Хейти называл его по имени со дня знакомства, — взгляни на данные со сканера.
Симбионт стоял в проходе, глядя на выпрямившегося в своём кресле пилота. Тот уже развернулся к экрану. Там показывались результаты сканирования поверхности одной из планет, встретившейся им на патрулируемой территории. «Аптерос» уже неделю рыскала по краю системы, отыскивая небесные тела с полезными ресурсами или планеты, пригодные для терраформирования. Умбра отлично регулировали свою популяцию: стоило ресурсам закончиться, как Первый прекращал создание новых особей, впадая в сон. В этот же раз из этого состояния их вывели люди, которым тоже требовались пища и инструменты, и поэтому множество патрульных кораблей разлетелись по космосу, разыскивая что-нибудь полезное.
— Превышение нормы на три целых и восемь десятых, — озвучил Сако. — Здесь могут быть залежи меди. Если осмотреться, то, может, она и для колонизации подойдёт?
— Именно, — Хейти сделал шаг вперёд. — Исследуем?
— Исследуем. Покажи мне, каким маршрутом будешь идти?
На мониторе тут же высветилась кривая линия.
— Одобряю, — кивнул пилот. — Хейти, ты…
На панели управления замигал красный огонёк.
— Сейсмическая активность, — спокойно пояснил симбионт. — Слабая, не навредит «Аптерос», далеко от места посадки. Ожидать, сменить курс для исследования следующей планеты, или…
— Идём прежним курсом, — решительно перебил его Сако, внимательно наблюдая за приборами.
— Хорошо.

Серебристые двери, отделяющие альков от остальных помещений корабля, отошли в стороны. Хейти сделал два лёгких шага вперёд и погрузил руку в контактную субстанцию. Человек бы сравнил внутренности алькова с высокотехнологичной каморкой, в центре которой, похожая на круглый аквариум, мерцала оранжевым флуоресцирующая вязкая сфера. Она держала форму без всяких стеклянных ограждений, и была смертельным ядом для любого чужака.
Но не для симбионта. Хейти подался вперёд, погрузившись в переливающуюся массу целиком. Теперь он был полностью един со своим вторым телом, «Аптерос». Скорость, ощущение от сопровождавшего метеорит роя космической пыли на обшивке, огонь в соплах… Внутри же Хейти чувствовал, словно ровную череду вдохов и выдохов, идеальную работу всех систем, энергию сердца-реактора, сеть нейронов и сосудов — всех кабелей, трубок и проводов «Аптерос». Лишь один инородный элемент, находящийся в рубке: пилот. Человек. Хейти с интересом наблюдал за ним через камеры и датчики корабля. Мужчина, внешне здоров, цвет волос — светло-русый, плечи широкие, на них накинута форменная куртка с нашивками Корпорации. Руки скрещены на груди, легко рассмотреть идущие по кистям синие линии вен. Умбра знал из общей базы данных, что вены и артерии у этого вида переносят кровь, которая для людей жизненно важна, от её потери они умирают, в отличие от более выносливых симбионтов, которых не убило бы даже прямое попадание лучевика в грудную клетку. Если, конечно, рядом был альков, в котором можно было восстановиться.
Хейти нравилось жить. Симбионты, не подсоединённые к кораблю, умирали в течение трёх дней без поддержки второго тела. Три-четыре-семь начал жить, как и большинство, получив одобрение Первого и оказавшись присоединённым к малому патрульному кораблю. И Хейти не позволил бы никому погубить себя: как симбионта и как «Аптерос».

Сквозь атмосферу планеты шли спокойно, и Сако расслабился. Он боялся, что случится что-то, что вызовет в Хейти злость, и побудит убить пилота. Но симбионт, похоже, был спокоен, молчалив и абсолютно неконфликтен. Сако уже начал подозревать, что «Аптерос» не прибыла на помощь оттого, что не знала, что делать. Уйдя в себя с этими размышлениями о корабле, Сако вовсе забыл о проблемах извне.
Уже момент посадки корабль вдруг сильно накренился, едва не выбив пилота из кресла. Сейсмическая активность? Но Хейти говорил, что её очаг далеко! Инфомонитор заполыхал сиреневыми зигзагами линий, давая объяснение происходящему. Обнаженный землетрясением пласт глубинной породы оказался химически активен, и при его контакте с газовой оболочкой планеты произошёл выброс огромного количества энергии… Чёрт! Кто ж знал, что атмосфера всколыхнётся цепной реакцией? Не было времени на сожаления, и Сако рванулся к панели управления, надеясь успеть что-то сделать, но было уже поздно. Усиленная взрывная волна не опрокинула «Аптерос», но протащила несколько сотен метров, царапая корпус и ломая закрылки.
Сако вновь швырнуло в сторону, но обошлось без травм. Взглянув на экраны, пилот нервно улыбнулся: кажется, «Аптерос» не была сильно повреждена…
— Сако, — Хейти возник на пороге рубки, — мне больно.
На его щеке, шее и плечах были царапины — оранжевые пятна на фарфоровой коже и серебристой ткани комбинезона, но лицо симбионта ничего не выражало. С его выгнутых под неестественным углом пальцев на левой руке, бессильно повисшей вдоль тела, медленно капала оранжевая кровь, тут же впитываясь в металл покрытия на полу.
Сако медленно выдохнул. Ну конечно, симбионт же связан со своим телом-кораблём, биотехник предупреждал…
— Прости, Хейти, — пробормотал он. — Я не знал. Но теперь надо что-то делать…
— Решай.
Вот оно. То, для чего на автономных биокораблях нужны люди-пилоты: чтобы принять решение, когда всё становится слишком сложно. Повреждения «Аптерос» были ранами её симбионта, а Сако был независим от них, он был отдельным организмом и отдельным разумом в отличие от неделимых Умбра.
— Сколько времени тебе будет нужно, чтобы восстановиться?
Прикрыв глаза, Хейти ответил:
— Семьдесят четыре часа.
Сако смотрел на мониторы управления и с каждой секундой всё больше мрачнел.
— Мы всё равно не сможем подняться. Атмосфера планеты такова, что в верхних слоях буря только сильнее. Стоит нам взлететь на высоту в восемь километров, и нас швырнёт обратно. По этой же причине помощи ждать неоткуда: к нам не пробьются.
— Решай.
Хейти не двигался. Кровь продолжала капать: кап, пауза, следующая капля медленно собирается на кончике безымянного пальца, затем срывается, и — кап.
— Пережидаем, — Сако нахмурился, глядя на расшифровку показаний датчиков. — Ты пока восстанавливаешься, буря затихает.
Это казалось единственно верным решением. Пищи на «Аптерос» хватит ещё на месяц, так что голодная смерть пилоту не грозила. Оставалось лишь ждать.

Хейти добрёл до алькова и ввалился в скопление контактной субстанции, расслабившись. Прохладный густой гель обволакивал, принося облегчение и успокаивающее чувство надёжности: теперь Хейти был соединён со своим вторым телом, и заживление их обоих шло быстрее. Ветер снаружи нёс с собой частицы пыли. Они не могли повредить обшивку, но кожей гуманоидной формы Хейти ощущал лёгкий раздражающий зуд.
Он чувствовал, как нервно ходит пилот по рубке, как касается стен: ласково, нежно, словно уговаривая «Аптерос» держаться. Если бы человек знал, что означают эти касания! Он трогал тело своего биокорабля, касаясь изнутри, заставляя чувствовать тепло своей ладони, ощущать рельефы покрытых шрамами пальцев… А Хейти не сказал ему при первой встрече, что этого не следует делать. Потому что понравилось. Нет, даже хотелось попросить так же коснуться уже не «Аптерос», а гуманоидной формы — самого Хейти.
Ну уж нет. Вспомнить только реакции на симбионта у предыдущего пилота.

Сако маялся от вынужденного безделья. В момент аварии было около шести утра по бортовому, и теперь, когда часы показывали десять-пятьдесят четыре, пилот решительно не знал, чем заняться. Хейти чинил себя сам лучше любого механика, а человеку оставалось лишь искать себе дело. Сако прочитал два каких-то романа из сетевой библиотеки, подумывал уже позвонить с вопросами Эйсману, но вспомнил, что связи нет из-за бури. Он ощущал собственную неспособность влиять на события, и это трепало нервы почище любого кризиса. Замкнутое пространство корабля спокойно воспринималось во время полёта, но в неподвижности оно давило, заставляло чувствовать себя запертым, ощущать духоту и головокружение.
В конце концов, Сако оказался возле дверей в альков. Он не ломился внутрь, лишь легко дотронулся металлической глади кончиками пальцев. По плоскости двери бегали оранжевые огоньки, и пилот занялся тем, что водил пальцем вслед за ними, повторяя движения. Это захватило его полностью, отвлекая от ощущения безысходности.
Сако вздрогнул, когда металлическая панель отъехала в сторону, являя взору симбионта, и отступил на шаг, пропуская его. Хейти уже выглядел получше, но на щеке всё ещё темнели засохшей оранжевой кровью царапины.
— Как ты? — пробормотал Сако, виновато отводя взгляд.
—В норме. Полная функциональность будет достигнута к указанному сроку.
Хотелось сказать что-то ещё, разбавить молчание, заглушить вой ветра снаружи.
— Хейти, я не хотел… я не хотел тебя ранить, — извинение потонуло в безразличном взгляде симбионта. — Хейти, тебе не будет хуже? Может, чем-нибудь помочь? — Сако хотелось хоть что-нибудь сделать для «Аптерос». — Из-за этой бури, ты не…
Хейти пожал плечами — жест, которому он научился у своего пилота:
— Тебе хочется оставить меня? Моё тело — «Аптерос» — может выдержать эти погодные условия.
— А моё тело не может, — покосился на него Сако.
В памяти вновь всплыли истории о гибели первого пилота «Аптерос».

Разговор с симбионтом не заладился, и Сако вернулся к пульту управления. На мониторах ветер крошил скалы с такой лёгкостью, словно те были сделаны из безе. Окружающий пейзаж напоминал рыже-красные скалы Марса, атакованные пылевыми ураганами Юпитера. «Аптерос» не только сильно потрепало, пока тащило по земле, но и крепко ударило о скалу, теперь ставшую опорой восстанавливающемуся кораблю.
Сако вновь ощутил иррациональное желание покинуть «Аптерос». Выбраться наружу, чтобы не чувствовать себя запертым. Нет, остановил он себя, вспомни, чем это закончилось для предыдущего пилота. Кстати, а чем начиналось-то?
Прикрыв глаза, Сако начал вспомнить подробности доклада о происшествии. Вроде как были похожие условия: посадка прошла нормально, но начались проблемы с погодой. Для патрульных кораблей подобные неожиданности при исследовании незнакомых планет были нормой, поэтому считать подозрительным такое совпадение было бы глупостью. Да и Сако сам решил, что нужно делать, Хейти вне подозрений. Итак, «Аптерос» была вынуждена пережидать, ожидая штиля. Случается. Но почему пилот выбрался наружу? Да ещё и без соответствующей защиты? Что или кто может так повлиять на человека?
Сако вызвал нужный файл, открыв на мониторе личное дело своего предшественника. Аккуратно уложенные короткие пряди цвета кофе, ровный загар, ясный взгляд небесно-голубых глаз — хоть сейчас на портфолио в модельное агентство. Но модели в колонии были не нужны, Вторая колониальная и так только-только закончила выживать и начала жить. И этот — как его, кстати, зовут? — стал пилотом. Сако взглянул на имя: Станислав Неволин. Это ничего не говорило о погибшем, и Сако стал просматривать личное дело дальше. Пилот со стажем, «Аптерос» была его вторым биокораблём. Первым был списанный в расход исследовательский флагман под номером семь-два-четыре, «Охотник». Списан из-за сбоя системы, ошибка партии. Сако помнил какую-то историю с бракованной партией, отказавшейся повиноваться даже Первому. Логично, что у Неволина могла развиться неприязнь к биокораблям. Но странно, что пилота крупного флагмана перевели на маленькое патрульное судёнышко. Что же было проблемой?
— Изучаешь того, кто ушёл?
Сако резко развернулся, сворачивая документы, чтобы симбионт не заметил того, чем он занимается, но тут же осознал: бесполезно. Хейти уже знает, он ведь и есть «Аптерос», в том числе и её компьютеры.
— Да, — поднялся он. — Изучаю. Я хочу знать, что он сделал не так, почему…
Сбившись, Сако уже ставшим привычным жестом протянул ладонь к стене рубки, мягко поглаживая кончиками пальцев. Ощущение прохладного металла помогало успокоиться. Симбионт не отрывал взгляда от его руки, и слава Первому из Первых, что пилот не знал, что сейчас чувствует этот Умбра.
А впрочем, подумал Хейти, почему бы и не проверить?
Он подался вперёд, оказавшись вплотную к своему пилоту, и легонько подтолкнул одним из кабелей, наклоняя к себе.
— Хейти, что ты де…
Сако не сумел закончить фразу: симбионт прижался к нему, губами к губам, врываясь в рот языком — и всё это без какой-либо страсти или желания, словно это эксперимент или тест, а не сцена любви. Если уж на то пошло, Сако никогда не думал, что он «по мальчикам», но Хейти не был ни мужчиной, ни женщиной. Даже вкус у него был нечеловеческий — как у какого-то цитруса, то ли лимона, то ли апельсина. Поцелуй длился несколько секунд, затем Сако решительно отстранился, осторожно держа Хейти за плечи.
— Зачем? — только и спросил он, вглядываясь в оранжевые искры в глазах Умбра.
Симбионт сделал шаг назад, высвобождаясь из рук человека, и произнёс, внимательно наблюдая за выражением его лица:
—Ты не такой. Предыдущий сказал другие слова.
— Какие? — Сако понял, что речь об убитом пилоте. Подробности были бы нелишними: уж очень хотелось жить.
— Он сказал: не трогай меня, чёртов урод.
Хейти процитировал эти слова с холодным безразличием, но Сако отчего-то чётко представил, как перепуганный человек с омерзением отталкивает от себя инопланетное создание, выкрикивая оскорбления.
— Поэтому ты его убил? — ляпнул он, тут же пожалев о своих словах.
Но вспышки гнева не последовало. «Аптерос» — Умбра, а не человек, и эмоции тоже испытывала совсем другие.
— Он проник в моё тело, — Хейти выговорил это, а оранжевые искры метались в такт его словам, словно подчёркивая единство биокорабля и его гуманоидной формы. — Он ходил по моим внутренностям. Касался их, этот жалкий атавизм собственной расы. А затем назвал меня уродом.
Глаза Хейти сверкнули, в рубке словно стало темнее. Сако приготовился к худшему, но симбионт спокойно закончил:
— Но умер он не поэтому.
И развернулся, исчезая в полумраке.

Вынужденное безделье утомляло. И если с физическими симптомами можно было справиться простой разминкой, то к вечеру первого дня заточения Сако уже не знал, куда деваться от мыслей. Читать он уже устал, хотелось действия, точнее — взаимодействия. Но как общаться с тем, кого ты даже не знаешь толком?
Узнать, конечно.
— Хейти… — Сако говорил с пустотой, зная, что «Аптерос» слышит. — Хейти, расскажи мне про Умбра. Я хочу понимать тебя.
Симбионт появился неслышно, заставив человека вздрогнуть от неожиданности.
— Что ты хочешь узнать? — в его оранжевых глазах был интерес и любопытство.
Сако задумался на мгновение. Обычно при знакомстве спрашивают первым делом, как зовут собеседника, верно? Имя Хейти явно было дано человеком, скорее всего — биотехником с Заводской-11. Но ведь Умбра общались между собой? «Хейти» — это иносказание, ассоциация, метафора, синоним, но никак не сама суть.
— Скажи, Хейти, — пилот коротко вздохнул, — а как тебя зовут на родном языке?
— Не могу сказать, — спокойно ответил тот. — Иначе ты умрёшь. Любой человек умрёт, если услышит наш язык.
— Так ты убил…
— Я не убивал того пилота, — в голосе Хейти не было ни намёка на эмоции, но Сако показалось, что сама «Аптерос» приглушила работу систем.
Похоже, это было не лучшей идеей. Но раз уж симбионт пошёл на контакт, то почему бы и не поговорить?
— Хейти, скажи, что тебе нравится? — Сако по инерции пытался искать темы по аналогии с человеческим общением. — У каждого есть увлечения.
Умбра пожал плечами.
— Жить, — ответил он. — Чувствовать космос вокруг себя и в себе. Ощущать полёт, космические ветра.
Ощущать твои прикосновения, чуть не добавил он. Но нет, об этом пилоту пока лучше не знать.
— Тогда почему ты лишил жизни другого человека? Убил его? — Сако не мог отойти от того, что его беспокоило.
— Я не убивал его. Только убрал.
А вот это был прогресс.
— В смысле — убрал?
— Он хотел убить меня. Любой Умбра знает, что должен защищать себя.
Сако удивлённо заморгал. Станислав Неволин не выглядел убийцей. Он мог испугаться, но убить?
— С чего ты взял, Хейти? — пилот очень надеялся, что его голос не дрожит.
Симбионт чуть наклонил голову, не отрывая немигающего взгляда от человека. Это было очевидно, но Первый молчал, и теперь «Аптерос» не знала, что делать. Тем более, сказать на языке людей то, о чём было привычнее думать на родном, было нелегко.
— Он не любил меня. Он не всегда хотел решать, — наконец сформулировал свои мысли Хейти. — Это опасно.
Не всегда хотел? Сако вспомнил все сказанные Хейти «Решай». То есть, если бы сам Тун хоть раз проявил нерешительность, то «Аптерос» бы и его бросила?
— Скажи, — голос Сако звучал отчужденно, — ты специально испортил его скафандр, или…
Резкий удар по обшивке встряхнул корабль и повалил пилота на пол, отшвырнув симбионта к стене. Двигатели «Аптерос» взвыли, но тут же заглохли.
— Что за…
Вскочив, Сако первым делом бросился к Хейти. Тот закашлялся, серебристая ткань на его локте начала пропитываться оранжевым.
— Что случилось, Хейти? Как ты?
Симбионт поднял взгляд:
— Ветер крепчает. Меня — «Аптерос» — ударил кусок той скалы, у которой мы приземлились.
— А кашель?
— Песок забился в систему...
Хейти вновь зашёлся в кашле, и именно в этот момент, глядя на валяющегося на полу рубки симбионта, Сако осознал: Умбра уязвимы. «Аптерос» — не всемогущая сила, это хрупкая система, которая тоже может потерять равновесие и не выдержать.
— Хейти, — пилот помог ему подняться, — чем я могу тебе помочь?
Умбра уставился на него немигающим взглядом:
— Ты можешь, — тихо сказал он, — выйти наружу и убрать обломки возле сопла.
Это было равносильно предложению пойти и умереть. Кроме бешенного ветра, крушащего камни, кроме пыли, песка и осколков породы, которые в этом ветре мчались с огромной скоростью, кроме риска, что эти факторы внешней среды нарушат целостность скафандра, и Сако просто умрёт, как умер его предшественник, а «Аптерос» не сможет помочь, даже если захочет… «Аптерос» достаточно на миг запустить двигатели, чтобы пилота сожгло за доли секунды. И никто об этом не узнает.
Хейти продолжал смотреть на человека, даже, кажется, не дыша. Ему, собственно, и не был нужен кислород; за него дышала «Аптерос», периодически подпитывая свою гуманоидную форму через контактную субстанцию или через контактные пластины, соединяясь кабелями. Но Сако был человек, значит, зависел от содержания кислорода в воздухе. И, что более важно, Хейти чувствовал его страх.
— Решай, — напомнил он. — Я могу закрыть сопла, и песок не проникнет вовнутрь, но для этого надо очистить их снаружи. «Корму» завалило, если попробую использовать воздух, чтобы продуть сопла, на них обрушится ещё больше обломков породы. С остальным я — «Аптерос» — справлюсь сам.
Сако мог отказаться. Мог сказать, что это слишком опасно для него, и был бы прав: если «Аптерос» потеряет пилота, Хейти будет на всё реагировать медленнее, каждый раз связываясь со своим Первым — а тот слишком занят, контролируя необычайно многочисленную колонию. Было рискованно создавать ещё одного Первого: это бы разбило Умбра на два флота, и кто знает, согласился бы второй лидер терпеть паразитов-людей внутри тел своих подопечных?
— Я… — голос предательски дрогнул. — Я пойду.
Хейти поднялся, пошатываясь. Кабели «Аптерос» поддерживали его тело.
— Прячься за «верхним плавником», если что, — посоветовал он. — Там ветер не достанет тебя.
Сако попытался улыбнуться. Хейти попытался улыбнуться в ответ, повторяя его мимические движения.
Обе попытки провалились.

Видимость была отвратительной: уже метров через пять очертания корабля начинали размываться. Сако едва различал сквозь стекло шлема хоть что-то перед собой, но упорно двигался сквозь красно-серое от пыли пространство. Внешние динамики были отключены, и не было слышно ни ветра, ни грохота. Существовал лишь спокойный голос Хейти, указывающий направление:
— Сейчас левее, и сразу поднимайся на крыло. Лучше пригнись, пока будешь идти до «верхнего плавника». Чтобы добраться до сопла «Б», лучше спрыгни чуть ниже, на…
Сако выполнял его указания, стараясь не думать о своей участи в случае ошибки. Он послушно взобрался на верх корабля, ощущая под ногами обшивку «Аптерос», и — буря на мгновение рассеялась, чтобы тут же взвиться с удвоенной силой.
Замерев, пилот вглядывался в свой корабль, пытаясь осознать увиденное. На мгновение ему показалось, что «Аптерос» — это изящная космическая рыба, и это усилило понимание того, что корабль живой.
Я действительно хожу по его внутренностям, подумал Сако. Живу, пользуюсь, касаюсь… Кстати, ведь он же чувствует меня? А как чувствует? Как он меня воспринимает? Что я для него?
— Что-то случилось? — Хейти прервал его мысли, вызвав по радио. Сако услышал обеспокоенность среди интонаций Умбра, и поспешил ответить:
— Всё в порядке. Итак, я спускаюсь ниже.
И надеюсь, добавил он про себя, что тебе и вправду не захочется воспользоваться этим, чтобы убить меня.
Потому что я хочу жить.

Выгребание песка и камней было долгим и выматывающим, отбивая всякое желание делать что-либо подобное вновь. Ветер постоянно пытался подхватить человека, как бумажную фигурку, и умчать прочь, но подошвы ботинок и перчатки скафандра создавали электромагнитное поле, регулируемое автоматической системой. Хочешь сделать шаг — хитроумный компьютер, встроенный в защитное облачение, ослабит поле, а потом вернёт к изначальному значению. А ещё скафандр усиливал любое действие, стоило лишь дать команду, и позволял ворочать тяжелые глыбы весом в несколько сотен килограмм. Когда Сако закончил, то ощутил лёгкую вибрацию корпуса: это «Аптерос» избавлялась от грязи, уже не боясь обрушить на себя ещё больше камней. Тут же сопла начали зарастать полупрозрачным плотным материалом.
— Готово, — раздался в наушниках голос Хейти. — Я защитил их. Возвращайся.

Ввалившись в шлюз, подталкиваемый порывами ветра, Сако подождал зелёного сигнала и снял шлем. Хейти поджидал его возле внутренней двери шлюза.
— Всё в порядке? — осведомился Сако.
— Да, — симбионт смотрел на пилота внимательно, словно ожидая чего-то.
— Я к себе, — тот смутился, не представляя, что может хотеть от него «Аптерос». — Ты пока справишься?
— Да.
Сако уже прошёл было мимо, но тут Хейти подал голос вновь:
— Это было опасно?
Пилот замер, не зная, что хочет услышать от него «Аптерос». Лучшим выходом было ответить вопросом на вопрос.
— Это я тебя должен спросить, опасно ли бродить в той зоне, где ты можешь испепелить меня в мгновение ока.
Хейти наклонил голову чуть влево:
— Я не понимаю.
Вздохнув, Сако попробовал прояснить ситуацию:
— Ты мог бы убить меня, если бы решил, что я угрожаю твоей жизни, как Станислав.
— Да, — согласился тот. — Но ты — не он.

Утомлённый тяжелой работой, Сако сразу направился в душ. Теперь его не отпускала мысль: он внутри живого существа. Оно наблюдает, смотрит, ждёт — а если человек сделает ошибку? И Хейти тоже «даст ему умереть»?
Наскоро вытершись, почистив зубы и высушив волосы, Сако попытался уснуть, но тщетно. Не отпускала мысль о том, что дело всё-таки не в Хейти, а в Станиславе. Зачем вообще его перевели с мощного гиганта «Охотника» на маленький патрульный кораблик?
Сако перевернулся на другой бок, намереваясь вспомнить, чем же отличался «Охотник» от других кораблей. Было что-то у партии семь-два, что-то особенное…
Но через мгновение пилот уже провалился в сон.

Вся «Аптерос» надсадно гудела. Сако проснулся, вскочил и немедленно бросился в рубку, к панели управления — проверить состояние корабля. Там уже находился Хейти.
— Мы умрём, — сообщил он, скрестив руки на груди, как это обычно делал пилот. — Я — Хейти — и я — «Аптерос». И ты.
— Обнадёживает, — отозвался Сако, пытаясь понять, что из данных на мониторах послужило причиной для такого заявления.
Симбионт не понял, что означал ответ.
— Решай. Буря усиливается, — пояснил он. — Сейчас «Аптерос» ещё выдерживает внешнее воздействие, но…
— Варианты? — перебил его Сако.
Хейти пристально смотрел на человека.
— Попробовать взлететь, — ровно произнёс он, — или остаться здесь. «Аптерос» может подключить все резервы и перенаправить их на защиту.
— Так почему бы и не сделать этого?
— Ремонт займёт дольше времени.
Сако усмехнулся:
— Если выживем, можем тут хоть две недели сидеть. Главное — пережить бурю.

Хейти не стал идти в альков. Сейчас требовался контакт иного рода, и симбионт замер посреди каюты, раскинув руки. К нему тут же потянулись провода и кабели, едва не опутав заодно едва успевшего отреагировать пилота. Отступив, Сако пораженно наблюдал за стекленеющим взглядом Хейти, за тем, как ни одна контактная пластина на комбинезоне не остаётся свободной — «Аптерос» задействовала все резервы.
Гул стал тише, но Сако стало казаться, что он слышит, как скрежещут шпангоуты, перестраиваясь, как шелестят мелкие детали, совершенствуясь и изменяясь ради нужд корабля. Внешние звуки исчезли, зато стало слышно, как живёт «Аптерос», как она дышит…
Сако бросил ещё один взгляд на Хейти, опутанного проводами, и направился в склад, где лежали питательные батончики.
— Я скоро вернусь, — пробормотал он, глядя в широко раскрытые глаза Умбра.

Он и вправду вернулся быстро, принеся с собой не только свой завтрак и обед, но и один из альбомов с фотографиями — как способ скоротать время. Это был мамин подарок: она собрала главные моменты жизни сына.
Вот маленький мальчишка играет с игрушечным корабликом: маленькой моделью из пластика с треугольным клеёнчатым парусом. Папа аккуратно приклеил на мачту крошечный флажок Армении, который раскрасила мама. Сако помнил детство, но оно начинало понемногу подёргиваться дымкой забвения, и об отце он сейчас помнил лишь запах свежевыглаженной формы и крепкие смуглые руки, которые с лёгкостью поднимали и маму, и Сако, и даже его новенький велосипед…
Ещё один кадр: отец обнимает мать за талию, целуя её в щеку. Родители остались там, на Земле, и сейчас уже миллионы лет как мертвы. А Сако умер для них в тот день, когда пропала связь со Второй колониальной… Или ещё раньше? Он исчез для них в тот миг, когда Вторая колониальная экспедиция стартовала, разметав выхлопом изнывающую от зноя за много километров от космодрома степную траву. И не осталось ничего, кроме фотографий.
А как же память Умбра? Что остаётся у них? Сако посмотрел на невидящий взгляд Хейти, подключенного к телу-кораблю, и вдруг понял: записи! «Аптерос» оснащёна множеством датчиков и камер, и наверняка все записи хранятся в её памяти!
Поднявшись, Сако осторожно пробрался сквозь лианы проводов к пульту управления и вывел на монитор архивы корабля. Верно, там были сохранены все данные. Станислав умер месяц назад, значит, необходимо найти те, что датированы хотя бы неделей ранее этого. Обнаружив подходящую запись, Сако нажал на кнопку воспроизведения.

Камера, заснявшая эту сцену, располагалась под самым потолком рубки, давая обзор всего, что происходило здесь. Сако, не удержавшись, оглянулся в точку, откуда велась съёмка, и, хотя камеры не было заметно, ему показалось, что «Аптерос» продолжает наблюдать. Он вновь обернулся к монитору.
Станислав Неволин сидел в кресле пилота, скрестив руки, но его плечи были сдвинуты, спина сгорблена: он явно был подавлен. На стоявшего напротив симбионта Станислав смотрел исподлобья.
— ...вывел на параллельный курс. Решай.
Красивое лицо пилота перекосилось от ярости:
— Да сколько можно?! — он вскочил, глядя на Хейти сверху вниз. — Заладил: решай да решай! Сам решай! Не знаю! Прежний курс держи!
Станислав плюхнулся обратно в кресло.
— Я не просился на это место, — его тон стал жалобным. — Мне было хорошо на «Охотнике», Альто всё делал сам и не задавал вопросов… Почему меня перевели на это мелкое недоразумение? Я же ничего такого не сделал…
Взгляд человека вновь обратился к Умбра.
— А ты какого чёрта ещё здесь?! — рявкнул он. — Иди в свой альков и не смотри на меня так!
Хейти кивнул и покинул рубку. Пилот вздохнул, схватившись за голову и поморщившись.
— Ненавижу этот корабль… — пробормотал он. — Хоть бы его тоже списали.
Сако выключил видео. Этого было достаточно.

Когда Хейти моргнул, был уже полдень — по бортовому, конечно. Снаружи ревела всё та же мутная мгла.
Сако сидел рядом, листая ту часть альбома, что мать посвятила пейзажам родного города: вьюнок на наспех собранном заборе вокруг недостроенного высотного дома, с ним соседствовало фото цветочного ковра, выбирающегося за пределы разваливающейся кирпичной кладки клумбы, на следующем снимке застыли сердитые утки возле городского пруда, с негодованием осматривающие пластиковые бутылки… Почувствовав, что симбионт вышел из транса, Сако поднял взгляд на него.
— Привет.
Хайти вновь закрыл и открыл глаза, затем медленно произнёс:
— Ты искал в моей памяти, — это был даже не вопрос.
— Искал, — подтвердил Сако. — Я хотел знать, что случилось с предыдущим пилотом.
Лёгкий наклон головы, отчего несколько кабелей, подсоединённых к контактам на шее, покачнулись:
— Он умер.
— Это я понял, — пилот даже не улыбнулся.
Он хотел бы спросить сейчас «Но почему он умер?», однако знал, что не получит ясного ответа. Точнее, получит — но по меркам Умбра, а не человека. И не поймёт ничего. Поэтому Сако избрал другую тактику.
— Что такого было в Альто? Чем отличался симбионт «Охотника»?
— Семь-два-четыре, — после секундной паузы отозвался Хейти. — Он был из сломанных. Он не слушался Первого. Все семь-два не слушались Первого. Делали и думали сами.
— И его списали по этой причине?
И вновь Хейти откликнулся не сразу. Кажется, прошла целая вечность, полная шумов корабля и пристального взгляда нечеловечески оранжевых глаз.
—Если один опасен для коллектива, он умирает, — спокойно пояснил симбионт.
Сако выдохнул:
— Кто решает, опасен он или нет?
— Первый.
Всё упиралось в него, вздорного Первого. Кто я такой, подумал Сако, чтобы критиковать жизнь и порядок иного вида? Умбра не воевали друг с другом. Не боролись за ресурсы. Если популяция возрастала настолько, что не хватало ресурсов, Первый просто переставал производить новых Умбра, и весь «улей» постепенно вымирал — пока спящая станция не очнётся от анабиоза и не сотворит себе Первого, который присоединился бы к ней для создания нового флота.
— Это он велел тебе убить пилота?
— Нет. Он молчал.
— И ты сам решил убить его? — голос Сако не дрожал лишь потому, что и так был едва слышен. — Потому что он хотел, чтобы и тебя пустили в расход?
На Умбра это не произвело впечатления.
— Нет. Я просто молчал.
— И дал ему умереть…
Сако едва не сорвался на крик, но сдержался. Хейти холодно ответил, ровно и спокойно — как обычно:
— Это означало, что я буду жить.
На этом их разговор был закончен. Взгляд симбионта вновь остекленел, в технических отсеках на корме корабля что-то заскрежетало — «Аптерос» перестраивалась ради большей стойкости. Сако осторожно поднялся, стараясь не касаться холодных проводов, и направился на склад: было время обеда.

Коробки с продовольствием покрылись едва заметным слоем тонкой пыли: «Аптерос» отключила вентиляцию там, где можно было обойтись без свежего воздуха. Из-под крышки ящика пахло землёй и легкой затхлостью старой ямы. Доставая протеиновый батончик и пакет с питательным витаминным коктейлем, Сако чувствовал себя заживо погребённым — ведь корабль, который не может взлететь, превращается в склеп. Если Хейти не справится, если «Аптерос» — кто вообще додумался назвать корабль Бескрылой? — не выдержит, то пилот окажется в ловушке.
Я не только живу в его теле, подумал Сако, я завишу от него не меньше, чем он от меня. Вот он: союз в горе и в радости до самой смерти. Это ответственность, с которой Неволин не справился, и за это поплатился.
Срывая упаковку с батончика, Сако подумал, что он тоже поплатится. Только утащит за собой весь корабль.

В рубке всё оставалось без изменений: путы из проводов, Умбра в той же позе, приглушенный свет — «Аптерос» экономила энергию.
— Хейти, — Сако устало опустился на пол рядом с неподвижным симбионтом, — я не знаю, что делать. Я не готов, я никогда не был готов управлять тобой.
Он посмотрел на свои пальцы, разглядывая белеющие полоски шрамов.
— В мой первый полёт произошла авария, — Сако не знал, зачем рассказывает. Он начинал паниковать в этой тишине, когда было слышно даже завывание ветра снаружи. — Пилот погиб сразу же, а второго завалило обломками… Я тогда был простым ассистентом, но я испугался — за него и за себя, принялся вытаскивать его оттуда. Я спас его. Меня называли героем, хвалили за смелость, мол, спас товарища, не жалея собственных рук…
Прервав рассказ, Сако взглянул на Хейти. Тот продолжал безразлично смотреть перед собой, и пилот даже не знал, слышит ли его сейчас этот Умбра, или нет.
— А я испугался, — продолжил он. — Испугался, что умру, если никто не поведёт корабль дальше. Я вытащил пилота, перевязал его раны, привёл в сознание — и всё это время не обращал внимания на собственную боль. Я хотел жить, Хейти, и я знал, что моя жизнь зависит от того, сможет ли тот человек довести корабль до ближайшего места посадки…
Он понимал чувства, которые испытывала «Аптерос», понимал, почему она боялась Станислава. И поэтому закончил свою речь, горько усмехнувшись:
— А теперь моя жизнь зависит от тебя, от того, цел ли ты… и не решишь ли ты, что я тоже должен умереть.
Ничто не шевельнулось. «Аптерос» не отреагировала ни единым звуком или движением. Только стал слышен приближающийся грохот: это нарастал ветер, приближаясь к своему пику. Сако старался сохранять спокойствие, но серебристые стены в полумраке словно сдвигались, стараясь задушить, сузить пространство, угнетая одиночеством и замкнутостью. Пилоту необъяснимо захотелось прижаться к Хейти, ощутить тепло его тела, лишь бы не чувствовать себя зарытым в могиле… А ещё хотелось верить, что тот жив.
Станислав умер, потому что не понимал, что жизнь корабля — это жизнь пилота. Даже покинул «Аптерос»…
Сако позабыл об угрозе собственной жизни. Его полностью захватил поиск объяснения утраченной детали. Станислав ушёл из корабля, надев скафандр. Зачем? Так боялся Хейти? Но тот разве что попытался его поцеловать, он сам признался. И это не повод убегать с корабля на далёкой планете, где опасная атмосфера способна убить тебя. Оглянувшись в сторону приборной панели, Сако пожалел, что сейчас не может поискать записи дня смерти Неволина — «Аптерос» явно не до этого. Грохот всё усиливался: казалось, что каменные гиганты резвятся в диком первобытном танце вокруг хрупкого патрульного корабля, наполовину погребённого под завалами обломков скальной породы.
Может, было что-то, что заставило Станислава покинуть корабль? Что могло это сделать? Или кто? И почему Неволин скучал по «Охотнику»? Ведь Альто был не просто Умбра, он был ещё и бракованным, не слушался приказов, действуя по своему желанию.
Так это и было нужно его пилоту! Сако выдохнул, найдя ответ на один из вопросов. Станиславу было хорошо с «Охотником», потому что корабль не требовал от него решений! А «Аптерос» нужен был настоящий пилот…
И что из этого? Почему же Неволин решил бежать? Или он не бежал? Он ведь не взял с собой ни еды, ни воды, и он умолял «Аптерос» забрать его. Что же случилось?
Удары по обшивке стали реже, будто лавина, основательно побив корабль, помчала свою волну дальше. Самый тяжелый момент, похоже, был пройден, теперь главное — держаться, пока буря не закончится.

Фотоальбомы закончились раньше, чем буря. Сако попытался читать, но никак не мог сосредоточиться: на смену шумам извне пришли звуки «Аптерос». Свет стал ярче: значит, уже не было необходимости экономить энергию. И можно было наконец-то взглянуть на последние минуты общения Станислава с Хейти.
Файл нашелся быстро. Оглянувшись на продолжавшего неподвижно висеть в коконе проводов симбионта, Сако включил воспроизведение.
Эти съемки велись уже из камеры перед шлюзом. Неволин стоял в почти полном облачении, лишь шлем от скафандра неуверенно перекладывал из одной руки в другую.
— Хейти, — он говорил негромко, искоса поглядывая на замершего перед ним симбионта, — ты точно не сможешь подлететь прямо к источнику излучения?
— Я не смогу приблизиться непосредственно к нему, — подтвердил тот. — Помехи. Я ослепну во время посадки. Мы умрём.
Станислав переминался с ноги на ногу.
— Может, тогда просто вбить эту аномалию в карты и лететь дальше? — он рассуждал вслух, посматривая на Хейти, пытаясь найти одобрение или осуждение на лице Умбра. — Но тогда офицер от меня не отстанет… И может лишить звания пилота. Нет, нет, — он поднял взгляд, выпрямившись, — я пойду. Я проверю показания и возьму образцы породы для анализа, хорошо?
Симбионт долгим взглядом словно обвёл всю фигуру человека с ног до головы.
— Ты не в порядке, — его голос звучал ровно и бесстрастно. — Ты не готов.
— Нет, готов! — вспылил Станислав. — Молчи, не надо! — гневные интонации сменились мольбой: — Послушай, Хейти, я хочу сделать всё правильно. Сам. Да, я был плохим пилотом, я знаю… Всегда знал. Но дай мне шанс сделать всё самому, от начала и до конца! Я приказываю тебе, Хейти, я так решил! Ясно?
Тот кивнул и шагнул назад — за закрывающиеся двери шлюзовой камеры. Надев шлем, Неволин махнул рукой, прощаясь. Открылись внешние створки, впуская внутрь облака ядовитой атмосферы, густеющим туманом вставшие перед камерой и не дающие наблюдать за происходящим.
Но это было уже не нужно. Сако остановил запись и медленно выдохнул, пытаясь уложить увиденное в голове. Выходит, Хейти предупредил Неволина о неполадках со скафандром, но тот решил, что речь не о снаряжении, а о его психическом состоянии. Конечно, мог предупредить бы и яснее, но…
— Он сказал, что сделает сам, — Сако вздрогнул от неожиданности, услышав голос Хейти.
Он развернулся, оказавшись лицом к лицу с симбионтом:
— Это не повод бросать его!
Тот наклонил голову чуть влево, не понимая того, что пытался сказать ему человек.
— Он сказал, что сам решил. Он сказал — я подчинился.
Хейти был прав — по-своему. Но в то же время было в его ходе мыслей что-то ужасно неправильное.
— Капитан не может решать, если не видит всей картины. Пойми, если ты знаешь что-то, что может повлиять на ход событий и на чью-то жизнь, то ты должен — обязан! — сообщить это тому, кто решает! Иначе его решения убьют кого-то, и, может, в следующий раз это будешь ты!
Пламенная речь осталась без ответа. Сако почувствовал леденящий страх от того, что находится в чреве неземного создания, и голод — потому что уже было время ужина, а концентратов организму явно было недостаточно для полноценного существования.
— Ты закончил? — спросил Сако.
— Осталось только переждать бурю. Затем я продолжу ремонт.
На складе уже не было темно и пыльно: вторичные системы были запущены. Копаясь в коробках, Сако не мог избавиться от повторяющихся в его голове слов.
«Осталось только переждать бурю».
Кажется, речь не только о погодных условиях.

— Клото, ты можешь гарантировать безопасность пилота?
— «Аптерос» его не убьёт, — отмахнулся Первый. — Остальное зависит от него.
Связаться с «Аптерос» было невозможно из-за погодных условий на пока безымянной планете, и Александр Эйсман начинал паниковать. Как главный биотехник, он хорошо знал, что Хейти не агрессивен, но его пассивное сопротивление уже убило одного человека. Терять Сако, отличного пилота и надёжного человека, Эйсману не хотелось. И даже сейчас, сидя в своей комнате жилого сектора на Заводской-11, зная, что позади на кровати валяется Первый собственной персоной, он не мог отделаться от беспокойных мыслей.
Пальцы словно сами нажали комбинацию клавиш, открывая отчёт о смерти Станислава Неволина. С той секунды, как пропала связь с «Аптерос», Александр старательно запрещал себе это делать, но теперь он через силу читал сухие слова, неспособные передать немыслимую боль.
«Незначительное повреждение скафандра при транспортировке привело к нарушению циркуляции воздуха внутри аппарата очистки и…»
Что почувствовал Станислав, когда заметил, что дышится всё тяжелее? Александр знал, как это происходит, и мог представить себе весь процесс. Сперва появляется лёгкая одышка, затем в глазах начинает темнеть, двигаться всё тяжелее. Проявляется кислородное голодание, повышенное потоотделение. Наверняка Неволин сетовал на то, что в шлеме нельзя убрать прилипшие к лицу пряди. Затем писк внутренних датчиков оповестил его о том, что заканчивается кислород в основном баллоне. Это была ошибка системы — баллон был полон, просто в шланг кислород не поступал. Пытаясь переключиться на запасной, пилот оступился — ему уже было сложно координировать движения — и упал на спину, повредив крепления шлема.
«Отход шланга, снабжающего кислородом, повлёк за собой…»
Вовсе нет. Сначала Станислав пытался дышать медленнее, осторожно поднимаясь на ноги, но тут же упал обратно: накатила слабость. Положение стало ещё хуже: сквозь возникшие микротрещины просочились похожие на дым белесые струйки — местная атмосфера.
«…смесь агрессивных газов при высокой температуре…»
Станислав забыл об экономии воздуха: он кричал, не в силах встать, лишь конвульсивно дёргался, катаясь по земле. Дым, касаясь, плавил кожу, разъедая её до мерзких бурых пятен — кровь мгновенно запекалась отвратительной коркой, под которой виднелись желтоватые разводы. Мольбы о помощи прекратились, когда молочно-белой пеленой подёрнулся край шлема. По лицевому стеклу разбрызгалась грязно-красная россыпь — вместо слов из потрескавшихся губ человека вырывались лишь хрипы. Лёгкие растворялись, крепко сжатые зубы начинали чернеть и крошиться. Уже в агонии, Станислав — то, что осталось от его обезумевшего от боли сознания — сдёрнул шлем.
«Сильнее всего были повреждены голова и шея. Череп рассыпался от одного прикосновения, но генетический анализ останков подтвердил, что погибший являлся пилотом три-четыре-семь, «Аптерос», имя симбионта — Хейти».
Александр зажмурился, пытаясь прогнать из своей памяти картины смерти Станислава.
— Клото, — тихо произнёс он, — это уже не шутки и не дурацкий спор. Что бы ни убило пилота, я больше не допущу подобного. Если понадобится, я создам нового Первого.
Тот замер. Сейчас создать нового Первого можно было лишь одним способом: уничтожить уже имеющегося.
— Не боишься, — хмыкнул он, — что новенький окажется ещё более агрессивным, чем я, и пустит вас всех в расход?
— Боюсь, — кивнул Александр. — А ты не боишься, что если я буду сидеть сложа руки, Корпорация и её офицеры отправят в расход меня?
Клото подобрался ближе и развернул человека за плечи к себе лицом. Их глаза встретились: человеческие голубые и красные — Умбра.
— Я уничтожу любую угрозу, — глухо произнёс Клото. — Любую.
— Я знаю, — горько усмехнулся Александр. — Вы, Умбра, не знаете полумер. Вы ещё большие ксенофобы, чем мы, люди. Ты знаешь моё желание, Клото. Мир между нашими народами — вот над чем я работал и буду работать всю свою жизнь.
На самом деле, подумал он, ты был рождён для борьбы с неизвестной угрозой, которой оказалась Вторая колониальная. И твоё племя — как ты. Вы рождены для боя.
Вот уж не думал, что люди будут учить другую расу мирному сосуществованию.

Сако не мог уснуть. Хейти больше не находился в состоянии отрешенности, теперь он бродил по «Аптерос», касаясь корпуса в тех местах, где требовалось его пристальное внимание. А Сако было страшно. Раньше он полагал, что пилот и корабль — партнёры, а теперь оказывается, что для Умбра люди просто… Нет, даже не расходный материал. Никак не получалось сформулировать словами.
— В вашем языке нет такого слова.
Сако поднял голову. Он сидел в кресле пилота, пытаясь найти умиротворение в ползущих вверх показаниях внутренних систем, нервно поглаживая металл стены корабля. Голос Хейти стал неожиданностью.
— Какого слова? — голос всё-таки дрогнул.
Симбионт сидел возле его кресла, на миг вызвав ассоциации с послушным ручным псом. Провода «Аптерос» обвивали ноги и запястья, подключённые к контактным пластинам. Хейти поднял на Сако взгляд: оранжевое мерцание бесконечно яркого солнца, заключённое в радужку живого существа.
— Ты касаешься меня. Изнутри. Этому нет названия в человеческой речи.
Сако отдёрнул руку. Хейти живой, «Аптерос» — это он, и если он чувствует повреждения, то и прикосновения тоже…
— Прости, — торопливые извинения выглядели неискренне, потому что вновь стало страшно. — Я не хотел… Не хотел лапать тебя. Это не то, что ты думаешь, я даже не…
— Я знаю, — кивнул Хейти. — Я не хотел объяснять. Хотел, чтобы ты продолжал. Но я подумал. Ты прав. Ты должен знать. И решать, зная это.
Поднявшись со своего кресла, Сако опустился на колени рядом с симбионтом.
— Хейти, — мягко произнёс он. — Ты тоже решаешь. Ты решил убить предыдущего пилота, поддавшись его словам, хотя понимал, что он умрёт без той информации, что была у тебя. Если твоё признание сейчас — это попытка измениться, то я буду с тобой дальше. Когда мы выберемся, я останусь с тобой, с «Аптерос». Понимаешь?
Хейти кивнул.
— Если же ты продолжишь делать вид, что ты — просто инструмент, я буду относиться к тебе, как к инструменту. А сломанный инструмент выбрасывают. Я не скрываю свои намерения, Хейти. Если ты продолжишь поступать так, как поступил со Станиславом, то я потребую от Эйсмана немедленного отделения тебя, Хейти, от «Аптерос». Можешь убить меня, если хочешь. Но я не буду тебе лгать или утаивать от тебя что-либо.
Умбра долго молчал. Затем, когда Сако уже отчаялся что-то услышать, произнёс отчётливо:
— Я хочу быть с тобой. Ты лучше, чем я — «Аптерос». И ты сделаешь меня лучше, если будешь дальше здесь — во мне.
Тот рассмеялся и провел пальцами по жёстким волосам симбионта.
— Надеюсь, я буду жить?
Хейти кивнул.
— Ты будешь жить.

К утру буря утихла.

@темы: Детектив, Фантастика, R, Слэш

---

Сказка о красной собачке

[Че, Гевара?]

Название: Сказка о красной собачке
Автор:  бьется зверек моего сердца
Рейтинг: PG-13
Пейринг: м/ж (Принц подводного царства и принцесса)
Размер: мини.
Статус: закончено.
Саммари: сказка про то, что мы иногда принимаем внешние атрибуты за искреннее чувство. И теряем себя в таких отношениях. И тогда нужно пожертвовать своей любовью, чтобы спастись самому. И да, освобождение не будет по-волшебному, резать придется взаправду, по-живому.
Предупреждение: насилие.


В одной небольшой стране жили-были король и королева. У них была дочь - принцесса. Она отличалась всеми достоинствами, которые только можно было пожелать: хорошо пела и танцевала, складывала недурные стихи и знала все правила этикета. К тому же, природа наградила ее сочным, как лепестки розы, румянцем, ясными, как звезды, глазами, и длинными шелковистыми волосами. Несмотря на то, что королевство было небогато, к принцессе сваталось множество прекрасных принцев и благородных аристократов. Сама принцесса была приветлива со всеми женихами, и, быть может, у кого-то из них был бы шанс тронуть ее сердце, но этого никак не случалось - принцы могли пробыть в замке не дольше трех дней, после чего их просили уехать. Но если столь малого срока не было достаточно принцессе, то и король, и королева умудрялись заметить в претендентах изъяны задолго до истечения вторых суток. Тот - из слишком маленького королевства, тот - слишком беден, у того в роду бывали простолюдины - так рассуждал король. Этот сутул, этот горбонос, у этого некрасивые усы, а вон тот вовсе рыжий - придиралась королева. И таким образом, каждый жених оказывался отвергнут либо одним из родителей, либо другим.
Король и королева надеялись, что их прекрасная дочь найдет свое счастье с воистину не знающим себе равных женихом. На самом деле, они желали дочери только добра.

И вот однажды принцесса купалась со своими фрейлинами в озере. День был пасмурный, и фрейлинам быстро наскучило купаться, они вышли из воды и принялись сушить на берегу волосы. А принцесса поплыла все дальше и дальше, к самой середине озера, и так плыла, пока вдруг не ощутила, что кто-то держит ее за лодыжку. Да большой, мужской рукой! И не просто держит, а тянет ко дну!
Но стоило принцессе погрузиться под воду, как она поняла, что может дышать. Тогда она без страха огляделась, и взглянула на того, кто ее удерживал: то был юноша поразительной красоты и изящного телосложения. В его длинных зеленых волосах блистала роскошная корона, украшенная жемчугом.
- Не бойся меня, прекрасная дева, - сказал он, - я принц всего подводного мира. Я увидел тебя и сразу полюбил. Я готов сделать тебя счастливой - с этого дня и на веки вечные! Ты будешь носить на шейке жемчуг и кораллы, никогда не знать печали, и мои рыбки будут прислуживать тебе!
Это звучало заманчиво, да и юноша был красивее, чем кто-либо, виденный принцессой прежде, но она только помотала головой и сказала:
- Я не могу покинуть батюшку с матушкой, они будут по мне горевать!
Но подводный принц не отступал, и в итоге они условились с принцессой, что он явится ко двору с первыми осенними дождями, и посватается к принцессе честь по чести.

И принц подводного мира действительно явился, как только прошли первые осенние ливни, земля раскисла, а озеро набухло. Приехал он в перламутровой карете, запряженной неподкованными черными лошадьми. Король и королева встретили гостя со всеми причитающимися почестями. Они намеревались поступить с ним так же, как с предыдущими женихами своей дочери, но, стоило им его увидеть, как они изменили свое мнение.
"Какой богатый у него наряд и какие породистые лошади! - подумал король, - а как почетно породниться с властителем не просто жалкой странишки, а всего подводного мира!"
И хоть короля смутило, что кони без копыт, с мягкими ногами, и оттого не подкованы, а сам принц зеленоволос и слишком бледен, он не подал виду.
"А какой он хорошенький! Красавца лучше не сыщешь во всем свете! - думала тем временем королева, - моей дочери очень повезет, если она выйдет за него замуж!"
И хоть королеве не понравилось, что принц живет не на земле, и, очевидно, что не сможет вступить с ее драгоценной дочерью в христианский брак честь-по-чести, королева промолчала.
Принц привез множество диковинных подарков, и, стоило королю с королевой их увидеть, как те полностью позабыли свои страхи.
- Иди скорей сюда, наша доченька! - позвали они.
И принцесса спустилась из своих покоев.
Увидев ее, принц очень обрадовался. Он сказал, что привез ей нечто совершенно особенное, что скрепит их союз навечно. Принцесса думала, что это будет кольцо, но нет: принц преподнес невесте спящую на черной бархатной подушечке собачку. Собачка была очень милая, маленькая, и красная, как боярышник. Во всем мире не было существа столь же прелестного, как этот зверек.
- Это залог нашей любви, - сказал принц, - я буду с тобой, пока жива эта собачка. Смотри, береги ее!
А через два дня принц уехал. Хоть на этот раз король с королевой уговаривали его остаться, он был неумолим.

В следующий раз принц явился, когда выпал первый снег. Он приехал в серебряной карете, украшенной жемчугом, и запряженной двумя белыми быками. Принц и на сей раз привез много подарков, был мил со своей невестой и очаровывал всех. Он с удовольствием ласкал собачку - свой подарок - которой принцесса повязала на шейку ленту. И, как раз гладя песика, принц сказал:
- Я подарил Вам питомца, миледи, так и Вы подарите мне кое-что.
Принцесса опустила ресницы.
- Что будет угодно?
- Вашу туфельку. Когда я приеду в следующий раз, Вы мне ее отдадите.
И через несколько дней принц уехал, хоть все просили его остаться еще ненадолго.

Принц вернулся весной, с первой оттепелью. Он приехал в карете, украшенной бриллиантами, запряженной двумя красными волами. И на этот раз он щедро одарил всех, был так же приветлив и изящен, как прежде. Он с удовольствием смотрел, как лоснится шерсть подаренной им собачки, как она пополнела на вкусной еде.
Принцесса преподнесла обещанную жениху туфельку на белой подушечке. Принц пришел в восторг! Он поцеловал свою невесту, затем красную собачку, затем туфельку. Но, как оказалось, ему было мало. Как только настал вечер, он сказал принцессе:
- Я подарил Вам питомца, так и Вы подарите мне кое-что.
Принцесса присела в реверансе.
- Что будет угодно?
- Локон Ваших великолепных волос. Когда я приеду в следующий раз, Вы мне его отдадите.
И через день принц вернулся в свое подводное царство.

Принц вернулся, когда на деревьях появились первые почки. Он ехал в коралловой карете, запряженной двумя красными псами. Он снова преподнес множество диковинных вещей всем обитателям замка - от короля и королевы и до последнего слуги. Принцесса торжественно вышла навстречу жениху с черной бархатной подушечкой, на которой лежала прядь ее волос. Принц радостно засмеялся, когда увидел подарок. Он по очереди поцеловал свою невесту, затем еще больше похорошевшую красную собачку, затем приложил к губам отрезанный локон, после чего спрятал его в медальон. Но, как оказалось, принцу и этого не было достаточно. Как только настал вечер, он сказал принцессе:
- Я подарил Вам питомца, так и Вы подарите мне кое-что.
Принцесса покорно склонила голову.
- Что будет угодно?
- Ваш очаровательный пальчик. Когда я приеду в следующий раз, Вы мне его отдадите.
И на следующий же день принц вернулся к себе в озеро.

Принцесса безутешно плакала несколько недель кряду, напуганная тем, что ей придется сделать. Но любому горю приходит конец. Близилось лето, а значит, новый визит принца, и принцесса пошла прогуляться в лес, чтобы подумать, как же ей быть: терять палец не хотелось.
Шла она и шла, и вот навстречу ей из чащи выехал рыцарь на белом коне в сияющих доспехах. Он подумал, что принцесса потерялась, и предложил ей свою помощь.
Но она отказалась, и тогда рыцарь спросил, отчего же, в таком случае, она так грустна. Принцесса рассказала, что она - невеста подводного принца, и залогом их союза служит красная собачка, что принц требует от нее подарка, который она не хочет ему отдавать. Выслушав ее, принц покачал головой:
- Если ваш союз заключен при помощи красного пса, а не кольца и Господнего благословения, так прогоните собаку, и так ваше соглашение будет расторгнуто, Вы сможете выйти замуж за кого-нибудь получше!
Принцесса обрадовалась, возблагодарила рыцаря и побежала скорей домой.
Она успокоилась, хоть ей и было жалко собачку, но пальчик свой было еще жальче. И принцесса выставила песика за дверь. Но следующим же утром собака оказалась на прежнем месте, на своей пуховой подушечке. Принцесса снова выкинула зверька на улицу, но на следующее утро все повторилось. И так продолжалось до самого приезда принца из подводного царства.

Он на сей раз приехал в красной карете, запряженной двумя красными драконами, как только начали собирать урожай. Подарки он привез только королю и королеве. Принцесса не вышла навстречу жениху: только увидев, что к замку подъезжает ее жених, девушка бросилась выгонять собачку, но та заупиралась, и тогда принцесса схватила пса, посадила в чулан и заперла на ключ, а ключ выбросила в окно.
Принцу пришлось самому прийти в покои своей невесты, чтобы увидеть ее.
- Где мой подарок, и где подарок для меня? - спросил он.
Принцесса сказала, что собачка потерялась, а значит, их союз должен быть расторгнут, надеясь, что принц тотчас же уедет. Но вместо этого принц бросился на поиски своего пса. Он обшарил весь замок, пооткрывал все двери, пока не нашел ту, за которой принцесса прятала собаку. Принц взломал дверь и вернулся к невесте с животным на руках. Ну что ж, делать нечего, обещания надо выполнять - и принцесса взяла у слуг топор, и отрубила себе мизинчик. Положила на красную подушечку и поднесла своему жениху. Принц захохотал и поцеловал сперва красного песика, затем отрубленный палец, и уж после - свою невесту.
Но и пальчика было мало для принца. Когда закончился ужин в тронном зале, он обратился к своей невесте:
- Я подарил Вам питомца, так и Вы подарите мне кое-что.
Принцесса едва сдержалась, чтобы не заплакать.
- Что будет угодно?
- Вашу хорошенькую головку. Когда я приеду в следующий раз, Вы мне ее отдадите.
И тем же вечером он покинул замок.

Принцесса снова принялась было плакать, но вскоре вспомнила, как встретила в лесу рыцаря, который дал ей совет, тотчас же оделась и пошла в лес. Долго она бродила по заросшим тропкам и полянкам, не встречая никого, кроме зверей. Ничто не указывало на то, что ей повезет снова столкнуться с тем рыцарем. И правда - вскоре девушка завидела кого-то, идущего по тропинке меж кустов боярышника. Но то был не рыцарь - опираясь на узловатую клюку желтой рукой, семенила завернутая в лохмотья старушка. Любую другую аристократку вид дряхлой нищенки бы напугал, но принцесса увидела, что лицо у нее доброе, и похожа она на ее старую кормилицу. Принцесса подошла поближе и спросила:
- Вы не заблудились, бабушка? Может быть, Вы ищете что-то, что здесь потеряли?
Старушка в ответ засмеялась, и ответила:
- О нет, дитя мое, из нас двоих только ты заблудилась. Да ты и потеряла кое-что - ну-ка, покажи руки!
Принцесса вспомнила о своем несчастье и горько заплакала. Старушка погладила ее по плечу.
- Ну-ну, утешься, крошка, есть способ помочь тебе не потерять голову. Но для этого тебе понадобится много мужества. Я знаю этого принца, у него было тридцать жен, и ты - тридцать первая. От каждой он просил головы, и, получив ее, выставлял череп у себя возле замка, как трофей. Уж я-то знаю, я сама была невестой его отца, тридцать первой - и смогла разорвать с ним помолвку. Если в сердце у тебя не уголек, а пожар, моя девочка, и ты сможешь.
И старуха сказала ей, что делать.

Принцесса вернулась в замок крайне задумчивой. Непросто было то, что предложила ей старуха. Но стоило девушке войти в свои покои, как с улицы раздался шум: принцесса выглянула в окно и увидела, что к замку приближается черная повозка, запряженная черными драконами. Тогда принцесса схватила своего красного песика и схватила нож, зажмурилась и ударила. Она надеялась, что собачка окажется волшебной, ненастоящей, но нет. На руки и платье девушки хлынула настоящая, горячая кровь.
А принц уже стучался в ворота.
Принцесса накинула на себя плащ, чтобы скрыть пятна крови, и вышла к нему.
- Вот и моя невеста! - рассмеялся принц, - отчего же Ваша прелестная головка еще на плечах, а не на красной подушечке, как я просил? Ведь я подарил Вам красную собачку и не многого прошу взамен.
- Ваша собачка умерла, и договор меж нами расторгнут. Возвращайтесь в свое озеро и больше не приезжайте к нам, - сказала принцесса.
- Вы лжете! - закричал принц - Вы наверняка просто где-то прячете пса! Потому что боитесь, потому что вы слишком неблагодарны, чтобы платить подарком за подарок!
Тогда принцесса сбросила плащ и показала пятна крови на платье и руках.
Принц взвыл, как ветер, увидев это, мгновенно начал увеличиваться в размерах, темнеть, подобно туче, и грохотать, как гром. Принцесса испугалась было, что он убьет ее молнией, но принц лопнул - и пролился на землю дождем.

Конец

Послесловие

А если кому-то интересно, что произошло с принцессой дальше, то она вышла замуж за того рыцаря, которого встретила в лесу. И пусть он был беден и не очень знатен, да и усы у него были некрасивые, но он никогда не требовал у своей жены ни пальчика, ни пряди волос.
И старушку из леса они взяли к себе в замок, и ела она до самой смерти только из золотой тарелочки да серебряной ложечкой.

@темы: Закончен, Ангст, Гет, Фэнтези, Драма, Мини, PG-13

---

[Queen Rippey]

Название: Там, где живут ведьмы.
Автор: Queen Rippey
Рейтинг: R
Жанр: городское фэнтези, приключения, детектив
Размер: миди
Статус: закончен
Саммари: В небольшом городе N на самом старом кладбище завелись упыри, которые пожирают как мертвых, так и живых. Чтобы справится с напастью смотрители кладбища обращаются не в городскую гильдию охотников на чудовищ, а нанимают недавно приехавшую в город ведьму-охотницу Адель. Полагая, что новое задание - небольшая, но выгодная халтурка, Адель без лишних раздумий берется за дело. Но очень скоро охотница понимает, что не все так просто на старом кладбище, и без посторонней помощи ей не обойтись.
Примечание от автора: история написана уже давно, но я решила не выкладывать все сразу, а по главам.

Пролог.
Глава 1.
Глава 2.
Глава 3.
Глава 4.

Глава 5.

Глава 5.

У упыря была сломана шея. Край треснувшего позвоночника вспорол плоть и вышел наружу. Густая почерневшая кровь испачкала серовато-розовую кожу и обильно залила асфальт под трупом. На мочке большого безобразного уха чудовища была маленькая татуировка - крохотный круг с переплетенными между собой рунами неаккуратно нанесенный обычными канцелярскими чернилами.
- Ошейник Атланта, - глухо произнесла Адель, внимательно изучая глазами знак. Влад и Татьяна ошеломленно взглянула на внезапно заговорившую девушку. Сотрудники кладбища явились на место гибели упыря незамедлительно, а через пару минут к ним присоединилась и полиция. Но рыжую ведьму никто как будто не замечал, пока та не заговорила.
- Заклинание создано в Германии в 16 веке. Применялось к заключенным и пленным. Срабатывает по команде мага. Ломает жертве шейные позвонки. С 1843 входит в список запрещенных заклинаний в большинстве стран Европы и Запада. «Краткий сборник наиболее опасных заклинаний» под редакцией В.А. Брогинского. Санкт-Петербург, 1998.
- Эм… вы все учебники наизусть запоминаете? – осторожно поинтересовался Влад.
- Только то, что мне интересно, - повела плечом охотница и направилась в сторону своего напарника. На последнего уже битых четверть часа во всю глотку орала алая от гнева Анна. Дэвид молчал и с тоской смотрел на темнеющее осеннее небо, смиренно ожидая, когда девушка наконец-то сорвет себе голос.
- Это ты виноват! – кричала смотрительница, растеряв последние остатки холодности и чопорности. – Где бы ты ни появился от тебя всегда сплошные неприятности! Будь проклят тот день, когда ты впервые явился в наш город! Эй!
Не обращая внимания на вопли, Адель не грубо, но жестко оттеснила седовласую и прильнула к мужчине. Ловкие пальцы обшарили карманы пальто, словно одежда принадлежала девушке, а не колдуну.
- Что вы делаете? - изумленно спросила Анна. Дэвид в свою очередь следил за манипуляциями рыжеволосой скорее с любопытством, нежели удивлением. Проигнорировав вопрос, Адель распахнула пальто колдуна и принялась методично выворачивать карманы его жилетки и брюк. Челюсть смотрительницы упала вниз.
- Помочь? – иронично поинтересовался Лоу, но его предложение быстро потерял всякую актуальность. На свет показался белый хлопковый платок, который Адель тут же прижала к окровавленной щеке.
- Сударыня, понятия не имею, чем вам насолил мой напарник, - как ни в чем не бывало обратилась ведьма к Анне, - но не его надо винить в данной ситуации.
- И кого же? – презрительно фыркнула Анна, вернув былую надменность. – Хотя не говорите, я знаю сама. Виноваты в случившемся…
- Хозяин Чудовищ, - сухо оборвала охотница. Подошедшие младшие смотрители синхронно вздрогнули.
- Что? – ошарашено спросила Анна.
- Хозяин Чудовищ, - закатила глаза Адель. – Маг с особым даром. Способен буквально из пыли создать разных монстров и изменять уже существующих. К счастью, очень редкая способность.
- Я знаю, - процедила старшая смотрительница. – Но это же вздор!
- Могу доказать, - пожала плечами ведьма.
- Тогда почему сразу не сказали?
- Потому что Хозяин Чудовищ – один из сотрудников кладбища.
Повисла неприятная напряженная тишина. Глаза Анны расширились не то от ужаса, не то от возмущения. Челюсть Влада упала вниз. Татьяна на секунду перестала дышать и сильно побледнела. Дэвид незаметно отступил назад, так как умирать за компанию с рыжей ведьмой он не подписывался. Но буря со стороны старшей смотрительницы грянуть не успела.
- Госпожа Анна, это вот эти охотники, которые тут все кладбище на уши поставили? – поинтересовался подошедший капитан полиции – усатый мужчина средних лет в темно-синей униформе. Смотрительница кивнула в ответ. Мужчина повернулся к мага и коротко и небрежно отдал честь.
- Господа и дамы, попрошу предъявить документы.
Рыжие покорно отдали полицейскому свои удостоверения. Тот внимательно осмотрел бумаги и задумчиво пригладил усы.
- Так-с… Значит ведьма третьего уровня, лицензия вольного охотника. Раньше состояли в какой-либо гильдии?
- Нет, не люблю быть привязанной к одному месту, - сухо пояснила Адель.
- Ну, каждому свое, - так же бесстрастно ответил полицейский и принялся за колдуна. – А вы, сударь… Хе, поданный Британской империи.
- У меня есть разрешение на проживание в России, - холодно перебил Дэвид. – Документы полностью в порядке. Может проверять сколько угодно.
- А лицензия на охоту?
- Нет. Я не охотник. Сударыня попросила меня немного ей помочь и не более того, - повел плечом Лоу. Но интерес полисмена к британцу на этом не угас. Наоборот, мужчина резко подобрался, в глазах сверкнула жадность и все внимание сконцентрировалось на резком скуластом лице иностранца. Но прежде чем из-за забора густых усов вылетели первые слова, колдун перехватил инициативу в свои руки.
- Скажите мне, сударь, - произнес он, схватив полицейского за плечо и мягко отведя в сторону, - вы знаете такого майора Михайлова?
- Конечно знаю, - опешив от такой фамильярности, ответил усач. – Все знают.
- Отлично. Я его тоже знаю. И в первую очередь как хорошего друга…
- Послушайте вы, сударыня, - прорычали Адель чуть ли не ухо. Ведьма машинально отшатнулась, отвлекаясь от подслушивания за диалогом напарника и полисмена, и с любопытством посмотрела на разгневанную Анну.
- Я больше не собираюсь терпеть ваши дурацкие выходки, - процедила старшая смотрительница. – В суд подавать не будем, но контракт с вами мы разрываем.
- Ладно, - пожала плечами охотница. – Только давайте с бумагами повременим до утра, хорошо? Я вам все равно сейчас аванс вернуть не смогу.
Госпожа Анна ненадолго задумалась, яростно посипев носом.
- Хорошо, - нехотя кивнула она. – Завтра в семь в моем кабинете. Одна. И чтобы ноги вашей больше на кладбище до утра не было!

- Мда, нехорошо получилось, - иронично высказался Дэвид, повесив пальто в коридоре. Адель небрежно бросила свою верхнюю одежду на диван и исчезла на кухне. Защелкали старые шкафчики, зазвенели склянки – ведьма с энтузиазмом выкладывала на стол разнообразные флакончики и баночки.
- Так что теперь с нашим договором? – поинтересовался Лоу, прислонившись к кухонной стене и с легким любопытством наблюдая за манипуляциями девушки.
- А что с ним? – отстранено спросила рыжая, выуживая пинцетом из почти пустой склянки с бледно-голубой жидкостью тонкую длинную нитку. Последняя поддалась не сразу, но вскоре уже лежала на снежно-белом блюдце. Дэвид напрягся и поджал тонкие губы.
- Контракт будет аннулирован только утром, так что и наш договор тоже в силе, - пояснила девушка и бросила в одну из склянок, наполненную серо-желтым раствором, кривую иглу. Она быстро сложила на поднос блюдце с нитью и другие стеклянные емкости и скрылась с ним в ванной.
- Договор в силе до утра? – осторожно уточнил Дэвид, учтиво не заходя за девушкой, хотя она и оставила дверь нараспашку.
- Если мы успеем отловить нашего Хозяина до рассвета, - беззаботно отозвалась Адель. - А там посмотрим.
- Но зачем тебе продолжать охоту? – опешил Лоу.
- Как это зачем? – Адель выглянула в коридор и вскинула каштановую бровь. – Контракт есть контракт. Обязательства и все-такое.
Колдун почувствовал, как его челюсть против воли медленно падает вниз. Пускай Адель он почти не знал, но такого поступка от нее он не ожидал точно.
- Значит комедия абсурда продолжается, - опомнившись, вздохнул мужчина. – У нас почти нет времени, нам нельзя появляться на кладбище, но обязательства превыше всего. Только зачем ты им сказала, что Хозяин один из них?
- Потому что я действительно так считаю, - раздалось из ванной.
- Доказательство?
- Конкретных нет. Только предположения.
Дэвид закрыл глаза, постоял так немного в коридоре и все-таки зашел в кафельную комнату. Адель стояла над раковиной и, глядя на себя в зеркало, вытирала порез на щеке пропитанным пахучим раствором куском ваты. Поднос стоял рядом, на древней табуретке с облупившейся краской.
- Какого черты ты делаешь? – едва сдерживаясь, спросил Лоу. – Неужели нельзя было промолчать и доводить напряженную ситуацию до абсурда?
- Пока не все так плохо, как тебе кажется, - мягко усмехнулась Адель и повернулась к собеседнику. – Ты лучше ответь, так ли обязательно было использовать меня как приманку? Или ты затаил на меня злобу и теперь мстишь?
- А ты как думаешь? – язвительно поинтересовался мужчина, прислонившись к дверному косяку. – Мой друг умирает, а я вынужден составлять тебе компанию, пока ты отлавливаешь всяких трупоедов и их господина.
- Ты не для компании, - отметила девушка, возвращаясь к своему отражению.
- Really? – фыркнул колдун. – Хочешь, чтобы я поверил, что ты одна не справишься, когда сам видел тебя в деле в качестве охотницы и медиума?
Усмешка на алых чувственных губах незаметно перетекла в легкую улыбку.
- Я не идиот, - прошипел Дэвид. – Что происходит? Зачем я тебе?
- Какая разница? – спросила Адель, выбросив вату в маленькую коробку для мусора. – Ты жив. Твой друг будет жить. Разве этого мало?
- Нет, ты точно сумасшедшая, - болезненно вздохнул колдун. – Или я тебе нужен для чего-то другого.
- Чего например? – поинтересовалась девушка.
- Скрасить твое одиночество, - не сдержавшись, съязвил он. – Тяжело, наверное, всю жизнь искать сестру, не имея четких зацепок и полагаясь на случай. А тут еще и отчаяние от постоянных неудач…
Дэвид запнулся, увидев как быстро переменилась Адель. Она больше не улыбалась. Стояла прямо, сжав кулаки до побелевших костяшек. Вся ее поза кричала о плохо сдерживаемой ярости. Но в тот момент Дэвид навсегда запомнил только ее взгляд. Зеленые глаза больше не изучали что-то неведомое, нечто такое, что мог увидеть только человек, вечно живущий на грани мира живых и мертвых. Они так же не были похожи и на непроницаемые зеленые зеркала, устремив взор куда-то в потемки ведьменской души. Адель смотрела на Дэвида так, словно кроме него во вселенной не было больше никого и ничего, и только он один заслуживал все ее внимание.
- Вон.
Дэвид моргнул, выскальзывая из-под гипнотической власти странных глаз.
- What? – неуверенно переспросил он, поняв, что палку не просто перегнул, а с громким треском сломал об колено.
- Пошел прочь, - тихо повторила Адель. Она неожиданно отвернулась, схватила что-то с подноса и стремительно вышла в коридор. Вернулась она уже с мужским пальто в руках.
- Пошел прочь тебе говорят! – крикнула она, комком пихнув одежду удивленному колдуну. – Или русский язык резко разучился понимать?! Прочь!
Она вытолкала его из квартиры чуть ли не взашей и с грохотом захлопнула дверь. Совершенно обалдевший от такой реакции мужчина постоял еще какое-то время на лестничной площадке, пока злость не одержала вверх над прочими чувствами. На ходу резкими движениями Дэвид надел пальто и быстро сбежал вниз по лестнице. Что теперь делать он даже и не представлял, но с рыжеволосой истеричкой ему больше связываться не хотелось. Только если прижмет и другого выбора не будет, он вернется и, не теряя ни секунды, пережжет ей глотку. Нет никакой разницы в том, будет ли она присутствовать на самом ритуале живой или нет. Ее кровь в любом виде основной ингредиент, а ему нужно всего-навсего пару капель…
Дэвид остановился на середине лестницы и медленно вытащил руку из кармана пальто. В сером сумраке обшарпанного подъезда засияла плотно закрытая миниатюрная колбочка полная темно-бордовой крови. Долгую минуту колдун смотрел на зловещий сосудик на своей ладони.
- Bitch!

Адель тихо материлась отборным матом, зашивая перед зеркалом разодранную щеку. На самом деле тогда на кладбище она тоже собиралась использовать напарника в качестве приманки, просто колдун оказался быстрее. Так что она закрыла глаза на его поступок, на то, что он уже два раза пытался ее убить, на его почти осязаемую неприязнь к ней. Но его слова про сестру ведьма простить не могла. Его язвительные слова все еще эхом отдавались в мыслях, больно ударяя по сердечным ранам. Поэтому руки у девушки дрожали от бешенства, и иголка никак не желала нормально сшивать порванную плоть. К тому же что-то на прошедшей охоте царапнуло внимание девушки, но она никак могла вспомнить, что именно, и от этого ворожея злилась все больше и больше…
- Давай лучше я.
Адель дернулась и резко развернулась. Светящаяся бледно-голубым светом нитка натянулась и из потревоженной раны потекла кровь. Девушка на боль не обратила никакого внимания, не спуская пристального взгляда с Дэвида. Мужчина подошел к застывшей ведьме.
- Ты себе только хуже сделаешь, - спокойно сказал он и мягко надавил на ее плечи, заставляя присесть на край ванны. Как ни странно, ведьма подчинилась, но в ее глазах все еще полыхала ненависть. Алые губы побледнели от напряжения, так сильно она их сжала. Не обращая внимания на ее злобу, Дэвид вымыл руки, протер их раствором и сел рядом с Адель. Иглу она отдала без какого-либо сопротивления.
Руки колдуна не отличались ни красотой, ни изяществом. Ладони широкие и мозолистые. Пальцы хоть и длинные, но кожа грубая и слишком сильно выделялись суставы. Но все недостатки меркли перед их ловкостью и легкостью. Зажатая в них игла порхала, быстро и аккуратно сшивая кровоточащую плоть, и движения не доставляли той лишений боли, которой наградила себя ведьма.
- Хорошая Нить Лазаря, - отметил Дэвид. – У целителя, который ее сделал, руки из золота.
Адель молчала, стеклянным безжизненным взглядом смотря перед собой. Терпела.
- Я не знаю, что ты задумала и чем мне это грозит, - не отвлекаясь от работы, бесстрастно произнес колдун после короткой паузы. – Я тебе не доверяю. Но у нас с тобой договор и его требуется исполнять.
Игла в последний раз прошла сквозь кожу, оставляя последний стежок. Дэвид оборвал нить и оценил шов, а заодно и лицо Адель в целом.
Она была обыкновенной и одновременно не похожей ни на кого другого. Мягкие округлые черты. Чувственные полные губы, словно бы нарисованные алой краской. Большие сияющие глаза и чуть вздернутый нос. Она напоминала фарфоровую куклу, которую создали исключительно для услады эстетических чувств, но в тоже время в ней было что-то лисье, хищное, опасное. Когда она улыбалась, слегка приподнимая верхнюю губу и скаля острые зубы, из дорогой механической безделушки она в один миг превращалась в рыжего дикого зверя, который перед трапезой предпочитает немного поиграть с полумертвой от страха добычей. Когда она молчала, думала о чем-то своем, оградившись от внешнего мира, она была все равно что мертва и производила впечатления чересчур сильного призрака, способного прикинутся реальным человеком. Но проходила минута-другая и Адель возвращалась в реальный мир, источая пламенеющие эмоции, страсть, жизнь. И мертвая, и живая одновременно.
- Хозяин Чудовищ перестраховщик, - глухо заговорила ведьма. – Даже если он не из сотрудников, мы его сильно напугали. Городские власти надавят на общество, Анна обратится в местную гильдию и он больше не сможет прятаться на кладбище. Он побежит. Если этой ночью, ловить будем мы. Если в другой раз, то это уже не наши проблемы.
- Но ты уверена, что все решится сегодня, - отозвался Дэвид. Ведьма повернулась к колдуну и опасно сверкнула зелеными глазами.
- Я не затем стала охотницей, чтобы отдавать свою добычу другим.
Колдун хмыкнул.
- Вот теперь я, кажется, твою логику понимаю.
Их губы дрогнули в усмешках и, не выдержав, они оба громко прыснули.
- Придется повременить немого, - спокойно, но веско произнес колдун. – Мне надо проведать друга.
- Все равно надо подготовиться к охоте, - пожала плечами рыжая.
О найденной в кармане пальто склянке с ее кровью он промолчал.
О своем знании, что кровь ведьм в чистом виде используют в качестве лекарств для драконов, промолчала она.

Дэвид вернулся за полночь, предварительно от души помотавшись по городу. Сначала он долго провозился с Бальтазаром, удостоверился, что друг держится и в ближайшее время помирать не собирается. Затем пришлось ехать в собственную квартиру за оружием и более подходящей экипировкой. Но вернувшись в обиталище Адель, Лоу в первую очередь подумал, что мог так основательно и не вооружаться.
- Слушай, - задумчиво протянул колдун, оценивая разложенный на низком столике арсенал, - зачем мелочится? Давай взорвем кладбище одним заклинанием. Намного проще будет.
- Проще, - согласно кивнула ведьма, вставляя в барабан револьвера зачарованные пули. – Но неинтересно. К тому же все я с собой тащит не буду. Так, провожу ревизию.
- Уже радует, - усмехнулся мужчина, устало присев на диван. – За тот же стилет с Черными Рунами у тебя лицензию отберут.
- Да черт с ней. Она все равно такая же липа, как твой паспорт, - Адель брезгливо отмахнулась. Спрятала револьвер в кобуру и села рядом с мужчиной.
- К тому же сам-то что во внутреннем кармане прячешь? – мурлыкнула она и бесцеремонно обшарила куртку мужчины. – Карты Людовики? За них в Российской Империи сажают на пять лет, если особого разрешения нет. К тому же с иностранцев везде спрос особый.
- Hands, - рыкнул Дэвид, отнимая у ведьмы черную колоду и свою одежду. – Разбудишь их - я тебя спасть не стану.
- Станешь, - уверенно заявила девушка, вскакивая с дивана и направляясь на кухню. Колдун фыркнул, достал сигарету и машинально щелкнул пальцами. На ладони зажегся маленький слабый огонек.
- А ты быстро восстанавливаешься, - похвалила вернувшаяся с двумя кружками Адель. – У меня дня четыре обычно уходит, чтобы внутренние ресурсы полностью восстановить.
- Неудивительно. Ты же ведьма, - колдун с удовольствием затянулся. – Мы, колдуны, в целом не так быстро «перегораем» как вы.
- Зато наши заклинания сильнее и надежнее, - отметила охотница, передав ему одну из кружек. – Колдун может погибнуть из-за осечки в заклинании. С ведьмаками подобное почти не случается.
- У всего свои плюсы и минусы, - философски подвел итог колдун и отхлебнул кофе. Адель упала на диван и вытянула ноги, сложив щиколотки на коленях колдуна. Дэвид смерил нахалку скептическим взглядом, но сгонять не стал. Мимоходом он отметил, что рана у нее затянулась, нить растворилась и осталась только белая тонкая полоска, которая полностью исчезнет через час-полчаса.
- Так что у вас там с Анной было, а? – лукаво поинтересовалась рыжая. – Между вами не то, что искра, лесное пожарище полыхало.
- None of your business, - отчеканил мужчина, но не так сурово как хотелось бы. Перегнувшись через ноги девушки, он поставил недопитую кружку на свободный пяточек на столе и вновь откинулся на спинку дивана. Широкая ладонь легка на бледные щиколотки, да так там и осталась.
- И все же? – с многозначительным намеком промурлыкала ведьма.
Дэвид немного помолчал, машинально погладив кончиками пальцев женские ступни.
- Ниже шеи она не далась.
- Так и знала! – победно воскликнула Адель, залпом допила остатки кофе и поставила кружку на пол. – Только что так хило?
- Времени не хватило, - повел плечом мужчина.
- Требую подробности, - ведьма шутливо ударила пяткой по мужскому бедру. – Время еще есть, так что рассказывай.
- Splendid, - беззлобно вздохнул Дэвид. – Oh well, listen. Три года назад я проездом оказался в России и остановился у своих знакомых из местной гильдии охотников. Как ты знаешь, тогда на кладбище поселились упыри. Казалось дело плевое. Пара-тройка слабых трупоедов. Меня взяли поохотиться просто за компанию. К тому же у одного из наших как раз было день рождение, - колдун неожиданно усмехнулся своим воспоминаниям. - Ох и повеселились мы тогда…
- Напились? – уточнила Адель.
- Как свиньи, - подтвердил он. – Упырей гоняли, кучу памятников перебили. Но я мало в самой охоте участвовал. С самого начала поспорил, что завалю одну из смотрительниц...
- И поэтому в основном за Анной ухлестывал?
- Ну не за Татьяной же? Ей едва двенадцать исполнилось. Даже для смотрительницы она была слишком юна, но Анна за сестренку похлопотала, взяла их с братом в качестве помощников и все закрыли глаза на ее возраст.
- Какая забота, - съязвила Адель и почти полностью легла на диван. Щиколотки съехали ниже, уступив место голеням. Колдун не возражал и, казалось, даже не обратил внимания, продолжая поглаживать одетые в джинсы ноги.
- И вот когда Анну я уже почти уговорил, напившиеся охотники решили, что самый надежный способ избавиться от упыря – его взорвать. Анна была в не себя от ярости. Потом она конечно на гильдию в суд подала и мне всю кровь испортила, пока я не уехал. С тех пор у нее на меня зуб.
- Пить надо меньше, алкоголики, - хихикнула ведьма. Дэвид устало усмехнулся и, закрыв глаза, запрокинул голову на сидение дивана. Адель лукаво улыбнулась, рассматривая колдуна из-под полуопущенных ресниц. Как все-таки жаль, что ей так мало удалось про него узнать. Но те крохи знаний, которыми она располагала, и результаты наблюдений привели ее к кое-каким выводам. Например, что ее новый знакомый - рыцарь.
Со стародавних времен рыцарями называла всадников на драконов. Когда-то их было очень мало, они объединялись в ордена, блюли кодекс чести и брали в свои ряды только магов благородных кровей. Но с веками все изменилось. Остались кодексы и некоторые из орденов, но всадников стало больше, и на чистоту крови никто уже давно не обращал внимания. Группа избранных воинов превратилась в по сути дела обыкновенную воздушную конницу со своими рядовыми, офицерами и воинскими частями.
Конечно, Дэвид вполне мог оказаться гражданским всадником, отучившимся в военном училище и не ушедшим по окончанию в армию, но идеальная офицерская выправка так и бросалась в глаза. Да, он был худее, чем было пои идее положено обычному рыцарю, но Адель знала, что среди орденов были и такие, куда в первую очередь брали подобных ему. Драконов существовало огромное множество видов, среди которых попадались хрупкие и небольшие, но очень маневренные и ловкие породы. На таких как раз могли летать только легкие и жилистые всадники. Например, русские Ночные Ведьмы. Миниатюрные стройные женщины рассекали воздух на изящных и проворных поволжских вивернах. Отбирали всадниц очень строго, исключительно среди ворожей. Возможности после училища уйти на гражданскую службу у них не было никакой, и на протяжении всей учебы их часто пичкали разными зельями, чтобы подгонять физические данные под требуемые стандарты. Адель как-то довелось увидеть несколько ночных ведьм в увольнительной в одном из баров Санкт-Петербурга: дисциплинированные, но грубые в общении, хрупкие на вид, но очень быстрые и опасные девушки с искусственно модифицированными кошачьими глазами. Она тогда еще задумалась, каково это жить той жизнью, которую выбрали за тебя, а ты сама не могла и никогда не сможешь ее изменить…
Адель неожиданно распахнула глаза и резко выпрямилась, поставив ноги на пол. Дэвид вопросительно посмотрел на ведьму.
- Я знаю кто Хозяин Чудовищ.

- Видишь? – выпалила ведьма. – Просто никто не допускал, что такое возможно, потому что думают стереотипами. «Хозяин Чудовищ» громкие и устрашающие слова, а тут тихий неприметный серый человечек.
- К тому же для кладбища «свой», - согласился колдун. – Crap! Прямо у нас под носом, а мы в салочки с упырями играли.
- Да, глупо получилось, - горько отозвалась Адель и резко остановилась, услышав вдалеке едва различимый крик. Ночь была темная, небо затянуло осенними тучами. На кладбище, до которого охотникам оставалось пройти пару метров, не горел ни один фонарь. Где-то во мраке кто-то огромный блуждал среди могил.
- Мы опоздали, - подвел итог Дэвид, внимательно всматриваясь в темноту. – Банкет начали без нас.
- Видишь сколько их? – спросила охотница, так же осматривая ночное кладбище.
- Штук семь-восемь. Молодые, со слабыми крыльями и не особенно крупные, так что с ними будет просто. А вот в особняке, судя по всему, главное веселье.
Адель медленно кивнула и подошла почти вплотную к ограде.
- Я наведаюсь к смотрителям, - тихо сказала она колдуну. – А ты займешься кладбищем. Только всех не убивай. Троих просто порань, но так, чтобы они могли передвигаться.
- Обещать не смогу…
Адель сурово посмотрела на напарника, но даже в темноте было видно, как она совершенно по-детски поджала губы. Дэвид не удержался от коротко смешка.
- Ладно, постараюсь. Ты же главная, - отмахнулся он.
- Вот именно, - хищно усмехнулась девушка.
Они ловко перелезли через ограду и бесшумно, стараясь не привлекать внимание бродящих по округе чудовищ, пробрались вглубь кладбища. У старого мавзолея какого-то давно умершего купца они остановились. Здоровенный упырь с энтузиазмом жевал чей-то истерзанный труп метрах в десяти от них. Дэвид быстро забрался на низкую крышу мавзолея. Тратить свои собственные силы без крайней необходимости он не хотел, поэтому достал из внутреннего кармана куртки маленькую карточку, исчерченную черными знаками. Картонка загорелась, в мгновении ока исчезнув в пламени. Над ладонью колдуна опасно полыхал огненный шар. Лоу громко свистнул. Упырь оторвался от своей мерзкой трапезы, но прежде чем успел что-либо сообразить, получил в морду рыжевато-красной сферой. Он пронзительно завизжал, закрутился на месте, но пламя быстро сожрало розовато-серую плоть и тварь упало замертво. По всему кладбищу упыри подняли безобразные головы и, почуяв тяжелый запах свежего мяса, помчались к мавзолею. С рутинным спокойствием Дэвид выставил щиты и приготовился обороняться. Когда на него кинулся первый трупоед, Адель уже была почти у особняка. На ходу, она сотворила сияющий серебром плазменный шар, вынесла им входную дверь и помчалась по старинным коридорам. Она точно знала, куда ей надо было бежать. Опытный медиум всегда в курсе, где в округе произошло убийство.
Когда Адель влетела в кабинет главный смотрительницы, на нее бросился упырь. В прыжке он получил пулю в голову и мертвый тяжело упал на порог. Ведьма переступила через склизкую тушу, наступив и порвав низким каблуком тонкую кожу крыльев, и прошла в кабинет. Анна встрепенулась и резко обернулась. Ее и без того бледное лицо стало почти серым. Узел растрепался и седые пряди беспорядочно падали на трясущиеся плечи. Глаза у смотрительницы были широко раскрыты, но в них был скорее не страх, а недоумение. Она сидела на коленях у своего истерзанного мощными когтями тела и никак не могла взять в тол, что же произошло. А вот Влад был напуган и, глотая слезы, жался в дальнем углу. К своему трупу он подходить боялся.
- Брось оружие! – рявкнула Татьяна, наставив на Адель небольшой револьвер. Она крепко держала его обеими руками, но дуло все равно предательски тряслось. Тем ни менее ведьма подчинилась. Она медленно положила свой револьвер на залитый кровью пол и подняла руки.
- Ну?! – истерично взвизгнула седовласая девчонка. – Где я прокололась?
- Твое поведение, реакции, - спокойным тихим голосом ответила ведьма. – Ты добровольно вызвалась сопровождать нас на охоте. Ты не испугалась, когда из могилы выбрался упырь, и спокойно оставалась стоять на месте, пока сторож не оттолкнул тебя в кусты. Ты смотрительница и тебе проще чем кому-либо другому договориться с Кладбищем на счет логова и кормежки своих упырей.
- И все? – скривилась Таня.
- Нет. Сборник, который я цитировала, является стандартным учебным пособием для ведьмаков. А в книге, которой вы оплатили мое первое задание, описана подробная инструкция по применению «Ошейника Атланта». Оно сильное, но не сложное. Ведьме с неоконченным средним образованием вполне по зубам.
- Влад тоже учился на ведьмака!
- Влад не кривился презрительно, когда Анна начинала расписывать красоту Кладбища, а наоборот восхищался кузиной.
- Потому что он идиот! – сорвалась девочка. – Ему, видели ли, очень нравилась работа смотрителя. Весь этот дух иного мира и прочая чушь!
- А тебя тяготило и ты рвалась путешествовать, - Адель опустила руки. – Но Кладбище – жадная тварь и тебя бы не отпустило. Поэтому ты хотела его разрушить и сбежать. Бедная девочка…
- Не смей меня жалеть! – заорала Татьяна и крепче перехватила пистолет.
- Как же ты исхитрялась прятать свой дар так долго? – мягко спросила Адель, не обращая внимание на ее вопли. - Он же у тебя прорезался… Когда? В двенадцать?
- В десять, - всхлипнула юная смотрительница. – Эти твари… Они меня обожают, но в остальном готовы растерзать любого. Если бы кто-нибудь узнал, меня бы изолировали или убили.
Она закрыла глаза и по ее щекам потекли слезы.
- Я же не виновата. Я просто хотела припугнуть отчима своей первой химерой, а она убила его и маму. Я просто не хотела, чтобы он кому-либо рассказывал…
- Анна тоже все узнала?
Таня резко опомнилась и тряхнула головой.
- Нет. Но она, видите ли, решила включить голову и расспросить тебя о том, что ты и тот рыжий узнали.
Покрасневшие от слез и напряжения глаза зло сощурились.
- Но ты решила довести дело до конца и теперь отправишься за ней, - прошипела Таня.
- Ты меня не убьешь, - покачала головой Адель. – Ты собственными руками убить не сможешь.
- Да ну? Сейчас посмотрим…
Пуля в любом случаи прошла бы мимо. Револьвер принадлежал одному из сторожей и Татьяна держала его впервые в жизни. Она забрала его, когда поняла, что ее силы временно себя исчерпали и если что-то случится, она не сможет защититься, быстро создав какую-нибудь тварь. Она надеялась, что ей не придется стрелять, и сетовала, что так и не научилась тайком зачаровывать пули. Но ощущая приятную власть в своих руках, которую даровало любое оружие, Татьяна пообещала себе, что как только выберется из своего персонального ада на свободу, она обязательно научится стрелять. Но ее планам не суждено было сбыться.
Адель ударила Татьяну по рукам за секунду до того, как девушка нажала на курок. Раздался выстрел, а затем грохот - револьвер шумно упал на пол. Следующий удар выбил воздух из легких Хозяйки Чудовищ и отбросил ее к стене. Спина вспыхнула от боли и смотрительница безвольно сползла на пол. Адель достала из-за пазухи тонкую длинную золотую цепочку и крепко связала ею руки девчонки.
- И что теперь? – прохрипела Таня. – Убьешь меня?
- Ты еще ребенок, - холодно ответила ведьма. – Я детей не убиваю.
Татьяна истерично засмеялась, морщась от острой боли в груди.
- Какая же ты после этого охотница? – с вызовом спросила она. – Контракт выполнить не можешь из-за каких-то дурацких принципов. А я ведь сбегу, стерва, до того как меня власти казнят! Сбегу, найду тебя и твоего рыжего гада и мои монстры кишки ваши на изнанку вывернут!
- Кто тебе сказал, что я сдам тебя властям? – изящно вскинув бровь, поинтересовалась Адель. Татьяна испуганно дернулась, потеряв от страха дар речи. Ведьма неспешной и элегантной походкой подошла к призраку Анны. Та взглянула нее, но все еще была в слишком глубоком шоке от своей смерти, чтобы что-то сказать. С первого этажа послышался грохот.
- Мне никогда не понять, как можно убить своего родного брата и сестру, - тихо произнесла ведьма, разглядывая бившегося в истерике Влада и молчавшую Анну. Шум нарастал и становился все ближе и ближе. Как будто по коридорам особняка неслась свора волкодавов. Ведьма убрала мешавшие рыжие локоны, подобрала свой револьвер и, отойдя в сторону, расслабленно прислонилась к стене.
- А еще мне никогда не понять, как же сильно надо любить свою мать, чтобы придушить ее в собственных объятиях, - иронично вздохнула она, вальяжно подняв оружие на уровень плеча.
В кабинет влетели упыри. От них в разные стороны летела вонючая слюна и темная кровь. Они стучали огромными когтями, оставляя на полу глубокие борозды. Длинные языки свисали из клыкастых пастей. Татьяна вжалась в стену и от ужаса истошно закричала. Сработало заклинание и один из упырей упал с переломленным хребтом, но остальных Хозяйка Чудовищ остановить не успела.

Дэвид Лоу сидел на могильной плите и меланхолично смотрел на исковерканное кладбище, усеянное мертвыми смердящими телами. В шагах двадцати шевельнулась туша. С утробным хриплым рычанием упырь попытался поднять свою окровавленную голову. Колдун устало выстрелил ему в лоб. Зачарованная пуля прошила склизкую плоть и кость, помоталась во внутренностях и пробила сердце. Монстр безвольно упал обратно на землю. Дэвид закрыл глаза и прислушался к Бальтазару. Последнему было все так же плохо, но он продолжал стойко держаться, поддерживаемый ведьминой кровью. Колдун приободрил его, пообещал, что осталось совсем немного, и напомнил, что они еще и не из таких неприятностей выбирались.
Пачка сильно измялась и целой осталась только одна сигарета. Дэвид зажал ее в зубах и собирался уже создать огонь, как прямо перед его лицом появилась женская ладонь с золотисто-рыжим пламенем. Мужчина посмотрел на Адель сверху вниз, прикурил и, помедлив, выдохнул тонкую струйку дыма. Каменная плита была достаточно широкой для двоих и ведьма без приглашения села рядом.
- Она всех убила, - произнесла охотница. – А я выполнила контракт.
- Толку-то с него теперь? – резонно отметил колдун.
- Действительно, - согласилась ведьма. – Только с полицией разбираться и остается.
Они надолго замолчали, дыша едким сигаретным дымом и осторожно наслаждаясь человеческим теплом под боком. Адель уронила голову Дэвиду на плечо.
- Не спи, - приказал Лоу, но отталкивать девушку не стал.
- Я тебя не убила, потому что нас с тобой волосы одного цвета, – прошептала она. Не ожидав такого заявления, колдун изумленно посмотрел на прильнувшую к нему ведьму. Непослушные встрепанные локоны девушки игриво защекотали его лицо.
- You kidding, right? – настороженно спросил колдун.
- Нет, я абсолютно серьезно, - ответила Адель сонным голосом. – Ты мне понравился. И еще…
Она подняла голову и внимательно посмотрела в его разные голубые глаза.
- В тебе что-то есть… Неправильное. Что-то не из этого мира. Из-за чего у тебя такие странные глаза. И мне дико захотелось узнать, что же с тобой не так.
Колдун криво усмехнулся и щелчком выбросил окурок в кровавую кашу из мяса, потрохов и листвы.
- Догадалась?
- Нет, - досадливо буркнула ведьма и тут же лукаво улыбнулась. – Но еще же не полнолуние, так ведь?
- Good luck, - пожелал ей колдун и встал на ноги. Галантно протянул девушке раскрытую ладонь.
- Пойдемте, сударыня. На чистую выспавшуюся голову разгадывать чужие тайны намного проще.

Эпилог.

Эпилог.

Из щелей старого заброшенного ангара лился чистый ярко-голубой свет. Сияя неоном, нити магии сплетались в причудливые узоры на старых стенах, пустых ящиках и кучах мусора. Они двигались, изменялись, вспыхивали голубыми и белыми всполохами, превращая брошенное помещение в дивную залу из снов. На грязном полу полыхал главный орнамент – необыкновенный красоты переплетение гигантских колец, линий и причудливых символов. С одной его стороны стоял Дэвид, с другой – Адель. Рыжая ведьма куталась в осеннюю куртку и с интересом смотрела на колдуна. Мужчина зачитывал вслух заклинание из тяжелого древнего фолианта, который держал в руках. Приведенные в порядок и зачесанные назад волосы красиво блестели в волшебном свете. Из левого глаза с мертвым зрачком вырывалось бледно-голубое свечение. Яркие нити освещал лицо, подчеркивая и без того резкие черты лица. Неожиданно Адель поймала себя на мысли, что как, наверное, было бы приятно вновь провести по его скулам кончиками пальцев…
Дэвид поднял на ведьму взгляд и многозначительно посмотрел, изогнув бровь. Девушка опомнилась, достала из-за пазухи изящный кинжал и полоснула лезвием по ладони. На изукрашенный живыми узорами пол упали несколько крупных бардовых капель и исчезли в ярком свете. Нити вспыхнули и в тот же миг погасли. Там, где раньше был центр самого большого кольца, из земли вверх устремилась тонкая пурпурная струйка. Она поднялась метра на два, собралась в плотную сферу и взорвалась. Разлетевшиеся было в стороны капли, словно ртуть, собрались в переплетенные кольца и медленно закружились в причудливом танце.
- Красиво, - восхищенно прошептала Адель.
- Да, - согласился Дэвид. Он осторожно поставил под парящей кровью шкатулку и, откинув крышку, быстро метнулся в сторону. Порхающие кольца затрепетали, вновь слились в одну струйку и устремились в темное деревянное нутро. Когда в нем скрылась последняя кровавая капля, ларец сам с собой со стуком захлопнулся. Теперь заклинание могло храниться вечность, пока не откроется крышка или не сгинет сама шкатулка.

Они вышли из ангара на свежий осенний воздух. Холодный порыв ветра растрепал огненно-рыжие волосы: непокорные густые локоны и короткие прямые пряди.
- Странно, мы так и не удосужились друг другу представиться, - внезапно отметила Адель, аккуратно натягивая на забинтованную руку кожаную перчатку.
- Только не говори, что ты не заглянула в мои документы, - фыркнул Дэвид, приглаживая растрепавшиеся волосы. – В жизни не поверю.
- Конечно, заглянула, - наигранно оскорбилась ведьма. – Но это все равно не то.
Колдун немного помолчал, раздумывая над словами девушки, и протянул ей руку. Она в ответ пожала ее целой ладонью.
- Дэвид Лоу.
- Адель Раскольникова.
-Well, Adele, - улыбнулся колдун. – Было интересно с вами сотрудничать.
- Мне с вами тоже, Дэвид, - любезно ответила девушка.
Наверное стоило сказать «прощай».
Ее персоной заинтересовались местные власти и гильдия охотников, поэтому она уезжала вечером, пока ее не затаскали по участкам и инстанциям.
Он тоже привлек к себе ненужное внимание и собирался отправиться куда-нибудь на запад, как только его друг выздоровеет и окрепнет.
Они толком ничего не знали друг о друге, их не связывала дружба, любовь, общая тайна или роковая страсть. А вероятность навсегда потерять друг друга из виду в огромном лабиринте из стран, городов и людей сводила на нет любую возможность случайной встречи.
Логично было сказать «прощай». Но вместо правильного прощания они одновременно произнесли совершенно неуместное и оставляющее надежду.
- До свидания.

@темы: Джен, Гет, Приключения, Фэнтези, Миди, R

---

Долгое возвращение домой

[Марьяна Василинец]

Название:Долгое возвращение домой
Автор: Марьяна Василинец
Рейтинг:PG-13
Жанр: джен, приключения, экшн
Размер: макси
Статус: завершен
Саммари: Приключение девушки, которые полны невероятных, почти фантастических событий. Посмотрим, к чему приведет пари, срок которого семь лет.

Пролог

— С вами все в порядке? - спросила стюардесса девушку, коснувшись рукой ее плеча.

Этот вопрос оказался для нее неожиданным. Будто через силу отвлекаясь от своих мыслей, та утвердительно кивнула головой. Когда стюардесса отошла, девушка нервно оглянулась. Мать сидела на несколько рядов позади. Пассажирка сделала глубокий вдох и выдох.

На самом деле это была никакая не девушка, а еще ребенок - девчонка лет семи по документам, но выглядела она старше своего возраста. Ее лицо с неправильными чертами выражало какую-то задумчивость и серьезность, большие зеленые глаза с подозрением смотрели на окружающих, два локона, обрамляющие лицо, были скреплены заколкой на затылке, чтобы не приходилось постоянно отбрасывать назад рукой каштановые волосы. В общем, выглядела она очень мило и очаровательно, впрочем, как и любой ребенок ее возраста. Звали девочку Эбигейл Александрина Мастерс.

"И о чем я думала, когда соглашалась на это пари? — размышляла Эбигейл. — Теперь я долго ее не увижу. Ладно. Хватит уже жалеть о том поступке. Сейчас уже мало что изменишь. Нужно двигаться дальше", — мысленно подвела она черту и, чтобы отвлечься, решила почитать книгу Шпенглера "Закат Европы".

Зима, 1997 год

Маленький город Темпест был почти что городом-призраком. Географическое положение этого городка было мало кому известно, так как единственным способом узнать расположение Темпеста оставалось заглянуть в атлас автомобильных дорог, да и то всегда получалось, что место на карте, где, по идее, расположен город, припадало на сгиб страницы атласа. В реальности он находился в штате Калифорния, в часе езды от Сан-Франциско, если ехать со скоростью 80 миль в час.

В этом чудном городке был лес, скрывающий от посторонних глаз коттеджный поселок, в котором располагались примерно полтора десятка домов, в том числе и дом семьи Эбигейл. С одной стороны, за двести тридцать метров от дома Мастерсов, располагалось заброшенное кладбище, а с другой стороны, на таком же расстоянии, находилась маленькая часовенка с колокольней. За полтора мили от поселка, в лесу, было старое минное поле, оставшееся после то ли бывшей военной базы, то ли от уже давно неиспользуемого полигона,И до сих пор тамошние жители обходили его стороной. Дом Мастерсов соседствовал с домом семьи Брэдфорд и с пустым, заброшенным домом, который раньше принадлежал уважаемой в поселке семье. Эти три дома располагались на окраине.

В данный момент в доме Мастерсов что-то происходило.

— Эбигейл! — окликнул кто-то девочку.

Отвлекшись от учебника по математике, она с раздражением посмотрела на юношу лет семнадцати.

— Эбигейл, зачем ты разлила кофе на мой конспект? — сердито спросил он, размахивая тетрадью.

— Да просто так, - немного рассеяно проговорила девочка. — В следующий раз оставляй свои конспекты в другом месте. Научись стенографировать.

— Зачем?

— Как это зачем? Будешь успевать все записывать.

— И ты так поступила, чтобы мне об этом сказать?

— Нет, Олдас. Обычные детские шалости. Мне было просто скучно.

— А почему от твоей скуки должны страдать мои вещи? — Олдас с некой отрешенностью взъерошил волосы Эбигейл.

— Давай закроем эту тему. Поговорим о чем-нибудь другом. Например, о твоих планах на будущее.

— С каких пор тебя интересуют мои планы? — нахмурился юноша.

— Не знаю. Просто такое предчувствие, будто мы еще нескоро увидимся.

— А-а, ясно, - смущенно кивнул он. — Нет, вру — непонятно. Что за ерунду ты говоришь? Для тебя достаточно будет знать, что я планирую поступать в Университет штата в Сан-Франциско?

— Достаточно. А теперь, если тебе больше нечего сказать, прошу покинуть комнату, — слегка капризно проговорила Эбигейл, выталкивая Олдаса из детской.

Выпроводив его, девочка опустилась на кровать и задумалась. Зачем она спрашивает Олдаса о планах, злит его своими выходками? Ведь ее поведение никак не связано с будущей учебой юноши в университете. Эби казалось, что это относится и к ее матери, но объяснить причину она не могла. Кстати, Олдас приходился ей троюродным дядей.

Олдас Райс был на десять лет младше своей троюродной сестры и на столько же старше маленькой Эбигейл. Он выглядел заурядно, но обладал жестким характером. Молодой человек жил у Мастерсов лет с пятнадцати, решив отчего-то быть ближе к семье своей троюродной кузины.

О своих родителях Эбигейл Мастерс знала очень мало. Лоэлия Малье хотела стать актрисой, но потом вышла замуж за Питера Реджинальда Мастерса и забросила свои планы. Отец был ученым и занимался исследованиями в областях физики и химии. Еще девочке было известно, что Лоэлия вышла замуж за Питера совсем не по любви, однако вскоре после какого-то инцидента все же смогла его полюбить.

Кроме них, в доме были еще двое мужчин. Почему они здесь жили, Эбигейл не могла понять. Один был довольно грубым и настороженным. Звали его Джек Форест. Он мягче, чем к остальным обитателям дома, относился к девочке и боялся Лоэлии. Мастерс-младшая считала, что у него вполне могло быть криминальное прошлое.

Другой, Энтони Холдер, обладал авантюрным, ветреным складом характера. Он часто заигрывал с Лоэлией, чем сильно ее раздражал, но выгнать его хозяйка дома не могла, поскольку Питер был против. Жил он, в основном, в подвале.

Что до самой Эбигейл, то она была довольно замкнутой девочкой и неохотно общалась со своими сверстниками. Ее больше интересовало действие разных веществ, и поэтому она частенько читала книги по химии и ставила опыты под присмотром отца .

Решив, что нужно отвлечься, Эбигейл захотела немного почитать об алкалоидах. Через час, ознакомившись в теории с морфином, кодеином, атропином, кокаином, стрихнином, хинином, она вышла в сад и увидела там свою мать. Лоэлия сидела на скамейке и нервно кромсала на кусочки листву с деревьев, оборванную несколько минут назад. Волосы каштанового цвета скрывали ее лицо, и определить, о чем она думала сейчас, было трудно.

— Мама, — окликнула ее тихо Эбигейл.

— Александрина, — немного резко отозвалась Лоэлия.

Девочка слегка нахмурилась. Ей не слишком нравилось это имя, пусть оно и было дано в честь бабушки, матери отца.

— Ты выглядишь усталой. В чем дело?

— Да ни в чем, — отмахнулась Эбигейл. — Просто наснился кошмар. Будто какая-то ведьма хочет передать мне свой дар, но цена этого — насильственная смерть человека. Вот мне интересно: кто там должен был умереть?

— Это же просто сон. Почему ты так переживаешь?

— Эта ведьма мне неделю уже снится. Что-то должно произойти.

— Понятно. Что делаешь теперь? Читаешь новости за последнюю неделю? — с грустной улыбкой спросила Лоэлия.

— Нет, хожу, как никому ненужная приблуда. Что до новостей, то нет ничего интересного для меня. Подписан Меморандум между UNESCO и правительством РФ о создании в Москве Всемирного технологического университета UNESCO, старт космического корабля Союз ТМ-25, 82-й старт по программе Спейс Шаттл, убийство Вячеслава Ваксмана, руководителя АО «Мовен», умер литовский писатель Витаутас Сириос-Гира, — перечислила Эбигейл, вспоминая то, что она вычитала с газет. — Давай будем с тобой как две пожилые женщины ностальгировать о своей юности, молодости. Как ты познакомилась с папой?

— Ох, с Питером, в смысле с твоим папой, я познакомилась на вечеринке у одной из моих подруг (конечно же, мы с ней теперь не общаемся: разные города и прочие причины). Он тоже был туда приглашен, — стала вспоминать Лоэлия, обрадовавшись смене темы. — Мы тогда разговорились, правда, я уже не помню, о чем. Но это была простая симпатия.

— И за что же он тебя полюбил? Явно же не только за голубые глаза и красивое лицо.

— Ага, за красивые глазки и кривой нос! — пыталась пошутить женщина. — Будто меня, кроме красоты, не за что и полюбить! Откуда я знаю, почему он влюбился? Говорил, что любит, я и верила. Питер мне даже сейчас не ответит на этот вопрос: мол, сама догадайся. Я еще тогда думала, что же он нашел во мне такого, ведь были девушки куда красивее меня.

— Мама, всегда есть люди, которые в чем-то лучше тебя. Наверное, в тебе было что-то особенное, раз папа полюбил такую девушку, — заверила ее Эбигейл и слегка задумалась:

— Если он тебе только симпатизировал, то как ты вообще вышла за него замуж?

— Ближе к восемнадцати я начала ходить с ним на свидания, но особых чувств тогда не испытывала. И когда он сделал мне предложение, я была несколько удивлена. Сказала, что подумаю и дам ответ на следующий день. Ну, и рассказала родителям об этом. Мне тогда показалось, что им все равно. Такое мнение у меня сложилось из-за их совета: поженитесь, поживешь с ним, привыкнешь к нему да и полюбишь. В общем, они не были против. Скорее да, чем нет.

— Логика, конечно, железная, — с иронией молвила девочка. — Хорошо еще, что ты не спрашивала Олдаса. В итоге вы поженились, и ты переехала жить в его дом. Как вы прожили первый год?

— Ничего значительного не было, — пожала плечами женщина. — Как-то напряженно. Мне нелегко жилось в браке с человеком, к которому испытываешь скорее симпатию, нежели любовь. Питер это понимал, но предпочитал страдать молча.

— А что потом произошло?

— Потом он предложил поехать вместе с ним в Малайзию, погостевать у его кузена. Питер помог одному своему другу жениться на возлюбленной. Но подробностей я раскрывать тебе не буду. Спросишь у своего двоюродного дяди, если когда-нибудь ты окажешься в Малайзии.

— Ничего, я все равно разузнаю, пусть и пройдет хоть семь лет. Если сами не захотите рассказать, то так и сделаю, как ты советуешь, — решительно молвила Эбигейл. — Пойду лучше у папы спрошу, а ты, мама, иди отдохни немного, выглядишь усталой.

— Хорошо, Александрина. Я побуду здесь еще несколько минут, — согласилась она. — Ладно уже, иди.

"А если бы мама не последовала совету своих родителей? Ах да, меня же тогда попросту не было бы", — рассуждала девочка, поднимаясь на второй этаж.

Она подошла к спальне родителей, подождав три секунды, постучала, толкнула дверь и вошла внутрь.

Комната была просторной, довольно элегантно обставленной и освещалась через два окна, за стеклами которых покачивались высокие деревья. С потолка свисала люстра из венецианского стекла. Пол устилал красный ковер фабричной работы. Слева от кровати с балдахином был туалетный столик, где лежала декоративная мелочь, чуть далее от него - дубовый платяной шкаф. Слева от двери был стол, за которым сейчас сидел отец, и два стула. На прикроватной тумбочке стояла ваза с засушенными цветами.

— Здравствуй, папа, — тихо поприветствовала его Эбигейл.

— Здравствуй, милая гостья, — отец быстро перевернул бумаги, с которыми работал, и повернулся к ней. — Что ты меня так пристально рассматриваешь?

— Ты выглядишь так, словно с того света на побывку пришел!

— Читала пьесу "Мамаша Кураж и ее дети"?

— Если честно, то да. Я еще читала "Герой нашего времени". Там главный персонаж увидел на лице поручика печать смерти.

— Может еще предложишь погадать мне? Как в пьесе, — саркастически спросил Питер.

— Почему бы и нет? Давай, — невозмутимо ответила девочка. — Только дай мне чистый лист и черный маркер. Отлично, — она порвала на кусочки лист и на одном из обрывков нарисовала крест, а потом, выудив из шкафа фетровую шляпу, положила их туда и смешала.

— Будто бы я не знаю, что я вытяну. Наверное, листок с крестом.

— Эх, Ты как всегда — знаешь лучше всех, — вздохнула девочка, когда так и случилось. — Не сильно обижен?

— Нет, конечно. Привык уже к твоим выходкам. Что ж, в следующий раз буду поосторожней.

— Разве будет следующий раз? Обрывок с крестом значит, что умрешь насильственной, а не естественной смертью. Ладно, дело твое. О! Хочу тебя кое-что спросить, — Эбигейл подошла к отцу, наклонилась к нему и что-то прошептала на ухо.

— Нет, я не против. И я не обижусь, — сказал он, заметив на лице дочери сомнение.

— Тогда возьму кое-что, на всякий случай.

Она подошла к туалетному столику, выдвинула нижний ящик и вытащила из-под сложенных рубашек пистолет. Девочка проверила обойму, поставила его на предохранитель и спрятала во внутренний карман.

— Ты хоть умеешь им пользоваться? — с иронией поинтересовался Питер.

— Умею, - заверила его Эбигейл. — Я брала его примерно полгода назад.

Девочка подошла к двери, обернулась, махнула отцу на прощание рукой и вышла.

***

Часовня была наполовину разрушенным пятиметровым зданием, которое построили в стиле барокко. Там не слишком давно проводились реставрационные работы, но вскоре их забросили. Неподалеку возвышалась еще и семиметровая колокольня. Туда и направлялась Эбигейл.

Она решила позвонить в колокола, хотя и не понимала, откуда внезапно возникло такое странное желание. Пройдя пятьдесят метров, девочка услышала, что ее кто-то зовет, обернулась и обреченно вздохнула. За несколько метров от нее возле платана стоял Томас Брэдфорд, ее сосед-ровесник. Вообще-то она довольно неплохо ладила с ним, насколько это было возможно при ее замкнутости. Девочка часто перелезала через кирпичную ограду к дому его семьи, чтобы немного пообщаться и узнать местные новости. Но в этот момент девочка не хотела видеть даже его.

— Александрина, куда ты идешь? — спросил Томас, подойдя ближе.

— Тебе-то какое дело? - огрызнулась Эбигейл, разворачиваясь и идя в направлении к частной школе.

— Какие мы агрессивные. Скажи, пожалуйста.

— Уже никуда, — смягчилась девочка и спросила: — Тебе заняться нечем?

— Угадала. Ищу себе собеседника. Или того, с кем я могу поиграть,

— Ищи кого-то другого. Мне не до тебя.

— Давай ты будешь моим врагом. Я буду тебя догонять, а ты будешь убегать от меня, — не слушая возражений предложил Томас.

— Давай, - неохотно согласилась она и стала убегать.

Петляя между деревьями, Эбигейл добежала до перепутья. Одна тропинка вела к минному полю, вторая к школе. Обдумав все варианты, она решила сократить дорогу и пойти первой тропой. Преодолев колючую проволоку, благо в ограждении давно зияла большая дыра, девочка двинулась вперед, в душе желая преодолеть путь живой и невредимой. Когда она прошла половину поля, ее окликнул Томас, который не решался переступить через проволоку:

— Александрина, ты куда пошла? Вернись немедленно!

— Нет, я уже прошла половину поля, и не помню, куда ступала, а следы нечеткие! Лучше попробую дойти до конца, крикнула ему девочка.

— А ты уверена, что сможешь?

— Да, — заверила его Эбигейл.

— Ладно. Если тебе удастся выбраться, буду тебя ждать у ворот школы, — сказал Томас и, развернувшись, направился прочь.

"Ох, и большую глупость я сказала, — подумала Эбигейл, когда он уже скрылся с виду. — И как я теперь пройду оставшееся расстояние? Рискую нарваться на мину".

Вдруг ей показалось, что у нее в голове как будто что-то щелкнуло. Она закрыла глаза. Открыла. Посмотрела вниз и удивилась. Теперь девочка отчетливо видела расположение мин.

"Как это случилось? Пару секунд назад этого не было. В чем дело? Что это? Интуитивное зрение?" — Мысли одна фантастичнее другой роились в голове.

Впрочем долго удивляться она не стала и потому поспешила пройти поскорее поле. Едва она перелезла через проволоку, как вдруг повеял ветер, стер ее следы и через минуту утих.

— Это точно какое-то наваждение. Чудо, что я оттуда выбралась. Тэк-с. Томас будет у ворот школы через десять минут. Пойду-ка я вдоль берега пруда. Быстрее будет, — поразмыслив, Эбигейл сошла с тропинки и, идя по наитию, дошла до пруда.

На берегах водоема росли сосны. На его поверхности лениво покачивались кувшинки. На противоположном берегу виднелись земляные ступеньки, которые вели в школьный парк. Но девочка сейчас не обращала никакого внимания на красоту пейзажа. Она некоторое время задумчиво стояла возле воды, а потом подошла к одной из множества сосен и спрятала в ее дупле пистолет.

"Наверное, уже двенадцать часов, — подумала Эбигейл пройдя вдоль берега и поднявшись в парк по ступенькам. — Томас должен уже быть здесь. Ага, вот и он".

Заметив его, девочка свистнула, привлекая внимание. Заметив ее, парень ринулся навстречу.

— Ох, ты здесь, — с заметным облегчением сказал Томас. — Как ты оттуда выбралась?

— Я и сама не знаю. Как-то пришла сюда.

— Ну ладно. Отдышалась? А теперь беги!

— Снова?!

— Да! Мы еще не наигрались, — ответил Томас и погнался за ней.

— Когда же ты наиграешься? — крикнула девочка и, чтобы он не сбил ее с ног, была вынуждена снова убегать.

Оббежав вокруг школы, Эбигейл умчалась к пруду. Дойдя к берегу, она на долю секунды задумалась, стоит ли прыгать в воду. Увидев, что Томас скоро настигнет ее, решилась и, когда между ней и преследователем осталось расстояние в несколько метров, прыгнула в пруд.

От холодной воды у девочки на несколько секунд перехватило дыхание. Она стал энергично барахтать руками и ногами, пытаясь выбраться наверх, и инстинктивно стала делать движения, подобные движениям плывущих собак. Через несколько секунд нос ее оказался над поверхностью воды, и она поплыла к противоположному берегу.

"Интересно, где Томас? Он не прыгал в воду, значит пошел вдоль берега. Тогда почему его здесь нет? — удивилась Эбигейл, не обнаружив парня. — Ну и черт с ним. Набегалась уже. Вернусь я лучше назад к колокольне. Только пистолет спрячу в карман".

***

Подойдя к старому зданию, девочка насторожилась, услышав выстрел.

— Что это за шум? Неужели мне послышалось? Кажется, да. Никто не выбежал на звук. Лучше уж сделаю, что задумала, — вполголоса молвила она, зайдя внутрь.

Поднявшись наверх, она взялась за конец веревки и с силой потянула на себя. Кроме звона, исходившего от колокола, Эбигейл услышала какой-то шум. Она вытащила пистолет, подошла к краю колокольни и оглянулась по сторонам. Девочка мельком увидела, как кто-то набросился на нее и попытался столкнуть вниз. Ему это удалось, но Эбигейл в последний миг успела вцепиться в него, и они вместе сорвались с края колокольни.

Упав на доски, которые лежали на строительных лесах, она чудом ухватилась за край арматуры и стала сбрасывать противника на землю, сдвигая рукой доски. В какой-то момент Эбигейл прыгнула, вцепившись в трос. Конструкции заколебались и все начало падать вниз. Когда неизвестный приблизился, держась за канат, девочка сцепилась с ним, пытаясь поцарапать ему лицо. От этой толкотни леса наклонились, задевая тросы, и её и агрессора подбросило вверх. На секунду ей показалось, что они оба разобьются, но ноги Эби запутались в веревках, что и спасло ее от серьезных повреждений.

Посмотрев вверх, Эбигейл увидела своего противника на досках и сильно удивилась. Это был Томас! У девочки возникло желание досадить ему. Заметив свой пистолет на полу (наверное, выпал во время падения), она дотянулась до него, прицелилась в парня, который собирался швырнуть в нее чем-то тяжелым, и нажала на курок. Прозвучал выстрел.

— Александрина! - возмущенно воскликнул Томас. — Ты сошла с ума?

Эбигейл, которая быстро очнулась и уже успела выпутать ноги из веревок, нетерпеливо крикнула:

— Спустись вниз! Сейчас же! И успокойся наконец! У меня нет намерений тебя убивать.

— Ага, минуту назад были, — не унимался он, но все же спустился.

— Успокоился?

— Да. Зачем стрелять-то надо было?

— Я была в состоянии аффекта, — отмахнулась от него девочка.

— И ты чуть меня не убила. Если бы ты не промахнулась на полпяди, то...

— Давай лучше не думать об этом, — примирительно возразила она.

— Тогда требую компенсации. Желательно не деньгами.

— Давай, когда мне исполнится тринадцать лет, во время летних каникул, два года подряд будем путешествовать по миру, - предложила Эбигейл.

— Хорошо, идет, - Томас в знак согласия пожал ей руку.

— Но если у меня не хватит денег, то платить будешь ты, - быстро добавила девочка.

Мальчишка хотел отступиться, но она не отпускала руку, и ему пришлось уступить.

— Это обдирательство, — обиженно проворчал он.

— Молодой человек, я же просто попрошу вас одолжить ту часть денег, которой у меня может не хватить.

— Тогда ладно, — успокоился Томас. — А что ты собиралась делать на колокольне?

— Просто хотела позвонить в колокола, — честно ответила Эби. — А ты?

— Тебя дожидался. Хотел сделать сюрприз.

— Да уж. Сюрприз удался, — хмыкнула девочка, посмотрев на беспорядок. — Смотри, что мы наделали.

— Тогда лучше нам уйти отсюда.

Уже выйдя наружу, Эбигейл обеспокоенно сказала:

— Кажется, я себе что-то сломала. Все же упали мы с приличной высоты, хотя доски замедлили падение.

— Ты не особо жалуешься на боль, — недоверчиво заметил Томас.

— Это от адреналина. Потом сильно будет болеть. Нужно найти обезболивающее. Мама точно поинтересуется, почему я так жалко выгляжу. Кстати, — спохватилась Эби, — ты, когда здесь прятался, не слышал выстрел?

— Какой еще выстрел? Нет, я ничего подозрительного не слышал.

— Ага, это ветка так громко треснула, — саркастично ответила она. — Неужели у меня начались слуховые галлюцинации? Эх, ладно, пойдем.

У ворот дома Эбигейл Томас уже хотел было задать очередной вопрос, но девочка его остановила:

— У меня дурное предчувствие. Что-то не так. Пойдем со мной в спальню родителей. Наверное, там что-нибудь плохое случилось, — не дожидаясь его ответа, она забежала в дом.

— Эй, меня подожди, — окликнул ее Томас, зайдя внутрь и преодолев лестничный пролет.

Услышав возглас "О Господи!", мальчик встревожился и забежал в комнату. Перед его глазами предстала ужасная картина: на полу в луже крови лежал отец Эбигейл, а возле него, присев на корточки, уже была сама девочка, которая мужественно пыталась подавить слезы.

Томас растерянно подошел к Эбигейл и неловко попытался утешить ее, чувствуя, как у самого на глаза наворачиваются слезы.

@темы: Закончен, Макси, Джен, Приключения, POV, PG-13

---

[Laora]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Господин моего сердца

[CRAZY SID]

Название: Господин моего сердца
Автор:  CRAZY SID
Бета: нет
Пейринг: демон/эльф
Рейтинг: PG-13
Категория: слэш
Жанры: фэнтези, ангст, романс, флафф
Размер: мини, 16 страниц
Предупреждение: написано по заявке ficbook.net/requests/115303
Статус: закончен
Размещение: без моего согласия никуда НЕ ТАСКАТЬ!
Саммари: "- Так и скажи, что тебе слабо, - ровным голосом произнес эльф и отвернулся, пряча улыбку. Он прекрасно знал слабое место своего друга и иногда беззастенчиво пользовался этим знанием. Вот и сейчас… три… два… один…
- Слабо? Это мне слабо? – возмущенно воскликнул Таридин и, развернув к себе эльфа, прорычал в лицо друга: - Я тебе докажу, как мне НЕ слабо!"

От автора: заявка подразумевает некое соавторство: истории, созданные разными авторами, но объединенные одним миром. Это первый рассказ, написанный по этой вселенной и открывающий цикл.

Господин моего сердца

ГЛАВА 1
Подвыпившая компания с веселыми криками ввалилась в таверну, что располагалась в портовой зоне острова. Студенты четвертого курса Академии отмечали окончание сессии, но и не только. Близилось грандиозное празднество, затрагивающее кроме отвязных учеников всех жителей – тысячелетие Великой Империи Астерхан, объединившей множество крупных и мелких небесных островов. Это огромное по своей значимости событие наступало через два месяца, но уже сейчас местные жители украшали свои дома и улицы городов, а Наместники планировали праздничную программу: самые одаренные маги готовили представление и спецэффекты, виноделы отбирали лучшие сорта вин, селяне – скот для забоя, а дворяне торопились заказать праздничные наряды и изысканные украшения у лучших мастеров, чтобы на императорском балу затмить всех своим блеском, кроме, конечно, императорской четы. Империю лихорадило в предвкушении как никогда ранее. Хотя нет, когда-то что-то подобное уже было, но настолько давно, что об этом уже никто не помнит, но сведения о давних событиях можно найти во множествах исторических трактатов.

Более десяти веков назад небесные острова раздирали распри, шла ожесточенная борьба за территории, каждая раса стремилась оторвать себе кусок побольше и пожирнее. Еще бы, ведь то, что удалось поднять великим магам в небо, было лишь малой частью того богатства, что осталось внизу. Существование на земле перестало быть возможным, потому что мир, не выдержав потребительского к себе отношения, бесконечных изнуряющих войн и повышенного магического фона, просто прогнал со своей поверхности всех существ, его населяющих. Земная твердь треснула, словно пересохшая глиняная корка, волна землетрясений прокатилась по поверхности, а из образовавшихся глубоких трещин хлынула раскаленная лава. Вода закипала и испарялась, огромные континенты раскалывались на мелкие осколки, словно крошащийся хлебный ломоть. И вот тогда представителям различных рас пришлось задуматься о спасении своих жизней. Позабыв о междоусобной грызне, сильнейшие маги объединили свои силы и общими стараниями подняли в небо уцелевшие в раскаленном аду участки суши, на которые заблаговременно перебрались те, кто смог уцелеть во время буйства мира. Остатков сил хватило на то, чтобы зачаровать небесные острова от падения вниз, оставив их навечно парить в небесах. Густой едкий туман зеленоватой пеленой скрыл беснующуюся землю внизу, отгородив летающие участки суши от испепеляющего жара и обжигающего водяного пара.

Перепуганные всем произошедшим существа на время притихли, правда, ненадолго. Вскоре начались новые, точнее, старые споры и дележ территории – страшные события ничему не научили разумных. Но выше облаков были только звезды - забираться дальше было некуда, и в случае повторения катастрофы любой форме жизни грозило полное уничтожение. Чтобы защитить себя от самих себя, предводители всех рас заключили временное перемирие, и был собран Большой Совет, на котором было принято решение объединить разрозненные осколки суши. Так возникла Великая империя Астерхан – Империя, Парящая Под Звездами. Самый сильнейший на то время маг был избран Императором, а предводители рас – Наместниками. Железной рукой правил первый Император, безжалостно пресекая любые проявления недовольства, стараясь во что бы то ни стало сохранить такой хрупкий и непривычный еще мир. Провокаторов и заводил приговаривали к смертной казни и, невзирая на положение и происхождение, сбрасывали вниз, туда, где сквозь едкие клубы тумана вспыхивали редкие багровые высверки. Что там внизу – никто не знал, но ни разу никто не возвратился обратно. Но, к сожалению, власть имущие слишком часто злоупотребляли своим положением, отправляя на смерть неугодных себе, оговаривая невиновных. В Империи назревал бунт, готовый вспыхнуть от любого неосторожного слова. Чтобы не допустить подобного, один из потомков первого Императора отменил смертную казнь, заменив ее рабским ошейником. Теперь никто ни при каких обстоятельствах не имел права сбросить кого-либо вниз, в пары ядовитого тумана, иначе сам рисковал надеть на себя пожизненное «украшение» – ошейник раба.

Годы складывались в века, между расами наладились торговые отношения, и бывшие враги превратились в соседей. Было налажено постоянное сообщение между островами Империи с помощью кораблей, зачарованных магами. Ветер раздувал паруса великолепных судов, и летучие красавцы величественно парили среди осколков суши, перевозя не только пассажиров и товары, но и служа показателем статуса его владельца. Чем богаче и родовитее был хозяин, чем сильнее была его магия, тем более роскошен был его корабль, а, быть может, даже не один. Но, конечно же, никто не мог тягаться с Императором и его флотилией.

И вот совсем скоро Астерхан отпразднует свое тысячелетие. Столица Империи, находящаяся на самом крупном острове, и в обычное время походила на муравейник, а сейчас напоминала гудящий растревоженный улей. На осколках, больших и малых, также властвовала суета. Шум в портах не смолкал даже ночью, да и на улицах городов в темное время можно было встретить достаточно народа.

Сейчас же вечер только вступал в свои права, пока еще робкими шагами кралась тьма, укрывая небо черной шалью с хаотичными вкраплениями бриллиантов-звезд. Таверна заполнялась посетителями всех мастей и рас. Хоть этот остров и считался провинцией демонов, но их общество с успехом разбавляли представители других рас. Особенно это было заметно в заведениях, подобных этому.

- Ну что, Таридин, вот мы и вышли с тобой на финишную прямую, - сильно подвыпивший эльф с длинными пепельными волосами, собранными в растрепанный хвост, хлопнул по плечу сидевшего рядом демона.

- Да, еще какой-то год – и мы свободны как ветер в небесах! – демон залпом выпил вино и грохнул кружкой о деревянный стол. – Что думаешь делать до начала учебы, Рани? Не хотелось бы терять тебя из вида, хитрая ты проныра, - Таридин тепло улыбнулся другу.

- Но-но-но, я бы попросил! – эльф погрозил пальцем черноволосому демону, затем расслабился и рассмеялся: - Да что делать? Праздник же, будем готовиться к приему во дворце Императора, уж отец такого шанса покрасоваться и утереть всем нос не упустит.

Таридин понимающе усмехнулся. Отец Раниэля был официальным послом от расы эльфов на острове демонов, и тут уж Рани действительно не отвертеться от официоза, как бы он его не ненавидел. Самому же Таридину это не грозило. Хоть он и дворянин по происхождению, но все же его семья не настолько приближена ко двору, чтобы ей оказали честь быть приглашенной во дворец Императора, тем более по столь выдающемуся поводу. Поэтому самое большее, что ожидало Тари – это приглашение на бал во дворец Наместника.

- Ну тогда отрывайся, дружище, пока можешь. Тебя ждут очень скучные каникулы, - демон налил вино в пустые кружки, и друзья немедленно опустошили их вновь.

- Отрывайся, скажешь тоже, - Рани заметно загрустил. – Вот сейчас напьемся, как горные гномы, а потом что? И это ты называешь «отрываться»?

- Ну, можно сходить куда-нибудь, расслабиться, так сказать, - демон многозначительно поиграл бровями.

- Да ну тебя, - отмахнулся эльф. – Надоело. Скучно как-то все, без изюминки, без запала. Предсказуемо и неинтересно, пресно. Нет азарта, от которого дрожат руки, горят глаза и кровь бурлит в венах. Тухло все, как в болоте стоячем.

- Эк тебя размори-и-ило, - задумчиво протянул Тари, разглядывая изрядно захмелевшего друга.

- Да ничего и не разморило, я всегда такой. Или мне напомнить тебе, как мы познакомились? – возмутился Раниэль.

- Не надо, я помню, - вскинулся демон.

Действительно, такое не забывается. Когда родители отдали Таридина в Академию, чтобы он, средний сын, набрался хоть немного ума-разума, то этот неразумный, но спокойный демон умудрился в первый же день, на торжественном построении студентов, закуситься с неким языкастым эльфом. Эльф оказался непрост, и в результате состоялась безобразнейшая драка прямо на Академической площади. Таридин едва не вылетел из учебного заведения, едва успев туда поступить. Но, на его удивление, вступился за него все тот же наглый эльф, который оказался не кем иным, как сыном посла. Скандал замяли, а вечером, празднуя начало студенческой жизни в этой же самой таверне, что и сейчас, демон с эльфом дружно напились, потом опять подрались, и в итоге стали лучшими друзьями.

- И чего, приключений тебе на голову захотелось? Или не на голову? – Таридин вновь наполнил кружки и спихнул под стол чье-то пьяное бессознательное тело, нагло привалившееся к нему сбоку.

- О да-а-а-а! – оскалу Рани позавидовал бы любой вампир. – Есть у меня одна идейка…

- О не-е-ет, - в тон ему протянул демон. – Погоди, я еще столько не выпил, чтобы хотя бы выслушать тебя.

- Слушай, что я знаю, - Раниэль схватил друга за рог, наклонил его голову и зашептал в самое ухо: - Вчера в порт прибыл корабль снегулов. Ты представляешь?

- Да ладно? – недоверчиво вскинулся демон, и было от чего.

Снегулы или, как их еще называли, снежные эльфы были самой скрытной расой Астерхана. В смутные времена они смогли отстоять свою независимость, но беспрекословно вошли в состав Империи, не желая навлекать на себя недовольство объединенной силы, против которой выстоять бы уже не сумели. Они жили на небольшом, удаленном от других осколков острове, практически всегда покрытом снегом и льдами. Их главными богатствами были нереальной красоты шкуры белоснежных ирбисов, а также ледяной хрусталь, который они добывали в своих горах. Эти драгоценные камни были столь редки, что ценились больше бриллиантов, которые на их фоне казались мутным стеклом. И позволить себе такую роскошь мог далеко не каждый обеспеченный дворянин, а Таридин так вообще их в глаза даже не видел.

- Снегулы откопали себя от снега и решили нанести нам дружеский визит? С чего бы это? – недоверчиво посмотрел он на друга.

- Тише ты, придурок, - шикнул на него эльф. – Не знаю, зачем они прибыли. Но факт в том, что их корабль стоит в порту и практически не охраняется.

- И что?

- А нос корабля украшает великолепная фигура снежного ирбиса, выполненная в натуральную величину из цельного куска…

- Куска?..

- Ледяного хрусталя! – закончил Раниэль и торжествующе посмотрел на демона.

- И что ты предлагаешь? Украсть фигуру с корабля снежных эльфов, продать ее на базаре, разбогатеть и жить припеваючи всю оставшуюся жизнь? – Таридин покрутил пальцем у виска. – Даже если то, что ты сказал, и правда, то жить припеваючи после похищения мы будем разве что в императорской темнице.

- Тари, вот ты вроде дворянин, так? – скучающе произнес Раниэль. – Так откуда у тебя такие замашки? Чуть чего сразу «воровать». Я хоть слово про это сказал?

- Не сказал, но подумал, и этот разговор ты завел неспроста. А если вспомнить о твоей тяге к приключениям, то мне понятно, в какую сторону дует ветер.

- Дурак, не думал я ничего воровать, я же не больной, - отмахнулся эльф от скептического взгляда друга. – Ты хоть раз видел ледяной хрусталь? Не видел. А я видел, но издалека. А говорят, что это и не камень вовсе, а зачарованный лед. И если на него воздействовать магией огня, то лед растает.

- То есть, по-твоему, снегулы дурят всю Империю, впаривая всем замороженную воду под видом драгоценностей? И никто больше не додумался об этом, кроме тебя, так? – Таридин вновь наполнил кружки вином.

- Да нет, я просто хотел проверить, так ли это, - вздохнул Рани.

- Не так, иначе это уже давно бы стало известно.

- А давай проверим? – лукаво посмотрел на демона Раниэль.

- Нет. Нет-нет-нет, и еще раз нет! – Тари замотал головой, отчего из косы выбились длинные пряди волос и упали на лицо.

- Так и скажи, что тебе слабо, - ровным голосом произнес эльф и отвернулся, пряча улыбку. Он прекрасно знал слабое место своего друга и иногда беззастенчиво пользовался этим знанием. Вот и сейчас… три… два… один…

- Слабо? Это мне слабо? – возмущенно воскликнул Таридин и, развернув к себе эльфа, прорычал в лицо друга: - Я тебе докажу, как мне НЕ слабо!

Залпом выпив содержимое кружки, демон швырнул на стол несколько золотых монет и направился к выходу.

- Эй, а я? – остановил его окрик Раниэля.

Тари обернулся и посмотрел на друга, который пытался выбраться из-за стола и встать. И если первое у него получилось, то со вторым явно были проблемы.

- Я вернусь быстрее, чем ты успеешь покинуть эту таверну, - ухмыльнулся демон и исчез в ночной тьме.

ГЛАВА 2
Корабль снегулов, сверкающий отполированными боками в свете магических фонарей, был пришвартован чуть в стороне от основной массы судов и слегка покачивался на слабом ветру. Такое событие, как прибытие снежных эльфов, явно не осталось незамеченным, но любопытствующих отгоняла многочисленная стража порта, еще более усиленная в преддверии праздника. Зеваки толпились в стороне, перешептываясь, переругиваясь, и, размахивая руками, указывали на корабль. В общем-то, ничем таким особенным судно не выделялось, Таридин видел и более шикарные корабли. Тем более здесь, на острове демонов, где росло рубиновое дерево – ценнейший материал для постройки этих самых кораблей. Правда, не все могли позволить себе такую роскошь, и чаще всего использовалась древесина обычного цвета, из какой и был сделан корабль снегулов. Но что действительно привлекало внимание, так это тускло мерцающая прозрачная фигура ирбиса, застывшего в прыжке. Даже с дальнего расстояния статуя поражала своим великолепием и внушала трепет. Еще более этот трепет усиливался от осознания того, из чего была сделана эта самая статуя.

Корабль будто вымер, не было заметно ни единого движения, да и рассмотреть что-либо подробно не представлялось возможным, так как на самом судне не было ни одного источника света. Таридин отошел намного в сторону от толпы зевак, туда, где свет магического фонаря отбрасывал густую тень. Острова по периметру защищал магический барьер, чтобы какой-нибудь невнимательный или подвыпивший прохожий случайно не свалился вниз, в туман. Но в районе порта эта преграда отсутствовала, чтобы корабли могли свободно прибывать и уходить, а за порядком следила стража. Да и следить-то особо было не за чем: самоубийц, желающих погибнуть страшной смертью, не находилось.

Таридин еще немного потоптался на месте, присматриваясь и прислушиваясь, затем снял рубашку и бесшумно выпустил кожистые крылья. Огромные черные полотнища слились с окружающей темнотой. Один сильный взмах – и демон стрелой взмыл вверх, растворяясь в ночном небе. Взлетев повыше, чтоб его не было видно с земли, он на мгновение завис над кораблем снегулов, а затем неслышно опустился на пустующую палубу, выбрав затененное место. Таридин замер, готовый в любую секунду сорваться ввысь, но все было тихо. Лишь с берега доносился едва слышный гомон. Либо команда корабля сошла на берег, либо же крепко спала. Но чтобы такое сокровище, как ледяной хрусталь, осталось без охраны – это было невозможно, так что, скорее всего, стража все-таки была. Поэтому действовать нужно было крайне осторожно.

Демон чуть ли не ползком начал пробираться к носу судна, по-прежнему оставаясь в тени. Это было несложно, так как береговые фонари прекрасно освещали берег, бросая густую тень на палубу корабля. Ориентиром служила прозрачная фигура зверя, но приблизиться вплотную Таридин не решился, опасаясь быть замеченным с берега. Он протянул руку и дотронулся пальцами до хвоста статуи. Осмелев, прикоснулся ладонью, огладив гладкий материал. На ощупь хрусталь был холодный, даже очень, что действительно вызывало ассоциации со льдом. «Может, Раниэль был не так уж и неправ?» - мелькнула шальная мысль в хмельной голове. Таридин сосредоточился и направил слабый поток магии в кончики пальцев. Ладонь демона заметно разогрелась, что еще более усиливало контраст температур. Но ледяной хрусталь так и остался ледяным, не согревшись от прикосновения даже на чуть. Тари усилил воздействие, и опять безрезультатно. Демон сам не понимал толком, чего он хочет добиться – этот момент он не успел обговорить с Раниэлем, как и узнать, чего, собственно, хотел сам эльф.

- Что Вы тут делаете?! – раздался позади властный окрик.

Таридин мгновенно развернулся, чтобы увидеть перед собой напряженного как струна стройного юношу. Чуть ниже самого Тари примерно на полголовы, одетый в серебристые рубаху и брюки и черные кожаные сапоги до колен, с забранными в высокий хвост белоснежными волосами – перед демоном стоял один из представителей таинственной расы снегулов. В руках снежного эльфа был длинный тонкий меч, который ясно говорил, что гостям тут не рады. Голубые льдистые глаза подозрительно смотрели на демона, губы сжаты в тонкую линию, а крылья изящного носа слегка раздувались.

- Я повторяю свой вопрос: что Вы тут делаете? – более уверенно и громче потребовал эльф.

- Не подумайте ничего такого, я не вор, - начал оправдываться Тари, чувствуя себя донельзя глупо. То, что это и выглядит так, подтвердил скептический взгляд снегула. – Мы с другом поспорили, что ледяной хрусталь в прямом смысле ледяной, вот я и решил проверить, так ли это.

- То есть, ты решил растопить фигуру ирбиса? – уже более спокойно поинтересовался снегул, с интересом разглядывая незваного гостя.

- Э-э-э, да, наверное, - пробормотал демон.

- И как? Успешно? – эльф уже откровенно издевался, в льдистых глазах заплясали искорки смеха.

- Не совсем, точнее, совсем не… - Таридин замолчал, чувствуя, как краска стыда обжигающей волной заливает щеки. Он надеялся, что снегул не разглядит этого в темноте да на смуглой коже. – Простите меня, я…

- Господин капитан, Ваша Светлость, с Вами все в порядке? – оборвал демона взволнованный крик. Раздался топот множества ног, и за спиной снегула показалась большая группа снежных эльфов. – Это нападение? Взять его! – скомандовал тот же голос.

- Отставить! – рявкнул стройный юноша, оказавшийся на деле капитаном судна. – Этот демон не опасен.

- Почему же он проник тайком, среди ночи? – не унимался другой эльф. – Может, это заговор? Обыскать корабль! – приказал он, обращаясь к команде. Несколько эльфов бросилось выполнять приказ. – А этого задержать до выяснения деталей, - кивок в сторону Тари.

- Это лишнее, Меран, отпустите его, - капитан опустил меч. – Выполнять! – бросил он, развернувшись спиной и покидая палубу.

Таридин расслабился, но как оказалось, зря. Стоило фигуре капитана скрыться с глаз, как тот же снегул, что отдавал приказы наравне со своим начальником, заступил дорогу демону.

- Не так быстро, парень.

- Эй, твой капитан велел отпустить меня! – возмутился Таридин, но острый кончик меча, приставленный к горлу, оборвал его трепыхания и заставил мгновенно протрезветь.

- Его Светлость еще слишком молод и не знает, на какое коварство способны демоны, - прошипели ему в лицо. – В трюм! – короткий приказ – и на руках Тари защелкнули кандалы, и демона под конвоем провели к немедленно открывшемуся люку, а затем сбросили вниз, не особо заботясь об удобстве пленника.

*****

В личном кабинете господина Наместника царила мрачная тишина. Ощутимое напряжение витало в воздухе, холодило лицо, пробираясь неприятными мурашками под одежду. Сам Наместник, высокий демон уже достаточно преклонного возраста, сидел в богато украшенном кресле и выстукивал когтями по подлокотнику одному ему ведомый ритм. Но лицо держал очень достойно, если учесть, что его только что загнали в угол.

- Как же некрасиво получается, господин Наместник, - лениво протянул его гость, сидящий напротив. Закинув ногу на ногу, он насмешливо смотрел на демона через разделяющий их стол. – Мы прибыли к Вам с дружественным визитом, хотели предложить обоюдовыгодный обмен, а Вы так неласково встретили нас, - продолжал тем временем изящный, но жилистый снегул, убрав прядь белоснежных волос за острое ухо.

- Вы же понимаете, господин Наместник, - начал демон, - что это все выдумки и банальная подстава. Глупый мальчишка залез на корабль на спор. Вы понимаете? На спор!

- Да-да, но это с какой стороны посмотреть, - тепло улыбнулся снежный эльф. – Я же вижу ситуацию так: Наместник снегулов прибыл на остров демонов с целью заключить договор на изготовление пяти кораблей из рубинового дерева. И уже на вторую ночь на корабль было совершено нападение с целью убийства сына Наместника снегулов, а по совместительству – капитана корабля.

- Это бред, и Вам прекрасно это известно! – рявкнул демон.

- Неужели? Ну хорошо, возможно, с убийством я перегнул, но вот попытка похищения с целью выкупа – это уже более реально. Или ограбление, ведь на корабле находится плата за заказанные Вам корабли, и немалая, должен сказать, - ухмыльнулся снежный эльф. – Как Вы думаете, Ваша Светлость, какой версии поверит Император, если учесть, что снегулы являются единственными мастерами по добыче ледяного хрусталя, изготовлению драгоценностей из него и поставщиками этих самых драгоценностей для всего Астерхана, м-м-м? А тут уже настоящий заговор, судя по тому, что демон действовал не один, а с сыном эльфийского посла. А наш Император очень не любит всякого рода интриги, тем более в высших кругах. О-о-о, если Вы меня сейчас не остановите, то я сам в это поверю, и тогда мне не составит никаких проблем убедить в этом Его Императорское Величество.

- Что Вы хотите? – процедил демон.

- Вот, совсем другой разговор, - осклабился снежный эльф. – Во-первых, этот демон переходит в мою собственность, - в руках снегула появился простой кожаный ошейник с единственным драгоценным камнем, прозрачным, как лед. Снежный эльф, приложил палец к острой грани, и капелька крови, окропившая ледяной хрусталь, мгновенно впиталась в камень, оставив его таким же безупречным.

- Согласен, забирайте, - махнул рукой демон. – Эльфа тоже?

- Нет, - поморщился снегул, - он мне без надобности. Во-вторых… а вот во-вторых, давайте обговорим размер моральной компенсации за причиненные неудобства, - снежный эльф хищно улыбнулся, заставив демона заметно побледнеть…

ГЛАВА 3
Таридин не знал, сколько времени просидел в темном трюме, но по ощущениям очень долго. Он даже успел поспать, периодически тревожно вскидываясь на отдаленный шум сверху. На его крики никто не реагировал, и порой казалось, что на корабле вообще никого нет, кроме пленного демона.

Наконец дверь люка открылась, и яркий солнечный луч на мгновение ослепил Таридина. Его выволокли наружу и толкнули в спину, заставив встать на колени. Демон вскинул голову и увидел команду корабля в полном составе, около двадцати снегулов, выстроившихся в ряд. Впереди стоял капитан и изумленно смотрел на пленника.

- Таридин Кейлас, за организацию заговора и попытку похищения сына Наместника Его Императорского Величества на землях снегулов ты лишаешься всех своих титулов и переходишь в собственность Его Светлости Наместника Эйгина Илэдора, - прозвучал властный голос над головой Тари. Демон обернулся и увидел стоящего рядом с ним снежного эльфа в простой, но явно дорогой серебристой одежде, усыпанной мелкой хрустальной крошкой. Белые волосы были убраны в сложную прическу, подчеркивающую породистость надменного лица, и украшены драгоценными камнями. – Наместник Эйгин Илэдор – это я, - продолжал эльф. В его руках появился кожаный ошейник, который был немедленно защелкнут на шее демона. Прозрачный камень моментально покраснел, знаменуя активацию заклятия крови. – Отныне ты никто, ты раб, ты вещь. А раз так, то я имею полное право делать с тобой все, что мне вздумается. Например, подарить. Что я и сделаю, поскольку мне некогда заниматься твоим воспитанием. Я дарю тебя, раб, своему сыну Тэхиа Илэдору. Если с головы моего сына упадет хоть один волос - ты умрешь. Если попробуешь сбежать - ты умрешь. Если попытаешься снять ошейник – ты умрешь. Снять ошейник может лишь тот, на чью кровь он зачарован, а это я.

- За что? – прошептал Таридин. – Я же ничего не сделал.

- Сын эльфийского посла тоже это утверждает, но факты говорят против тебя. Ты проник ночью на чужой корабль и оказал сопротивление при попытке тебя задержать. В гости приходят днем, в открытую, а не таясь в тени. И если ты будешь настаивать на версии своего дружка-эльфа, то я обещаю тебе, что эльфийское посольство долго не продержится на вашем острове, а твой друг повторит твою судьбу как соучастник заговора. Да и о семье своей подумай. Поэтому держи язык за зубами, - Наместник холодно улыбнулся и обратился уже к капитану: - Это тебе подарок, Техи, на прошедший день рождения. Пользуйся, сын.

Таридин посмотрел на своего теперь уже хозяина и встретился с ошарашенным взглядом светлых глаз.

- Отец, постой, зачем ты… - бросился капитан за Наместником, который направлялся в сторону кают.

- Займитесь делом, капитан, мы отправляемся через час, - обрубил его Наместник.

- Да, Ваша Светлость, - Техи слегка поклонился и направился к команде.

Быстро раздав указания, эльф метнулся к все еще стоящему на коленях демону.

- Вставай, - потянул снегул Таридина. Тот послушно поднялся. – Пойдем со мной.

Демон, все еще находясь в шоковом состоянии, проследовал за капитаном в небольшую аккуратно прибранную каюту. Усадив Тари в глубокое кресло, эльф с тревогой заглянул в ничего не выражающие карие глаза.

- Эй, послушай, не отчаивайся, я со всем разберусь. Я поговорю с отцом, слышишь меня? – беспокойство в голосе Тэхи было неподдельным.

Демон посмотрел на него, пытаясь понять, что ему говорят. В голове каруселью кружились мысли, главной из которой была: «За что?» За что его, представителя одной из сильнейших рас, лишили всего, опустив на самое дно? Даже люди, эти слабые маложивущие создания, абсолютно лишенные магии, не являлись рабами. Они стояли в самом низу общественной лестницы, их использовали в качестве слуг, но они были свободны в своем выборе. Что он сделал такого, за что его приравняли к самым отъявленным преступникам, лишив свободы, лишив личности, сделав вещью? Дурацкий спор по пьяной лавочке обернулся катастрофой. Похоже, Раниэль попытался как-то спасти ситуацию, но потерпел неудачу, и сейчас Таридин хотел лишь одного: чтобы друг не вздумал больше подставляться и пытаться вытащить его. Иначе это обернется катастрофой еще и для эльфа.

- Ты слышишь меня? Таридин! – прорвался в сознание полный тревоги голос. К губам прижимали стакан, и демон послушно сделал глоток. Напиток обжег горло, теплом распространился по телу, слегка расслабив.

- Да… хозяин, - прошептали побелевшие губы.

- Не называй меня так! Ты не раб! – возмущенно воскликнул снегул. – Мы все уладим, я тебе обещаю. Вот, поешь, а потом отдохни. Я скоро вернусь.

Техиа покинул каюту, громко хлопнув дверью. Хоть Таридин давно не ел, а, сидя в трюме, даже ощущал сильнейший голод, но сейчас ему кусок в горло не лез. Демон подтянул ноги к груди и, свернувшись в кресле, провалился в беспокойный сон.

Разбудили его тихие шаги. Приоткрыв глаза, Тари увидел мечущегося по каюте капитана. Техиа был явно зол: в льдистых глазах плескалось бешенство; кулаки то сжимались, то разжимались; с губ срывались тихие проклятия. Заметив пробуждение демона, снегул остановился и устало опустился в кресло напротив.

- Извини, я не хотел тебя будить, - тихо произнес он. – Просто не сдержался – разговор с отцом был слишком тяжелым.

- И безрезультатным, - добавил Тари, разглядывая измученное бледное лицо эльфа.

- Прости.

- За что ты извиняешься? – не понял демон. – Это не ты надел на меня ошейник, да я и сам виноват.

- Виноват до такой степени, что за это полагается рабство? Не смеши меня. Я не знал, что тебя заперли в трюме, не выполнив мой приказ. И в этом моя вина перед тобой, нужно было проконтролировать. Но мой помощник – это доверенный моего отца, поэтому так все и случилось. Повод. Им нужен был лишь повод, и они его нашли. Это путешествие получилось очень выгодным для снегулов, ведь ваш Наместник пошел на большие уступки, не желая терять свое место или вообще отправиться в темницу.

- А я зачем им нужен? – Тари ощупал ошейник, плотно прилегающий к коже.

- Ты гарант того, что правду никто не узнает. Твой друг будет молчать, чтобы не навредить тебе, а ты – чтобы не навредить ему и своей семье. Все просто.

- Я бы и так молчал, - вздохнул демон.

- Не факт, а так… - Тэхи помолчал, на минуту задумавшись, а затем продолжил: - Я не смогу снять ошейник с тебя. Несмотря на то, что он зачарован моим отцом, моя кровь не сможет пробить заклятие. Слишком тонкая настройка. Но ты должен знать, что никогда не будешь для меня игрушкой, невзирая на это, - длинные бледные пальцы прикоснулись к полоске ошейника, слегка мазнув по голой коже. Это случайное касание отозвалось дрожью в теле демона и вызвало толпу неконтролируемых мурашек. Только сейчас Тари обратил внимание, что так и сидит без рубашки, которую снял еще на берегу.

- Почему? – прошептал он.

- Потому что это неправильно. Ты свободный демон, просто оказался пешкой в чужой игре. И я постараюсь исправить это. Ты замерз? – сменил тему снегул. – Через два дня мы прибудем в наши земли. Будет холоднее. Я найду подходящую одежду для тебя. А сейчас поешь.

Тэхиа встал и принялся копаться в шкафу, ища одежду для демона. Таридин окинул взглядом стол, уставленный различными блюдами.

- Поешь со мной, - попросил он. – Ты ведь тоже весь день не ел, так?

- Хорошо, - согласился эльф.

Ужин прошел в молчании, но не напряженном, а скорее, задумчивом. Тари украдкой разглядывал своего неожиданного хозяина и ловил на себе такие же изучающие взгляды.

- Сколько тебе лет? – поинтересовался снегул.

- Пятьдесят восемь. Я средний сын. У меня есть еще два брата и сестра, она самая младшая. А тебе?

- Я ненамного старше, - слегка улыбнулся Тэхи. – Мне семьдесят три. Я единственный ребенок в семье.

- А как давно ты командуешь кораблем?

- Десять лет. Мне очень нравится мое дело, воздухоплавание всегда интересовало меня, и отец не стал мне препятствовать. Постепенно увлечение переросло в страсть. Это так здорово – заниматься любимым делом. А ты чем занимаешься?

- Я учился в Академии, как раз закончил год, остался последний. Но теперь это неважно.

- Еще как важно! – не согласился Тэхи. – У нас тоже есть Академии, и ты обязательно закончишь учебу.

- С этим? – демон слегка оттянул ошейник.

- Я тебе обещал, что избавлю тебя от него, значит, я это сделаю.

Разговор увял. Снегул выглядел усталым и измученным и, закончив ужин, принялся готовиться ко сну.

- Здесь только одна кровать, поэтому придется спать вместе. Да и тебе теплее будет, иначе с непривычки замерзнешь, - обратился снежный эльф к Таридину. – И не говори, что ты раб и тебе полагается спать на полу! Даже не начинай этот разговор! – резко добавил он, хотя демон и не собирался ничего такого предлагать. Ведь рабом он стал лишь сегодня и еще не успел привыкнуть к своему статусу. А с таким хозяином, похоже, и привыкать не придется.

Кровать была не слишком широка, но, учась в Академии, Таридин был привычен к такому. А вот снегул, похоже, не очень. Эльф долго ворочался с боку на бок, не находя себе удобного положения. Пока демон не подгреб его к себе и не прижал спиной к своей груди. Тэхи настороженно замер, но потом расслабился и быстро уснул, убаюкивая своим ровным дыханием демона.

Два дня тянулись словно резина. Демон не выходил из каюты капитана, опасаясь издевок и насмешек со стороны команды. А вот Тэхиа с утра пораньше покидал комнату и возвращался лишь к вечеру, усталый и раздраженный. Он не говорил, но Таридин догадывался, что все это время Тэхи продолжает уговаривать отца отступиться. Но Наместник не желал менять свое решение. И сын бился в непробиваемую стену отцовского упрямства. Тэхиа хмурился и все больше замыкался в себе, а демон чувствовал себя виноватым в том, что своим появлением принес разлад в семью. В присутствии Тари снегул немного расслаблялся, отвечал на вопросы сначала отрывисто и односложно, но потом втягивался в разговор. А ночью демон прижимал к себе прохладное тело снежного эльфа, согреваясь во все более стынущем воздухе, применяя свою магию. Остров снегулов был поднят древними магами одним из первых, когда у них еще было достаточно сил. Поэтому оказался, в результате, намного выше последующих осколков, ведь с каждым поднятым участком суши силы магов таяли. Поэтому на земле снежных эльфов было значительно холоднее. Землю укрывало снежное одеяло, которое таяло буквально на три-четыре месяца в году, а затем ложилось вновь. А в горах снег и лед не таял совсем. Снегулы жили в долине, а в горах охотились на ирбисов и добывали хрусталь, росший в ледяных пещерах, с помощью своей магии.

На третий день корабль достиг острова. Наместник сошел на берег первым. Тэхиа, раздав указания команде, последовал за ним. Тари, соответственно, тоже. Эйгин Илэдор не обращал на демона никакого внимания, будто и нет его рядом. Это заставляло Таридина чувствовать себя именно тем, кем он на данный момент и являлся. Тонконогие кони быстро доставили сани до дворца Наместника. Техиа проводил демона в свои покои и оставил там, вновь уйдя на разговор с отцом. Но вернулся быстро, потому что за время их отсутствия накопилось много текущих дел, и Наместнику было не до пустой болтовни.

Покои Тэхи были достаточно обширными: просторная спальня, гостиная, уютный кабинет и большая купальня. К гостиной примыкала комната, полностью посвященная увлечению Тэхи: множество моделей различных парусников, больших и совсем мизерных, собранных снегулом вручную, хранилось там.

- Ты можешь спать в гостиной, там есть диван, - сообщил демону Тэхи.

- Хорошо, спасибо, - улыбнулся Тари. Он разглядывал богатую обстановку, хотя был не слишком поражен роскошью.

- Я закажу одежду твоего размера, чтобы ты мог выходить на улицу, когда тебе захочется, - продолжил снегул.

Таридин лишь скептически покачал головой на это заявление. Куда он пойдет-то? В незнакомых землях да в рабском ошейнике? За свою жизнь демон лишь однажды покидал свой родной остров, когда Раниэль навещал своих родственников. Друг взял его с собой, и Тари провел незабываемый месяц в эльфийской столице.

- Послушай, чтобы ты чувствовал себя более уверенно, мы найдем тебе подходящее занятие, - не отставал Тэхи. – Я слышал, демоны отличные мечники, сильные и выносливые. Ты можешь свободно тренироваться или даже тренировать других. Ведь ваша техника сильно отличается от нашей.

- Это верно, демонов начинают обучать мечному бою очень рано, - подтвердил Таридин. – Но кто будет слушать раба? Ты опять забываешь про мой статус, Тэхи, - покачал головой демон.

- Ничего подобного! Ты тот, кем ты себя чувствуешь. Можно и без ошейника быть рабом и наоборот. Если ты сам не будешь акцентировать внимания на своем положении, не будешь подчеркивать его, то о нем никто и не вспомнит.

- Ты наивный такой, - улыбнулся Тари. – Мне достаточно вспомнить отношение твоего отца к себе, чтобы опровергнуть твои слова.

- Так заставь его передумать! Заставь его уважать себя! Пока он видит в тебе лишь воришку, проникшего на корабль среди ночи. Так покажи, чего ты стоишь!

- Я постараюсь, Тэхи, но не думаю, что выиграю в этой борьбе с политическими интригами.

- Я тебе помогу, - с энтузиазмом воскликнул снегул. Таридин невольно улыбнулся, глядя на его воодушевленное лицо.

ГЛАВА 4
Потекли дни, насыщенные событиями и эмоциями. Причем и хорошими и плохими. Поначалу демон попытался отсиживаться в покоях Тэхи, но неугомонный снегул не дал ему такой возможности. Он под разными предлогами вытаскивал демона наружу, заставлял знакомиться с другими снежными эльфами, мгновенно пресекая любые колкие выпады и проявления неуважения последних. Он представил Тари своей матери, не проявившей, впрочем, особого интереса к рабу своего сына; он познакомил Тари со своими друзьями, с командой корабля, капитаном которого являлся. Он таскал демона по заснеженному городу, показывая красоты необычной архитектуры снегулов. А однажды они вдвоем напились в каком-то портовом кабаке, и демону пришлось практически на себе волочь домой невменяемого эльфа. Это все напоминало ему те дни, когда он вот так же проводил время, только в обществе совсем другого эльфа. И при этом к тому, другому эльфу, к Рани, он не испытывал такого чувства странной теплоты и щемящей заботы, как к Тэхи. Ночами они по-прежнему спали вместе, потому что слишком одиноко чувствовали себя в огромных покоях на холодных больших кроватях, привыкнув за короткое путешествие к теплу чужого тела рядом. Тэхи добился своего – постепенно демон начал забывать, что его шею стягивает ошейник, лишь иногда, забывшись, натыкался пальцами на ненавистное «украшение». С Наместником все так же не удавалось договориться, но Тэхи упорно продолжал осаду.

Так прошло полтора месяца, и однажды утром Тэхиа ворвался в тренировочный зал, где находился в это время демон, и объявил:

- Я решил показать тебе остров во всей своей красе. Собирайся, через час отправляемся.

- Куда отправляемся? – недоуменно уточнил Тари.

- В кругоостровное путешествие! – объяснили ему, и снегул исчез за дверью.

Техиа притащил Таридина в порт, где в полной готовности ждал корабль. Команда приготовилась, и, подняв паруса, судно плавно поплыло вдоль заснеженного острова. Тэхи показывал демону замысловатые здания, стоящие на берегу, мимо которого проходил корабль; обращал внимание Тари на великолепные храмы, сверкающие своей белизной; несколько раз попадались большие ярмарки, развернутые недалеко от берега и прекрасно видимые с палубы корабля.

- Смотри, какая красота! – воскликнул Тэхи, указывая демону на величественные горы, закованные в лед, словно сделанные из этого самого льда или хрусталя, сверкающие и переливающиеся радужными бликами в лучах солнца. – Смотри, я хочу поделиться этой красотой с тобой! – продолжал снегул, забравшись на нос корабля и держась рукой за хрустальную фигуру зверя.

- Осторожнее, не упади, - предупредил Таридин, стоя на палубе, которую защищало высокое ограждение. Но там, куда залез капитан, ограждения не было, а магическую защиту на самих судах не ставили.

- Да брось, ты лучше посмотри!

Корабль плавно повернул, огибая остров по крутой дуге, но тут навстречу из-за поворота вынырнуло другое судно. Рулевой резко крутанул штурвал, уходя с траектории движения встречного корабля, хлопнули паруса под резким порывом воздушного потока, изменившего направление. Судно сделало резкий рывок и сильно накренилось на бок от внезапного маневра. Рука Тэхи соскользнула с гладкой поверхности ледяного хрусталя, и снегул, сорвавшись, по инерции полетел вниз… туда, где под гладким днищем корабля клубился зеленый туман.

Время замедлило свой бег или реакция Тари настолько ускорилась – демон не понял, да и не задумывался. Секунда – и белоснежный полушубок из меха ирбиса слетел с плеч, еще одна – и с громким хлопком раскрылись черные крылья, с треском разрывая рубаху на спине. Третья – и демон стрелой полетел за борт. Буквально за мгновение до того, как ноги Тэхи коснулись тумана, грудь снежного эльфа обхватили крепкие руки. Резкий рывок вверх, сдавленный стон сквозь зубы от боли в вывернутых крыльях – и демон начал медленно подниматься, с трудом вытягивая их обоих из гостеприимно распахнутых объятий ядовитой смерти. Едва ноги коснулись палубы, как Таридин без сил повалился на деревянный пол, не выпуская при этом снегула из объятий. Руки свело, тело сотрясало крупной дрожью, перед глазами мелькали черные «мушки», в ушах колотился пульс, спину ломило и дергало, а крылья распластались за спиной безжизненной черной кляксой. К груди прижималось такое же дрожащее ошарашенное тело. Команда сгрудилась около лежащей на полу пары, кто-то звал лекаря, кто-то пытался разжать руки демона, но тот лишь глухо рычал, боясь отпустить Тэхи. Понемногу до сознания Тари начало доходить произошедшее. Он бросился за снегулом, не задумываясь ни на секунду о причинах своего поступка, даже не вспомнив об угрозе Наместника. Он сделал это, потому что не хотел смерти Тэхи, не хотел, чтобы его не было. И даже сейчас, осознав всю опасность, которой подверг себя, он ни на миг не усомнился в правильности своего поступка.

- Тари, ты как? – пробился в сознание знакомый голос. Демон посмотрел в запрокинутое бледное лицо, в перепуганные льдистые глаза, ставшие такими родными за проведенное рядом время; вдохнул уже привычный запах волос, чтобы убедиться, что да, Тэхиа здесь, рядом, а не растворился где-то там, в зеленом тумане.

- Все хорошо, - хрипло выдохнул Таридин, наконец поверив, что все обошлось. – А ты?

- В порядке, - ответил снегул, заметно расслабляясь в объятиях демона. – Ну я и дура-а-ак, - протянул он заметно дрогнувшим голосом.

- Еще какой, - согласился Тари. – Пороть тебя надо, капитан.

- Если это будешь делать ты, то я согласен, - усмехнулся эльф.

- Не, мне по статусу не положено, - возразил демон.

- А вот это положено? – Тэхи чуть приподнялся и легко прикоснулся губами к губам демона, не обращая никакого внимания на присутствующих. Тари замер, не зная, как реагировать на этот неожиданный выпад. Но руки автоматически сжались сильнее, притягивая снегула еще ближе, а губы приоткрылись, отвечая на поцелуй.

- Эй, молодежь, дайте-ка я осмотрю вас, - разорвал магию момента совсем неделикатный возглас.

Демон и эльф отпрянули друг от друга, а склонившийся над ними лекарь начал быстрый осмотр, который не выявил никаких серьезных травм. Крылья Тари с трудом втянулись в спину - все-таки ускоренная регенерация сделала свое дело. А потом пришла неловкость. Странная, непривычная, какую ни демон, ни снегул ни разу еще не испытывали, даже лежа в одной постели. Неловкость заставляла прятать взгляд, делать ненужные суетливые движения, говорить о ничего не значащих пустяках, контролируя каждое произнесенное слово.

Корабль незаметно прибыл в родной порт, Тэхиа и Таридин вернулись во дворец Наместника. Снегул прекрасно знал, что отцу немедленно стало известно от Мерана о произошедшем на борту. Но Наместник, упрямо поджав губы, все так же отказывал в просьбе сына снять с демона опостылевший им обоим ошейник, мотивируя отказ тем, что раб просто выполнил свою обязанность по охране господина. Но Тэхи не верил в это. Вспоминая состояние Тари после всего произошедшего, его безумный взгляд, вывернутые крылья и крепкую хватку сведенных судорогой рук, он понимал, что ни один раб не сделал бы такого для своего хозяина. Но более этого снегула терзали воспоминания о твердых губах, покорно приоткрывшихся под напором его поцелуя.

Они по-прежнему продолжали спать вместе, мучаясь и терзаясь, боясь сблизиться и безумно желая этого. Демон отмалчивался. По ночам, незаметно вдыхая запах белоснежных волос и ощущая прохладу прижавшегося к нему тела, он вспоминал дрожь этого тела под пальцами и мечтал ощутить ее вновь, но вызванную уже совсем по другой причине. И эти волосы… Снег и пламя… Снегул же все более хмурился и замыкался в себе. Спустя неделю таких непонятных отношений Тэхи средь бела дня ворвался в свои покои, схватил удивленного демона за руку и молча потащил на выход.

- Куда мы идем? – поинтересовался Таридин, когда эльф выволок его из дворца и устремился по одному ему известному маршруту.

- Узнаешь, - ответил Тэхиа, чему-то улыбаясь.

Впереди замаячила белоснежная громада храма. Эльф остановился и, развернувшись к демону, наконец заговорил:

- Его Императорское Величество в преддверии праздника подписал указ, согласно которому в предпраздничную неделю, а также неделю спустя после самой даты празднования все желающие вступить в брак могут это сделать свободно, не согласуя свое решение ни с родителями, ни с опекунами – ни с кем.

- И что? – не понял Тари.

- Отсчет предпраздничной недели начался вчера.

Несколько минут демон стоял, осмысливая сказанное. Понимание отразилось в карих глазах, и Таридин неверяще посмотрел на Тэхи.

- Ты что, хочешь, чтобы мы…

- А ты нет? – перебил его снегул, напряженно глядя в удивленное лицо демона.

- Но как же твой отец?

- Причем тут мой отец? Ты не слышал, что я тебе сказал? Я спрашиваю ТЕБЯ, хочешь ли ТЫ заключить со мной брак или нет?

- Ты делаешь мне официальное предложение?

- Можно и так сказать, - подтвердил Тэхи. – И знай, что я бы никогда не предложил тебе это, если бы действительно не хотел. Ни из чувства благодарности за спасенную жизнь, ни из чувства вины или справедливости, ни по какой другой причине. Я провожу с тобой дни и ночи, да я даже сплю с тобой в одной постели! Неужели ты думаешь…

- Тш-ш-ш, я согласен, - демон приложил палец к губам эльфа, обрывая этот поток слов. - Но не думаю, что твой отец придет от этого в восторг.

- А ему деваться будет некуда, - облегченно рассмеялся снегул. – Придется ему принять это как данность, заново познакомиться с тобой да и с твоей семьей тоже – как-никак родня же.

- Да, - согласился Тари, ощутив острую тоску по оставленной семье, - но не думаю, что его обрадует статус мужа его сына.

- Да, я тоже так думаю, поэтому он постарается исправить это недоразумение, - Тэхи лукаво подмигнул демону.

- Надеюсь, я останусь после этого жив?

- Я более чем уверен в этом.

- Ты меня успокоил. А то мне безумно надоел этот аксессуар, - улыбнулся Таридин.

- Эй, ты что, хочешь сказать, что я был плохим господином? – притворно возмутился снегул.

- Почему «был»? - прошептал Тари, привлекая в объятия снежного эльфа. - Ты и сейчас господин, и останешься им навсегда. Господин моего сердца.

@темы: Закончен, Ангст, Флафф, Romance, Фэнтези, Мини, Слэш, PG-13

---

Поросло быльём

[Рин Бранденбургский]

Автор: Рин Бранденбургский
Название: Поросло быльем.
Рейтинг:PG
Жанр: Мистика, ангст, мозгожорка
Описание: Между жизнью и смертью всё воет, воет ветер.
Примечание автора: Планируется серия драбблов, объединенная общим настроением и буквальным выражением фразеологизмов.

* * *

Терранс стоял посреди ничего, как сам любил выражаться. Редкие полевые травы проглядывали на сырой земле, вдали были лишь степь и горы, а ветер приносил запах пыли, пепла и холода; Терранс знал, что это запах грядущего. Запах прошедшего облегчения и будущей боли.

С низко нависшего серого неба упала одна капля. Упала, подняв только самые лёгкие пылинки, и исчезла, как будто и не собирался дождь, будто ничего не было, лишь сон громадных туч.

Посередине ничего он ждал и умирал, медленно и верно. Они все здесь умирают каждый день.
Чтобы дождаться Её, ему нужно было всего лишь разверзнуть горы. Горы, на вершинах покрытые снежной пеной, а с низу поросшие быльем. Эти горы находились дальше, чем что либо, но значительно ближе к Террансу, чем он сам.
Вчера он ждал её, сегодня ждет и будет ждать завтра — зачем ещё нужно бессмертие в вечном умирании?

Внешность Терранса здесь была текуча, как мысли: он был седым и брюнетом, европейцем и азиатом, высоким и низким, худым и толстым. Только глаза всё так же были пронзительно-голубого цвета. Она всегда говорила, что в них видно душу, на что он только криво улыбался.
«Мы оба знаем, что у меня нет души».

А почему нет?

Кто он?

Зачем_он_ждет?

Вопросы вертелись на задворках сознания, но никак не шли на язык, и он не мог сформулировать их.

Лицо Терранса, казалось, разгладилось от бесчисленных ветров; мельчайшие песчинки за сотни лет стерли все морщины, отполировали несовершенную кожу.
А ветер набирал темпы; он выл так, как только может завывать степной самум: с тоской по ушедшему прошлому, с отчаянием осознания унылого будущего.
Терранс ждал, и ждал, и ждал, пока ветер не достиг своего пика, превратив пространство в чистый шум, преобразив всё вокруг в бой звуков и ощущений. Терранс слышал крик, но не мог понять, кричит он или ветер. Он просто стоял, глядя вдаль, туда, где должны быть горы, закрытые пеленой пыли, и не мог закрыть глаза. Пыль хлестала его по лицу, забивалась под веки, скрипела на стиснутых зубах, но он не шевелился. Пыль обдирала кожу до крови, а он лишь стоял и смотрел

И горы ответили.

Под ногами Терранса прошла волна. Затем ещё одна, и ещё, пока все вокруг не смешалось, в тряске и треске, а перед его взглядом не начала разверзаться земля.
Трещина по земле шла дальше, дальше к горам, всё вокруг стонало, скрипело и вопило, а Терранс стоял и смотрел.

Обескровленные губы едва вымолвили:
-Ли... - долгая пауза, это он пытается набрать в грудь воздуха, а не песка и пыли, - ...ли.
Лили. Имя сказано, горы разверзнуты, а быль раскидана по полям.

Сияние прорезало ветер, разорвало пыль и песок, ворвалось к глазам мужчины, и из него вышла женщина, одетая солнечным светом.

И она вышла. Босыми ногами она ступила к нему, прошла по колкому песку прямо к Террансу. Её внешность была единственной неизменной вещью здесь. Она была самой богиней, и постоянство — её прерогатива.

-Терранс.

Тот самый голос. Её голос! Она звала его по имени и смотрела своим любящим взглядом, единственным взглядом, который стоило ждать несколько вечностей.

И тогда он упал.

Он упал на колени, протянул к ней руки и плакал и молил, сам не зная о чем. Он говорил, не понимая слов и молился, не зная молтив.

-Милый, милый Терранс, - она грустно улыбалась. - Ты ждал меня здесь столько.

-Сотни лет, тысячи, - по красному от ветра и горя эмоций стекали слезы к искривленному рту. - Я ждал тебя, я ждал.

И она касалась его волос, и он не мог шевельнуться, будто снова превратился в каменное изваяние, возведенное во славу времени. Но только теперь он вбирал в себя всё и силился запомнить каждый момент, каждое прикосновение.

Он плакал:
-Не уходи.

Он падал к её ногам и кричал:
-Пожалуйста, останься.

Но она только грустно улыбалась и гладила его по голове, показывая руки.
Руки, поросшие тёмно-серой мелкой травой.
-Ты знаешь, что это, - повторяла она каждый раз, когда Терранс падал на землю, сокрушенный горем. - Всё, что прошло, впивается в меня, разрушает. Однажды я исчезну, как исчезает всё, поросшее былью, как исчезнет эта гора, как исчезли мириады гор до этого.

-Я не знаю, что это, - шептал Терранс и хватался за голову. - Я Не Знаю.

-Ты сам рассказывал мне об этой траве, - от её мягкой кожи лился свет, и Терранс не мог думать о чем-то другом. - Ты сам так назвал её. Быль растет на всём, что должно умереть.

-Тут все умирают! Я сам умираю уже третье тысячелетие, но на мне нет этой травы!

-Ты не умираешь, Терранс, - в её глазах мелькнул страх, зрачки расширились. - Ты спишь.

* * *

Он проснулся в холодном поту. На часах светилась надпись «00:07».
Сейчас его внешность была самой обычной, он не менялся и кожа его была полна мимических морщинок и разных несовершенств.

На тумбочке у кровати стояли электронные часы, бокал воды и небольшая стальная урна.

-Ли... ли.

Имя произнесено, но горы не спешат разверзаться.
Мужчина открыл урну и долго смотрел внутрь.
С его ресниц упала одна капля. Упала, подняв только самые лёгкие пылинки, и исчезла, как будто и не собирался дождь, будто ничего не было, лишь сон громадных туч.

@темы: Мистика, Закончен, Ангст, Гет, Драббл, PG

---

[Фееслеш]

Название: Сальвадор
Авторы: Fairyslash, Третий сезон
Рейтинг: PG
Категория: джен
Жанр: юмор, флафф, повседневность
Размер: мини
Статус: в процессе
Описание: Сальвадор - странный парень. Да и не Сальвадор он вовсе, Сашкой зовут, но художник он и правда талантливый. Так он сам мне говорит.

Сальвадор и что-то из флоры

Я не люблю, когда мне дарят подарки. Я вообще праздники недолюбливаю, но подарки - это самое худшее. У меня есть специальный ящик в шкафу для всех ненужных вещей, которые мне когда-либо дарили. Наверное, если в этот ящик кто-нибудь сунет свой любопытный нос, он решит, что я туда выбрасываю мусор, а может быть, решит, что нашёл клад, смотря кто окажется этим любопытным. Совсем недавно таким человеком оказался мой друг. Его Сашей зовут. Это человек, который любит навешивать на себя всё, что только можно, и звенеть при ходьбе, как новогодняя ёлка, если бы она умела ходить. А когда он впадает в приступы вдохновения (если бы вы знали, как часто это бывает), то к нему тут же прицепляется прозвище "Сальвадор", чем он страшно гордится. Он художник, и я даже не знаю, как к этому отношусь. Просто эти творческие люди, их вечные тараканы, всё это... У Саши в голове живут тараканы, мутировавшие от взрыва завода масляных красок, и в минуты вдохновения отпрыски их семейства дружным строем выходят на мольберт. Такой он, этот Саша, с ним всегда ощущение "вот сейчас я его пойму, вот теперь точно", а всё равно никогда не поймёшь. Так вот, в один из дней он обнаружил мой ящик. Я понятия не имею, что на его месте сделал бы нормальный человек, но его реакция может объясняться только его собственной логикой и ничьей больше.
- Я случайно нашёл твой маленький блошиный рынок, - сказал он, открыв левый ящик, хотя я отчётливо попросил его достать мне блокнот из правого.
- Другой ящик.
Он, не глядя, нащупал ручку соседнего ящика, нашарил в нём блокнот и, не отводя взгляда от "сокровищницы", протянул мне.
- Я сам не знаю, зачем это всё здесь храню, - почему-то я начал оправдываться, - знаешь, некоторые люди так боятся, что их подарки не понравятся, что унижаются, пытаясь хитростью узнать, пользуюсь ли я ими.
Саша вынул из недр ящика горшок с засохшим апельсиновым деревцем, которое он мне дарил.
- Я никогда не пытался, - непривычно спокойно ответил он и вышел из комнаты вместе с деревцем.
Я услышал, как он выбросил его в мусорное ведро. Я снова прислушался, но больше не услышал ни звука. У него там минута молчания над мёртвым деревом что ли? Совершенно не удивившись такому варианту, я решил оставить его со своими печалями и заняться наконец блокнотом. Пролистал его весь, но не обнаружил схемы, ради которой его достал. Саша, кажется, тоже был чем-то занят, судя по неопределённым звукам из кухни, но идти извиняться из-за такой ерунды, как жалкий подарок, мне не хотелось, поэтому я занялся поисками схемы. Может, в другом блокноте, хотя я точно помню, что зарисовывал в этом... "Всё-таки надо спросить Сашу, мало ли, вдруг он его где-то видел", - с этой мыслью я пошёл на кухню. Он, как ни в чём ни бывало, ел доширак, который я заваривал для себя и оставил на столе. То, что я увидел перед собой, можно сравнить с медленной загрузкой сайта с множеством изображений: сначала я увидел очень странное Сашино выражение лица (никогда не мог расшифровать его мимику), затем обратил внимание на разбросанные по всему кухонному столу краски и кисти (сам стол тоже был весь заляпан краской), и только потом я увидел огромное, нарисованное на всю стену апельсиновое дерево. Саша засмеялся:
- Этот подарок как раз для тебя - его не надо поливать, свет на окне не загораживает, место на полке не занимает и в твой блошиный рынок не влезет.
Так Саша, по его словам, обнаружил в себе не найденный ранее талант дизайнера интерьера, а я впервые увидел, что он умеет рисовать что-то более-менее узнаваемое, а не только разноцветные пятна.

Сальвадор и что-то из фауны

Я ненавижу кошек. У меня на них душевная аллергия. Но у Саши на этот счёт, конечно же, своё мнение.
- Ты такой серый из-за того, что никогда даже не гладил кошку, - сказал он мне как-то. Это было, когда мы только познакомились, я тогда ещё не привык к его манере выстраивать предложения, поэтому был несколько озадачен.
- Я такой серый из-за того, что целыми днями сижу за чертежами.
- Ты обязан взять к себе жить кота, - сказал Саша, не подозревая, что уже через месяц я возьму к себе жить его.
- Только попробуй, - я предостерегающе поднял руку. - Только попробуй притащить мне какое-нибудь кошачье отродье.
Это уже было как раз через месяц, Саша хозяйничал в моей (с каждой минутой всё более своей) комнате и опять заикнулся о коте.
- Его зовут Зевс, - быстро сказал он, не глядя на меня.
Из дорожной сумки на меня выглянула белая любопытная морда.
- Ты не можешь со мной так поступить, - выпалил я, с отчаяньем глядя на зверя.
Зевс мявкнул, видимо, ответив: "Можешь". Я без лишних слов выставил сумку за дверь.
- Подожди, я ещё краски оттуда не достал! - Саша тут же расставил приоритеты.
- То есть ты согласен избавиться от комка шерсти?
- Что бы я ни ответил, ОН не согласен избавиться от ТЕБЯ, - прозвучал ответ, а в руках у меня оказалось мурлыкающее существо.
Чтобы вы знали: я спокойно смотрю на расчленёнку в фильмах ужасов, но мне мерзко держать в руках кота. В итоге, Зевс отделался сильным шоком, я - несколькими царапинами, а Саша - несколькими днями обиды на меня, запершись в своей комнате и рисуя что-то очень экспрессивное. Котяра до сих пор у нас живёт: спит у меня в ногах, ест, когда ем я, смотрит со мной телевизор и почему-то меня любит. Ирония в том, что Сашу Зевс почему-то так и не полюбил, то ли от вечного запаха краски, то ли от слишком частых приступов "любить, несмотря ни на что", заключавшихся в том, чтобы ловить белую тварь по всей квартире, а потом гладить, не обращая внимания на активное сопротивление. Я иногда смотрю на Сашу и думаю: почему просто белый кот, а не попугай ара, фиолетовая сова или карликовый крокодил? Но потом, глядя на то, как перемазанный в разноцветной краске Зевс бежит по стене, превращая квартиру в филиал музея абстрактного искусства, а за ним несётся радостный Саша с криками: "Отдай кисть, я всё прощу!!!", я понимаю, что всё на своём месте.

Сальвадор и кочевые народы

Я не люблю спать с закрытым окном. Я с детства плохо переносил духоту, а теперь, с постоянным запахом красок, закрыть окно в нашей квартире так и вовсе приравнивается к уголовному преступлению. И вот однажды через постоянно открытое окно убежал Зевс.
- Я же говорил! - с неуместным ликованием воскликнул Саша, который действительно уже давно меня предупреждал о том, что между умением Зевса высоко прыгать и всегда открытым окном обязательно должна быть какая-то связь.
- Он убежал из-за портрета, на котором ты его изобразил, там ведь не разберёшь, кот это или сомбреро.
- Дорогой и любимый мой дружище, я ценю твои познания в искусстве и с удовольствием обсудил бы с тобой живопись, но если ты не заметил, несчастное животное погибает от холода на улице! - весёлое летнее солнце, особенно припекавшее сейчас, в самый полдень, Саша в своей пылкой речи проигнорировал, а после вихрем вылетел на улицу. Вечером кошара вернулся, в отличие от своего хозяина. Не без ехидства представив Зевса, с фонариком рыскающего по округе в поисках Саши, я принялся доделывать накопившиеся за долгое время графики. С ними я засиделся часов до трёх и перед сном решил позвонить Саше, сказать, чтобы не трезвонил, а открывал дверь ключом, но его телефон подал голос из соседней комнаты. Успокоив лёгкий приступ волнения тем, что Саша, несмотря ни на что, взрослый, а в редких случаях даже здравомыслящий человек, я лёг спать. Я уже проваливался в сон, как вдруг меня выдернула нелепейшая мысль: "Его украли цыгане, он же весь блестит и звенит". Странная мысль перетекла было в странный сон, в котором Сашу уносит стая сорок, но тут я проснулся от звона в прихожей. Да неужели - цыгане с сороками много потеряли.
- Пока тебя не было, Зевс сам вернулся, - крикнул я сквозь сон, на что, к своему ужасу, услышал двойное мяуканье.
- А это разве не Зевс? - в дверях комнаты показался взволнованный Саша, держа белого кошака в руках, ещё один белый кошак тёрся у его ног.
- Тебе подсказать, или сам догадаешься? - спросил я, моментально проснувшись.
Саша улыбнулся:
- Как назовём этого?
- Мы назовём его "Выкинь его нахрен на улицу, пока я не выкинул тебя"!!!
- Я с таким трудом отбил его у цыган, - укоризненно смотрел на меня Саша, когда я выталкивал его за дверь.

Сальвадор и противоположный пол

Я не очень люблю готовить. Потому что только дошираки и умею заваривать. То ли дело Саша, который в приступах вдохновения (а я уже говорил, что они бывают очень часто) увлечённо принимается творить на кухне что-то не очень съедобное, но, несомненно, авангардное. Я думаю, надо замок на холодильник повесить, чтобы продукты не переводил. Но, при взгляде на разноцветный вихрь, кружащий по кухне, этот вариант отпадает под оправданием "чем бы дитя ни тешилось..." Однажды меня даже что-то дёрнуло попросить его приготовить ужин для нас с Катей. Я с ней познакомился на выставке какой-то авангардной хрени и хотел произвести впечатление. Сейчас это кажется чертовски предсказуемым, но тогда я и понятия не имел, что уж что-то, а впечатление-то я точно произведу. Глаза у моего дорогого художника так и загорелись, когда он получил допуск к кухне. Что было дальше, я не имел возможности созерцать, зато вполне насладился результатом, когда мы с Катей вернулись из кинотеатра. Я открыл дверь квартиры и пропустил Катю перед собой, дальше последовал визг: Саша встречал нас в коридоре с тыквой, перьями на голове и факелом в руках. Катин визг он заткнул страстным поцелуем, мне в руки вручил тыкву и факел, а сам, подхватив кота, отправился в свою комнату, крикнув напоследок: "Не благодари!"
- Кто это? - произнесла Катя, зачарованно глядя на захлопнувшуюся дверь Сашиной комнаты.
- Моя кара за все грехи, - устало выдохнул я и, оставив врученное мне барахло в коридоре, прошёл на кухню. - Я лучше войду первым, - остановил я Катю у двери, - я просто не знаю, там до сих пор кухня или уже портал в другое измерение.
Катя легкомысленно хихикнула, не подозревая, что в квартире с Сашей такие фразы уже давно перестали быть шутками. За дверью был полумрак. В качестве музыкального фона была выбрана какая-то средневековая мелодия, доносящаяся из старого Сашиного магнитофона, а потому часто дополняемая жутковатым скрежетом и шипением неизвестного происхождения. На столе стояло какое-то подобие нормальной еды среди свечей, а вот вокруг были куклы в человеческий рост, сделанные из одеял и одежды, в средневековых костюмах: они сидели за столом, застыли в танце и склонялись надо мной своими безлицыми фигурами. В комнате был жутчайший холод, приглядевшись, я увидел на подоконнике неизвестно откуда взятый рефрижератор и разбросанные по полу куски льда. Как ни странно, но мне понравилось, я даже улыбнулся.
- Может быть, пойдём поесть в другое место? - поёжилась то ли от холода, то ли от моей улыбки Катя.
- Тебе не нравится? - я заворожено ходил вокруг фигур, это как попасть в голову к Саше. - Мой друг очень своеобразен, но ты к нему привыкнешь, а эту штуку можно выключить и будет теплее, - убеждал я Катю, вспомнив вдруг, что до зарплаты ещё далеко, а денег на другое место уже нет.
- Меня немного угнетает эта обстановка, - вымученно улыбнулась она.
- Да ладно тебе, сейчас включим свет, уберём кукол, тут и еда нормальная, - приободрял я Катю, безуспешно щёлкая выключателем и с досадой замечая выкрученную лампочку. - Ладно, давай сходим куда-нибудь, - сдался я наконец, решив занять денег у Саши.
Дверь в кухню с грохотом закрылась, затушив порывом ветра все свечи. Я успел расслышать позвякиванье и сдавленное хихиканье. Средневековая мелодия сменилась детской песней про паровозик. Я сжал в темноте Катину руку:
- Я сейчас вышибу дверь и его голову.
На что Катя ответила мне (а скорее всего, не мне) пронзительным визгом.
- Не бойся, это же я, - я подумал, что она испугалась моего прикосновения.
- Нет, это я, - послышался из темноты третий голос, - я, кажется, случайно замок сломал, тут такая темнота, я хотел вас нащупать, а наткнулся на что-то тёплое и громкое.
Мы все втроём клубком выкатились в светлый коридор. Оказалось, и это ещё не всё: горе-художник, пока мы осматривали кухню, успел нарядить и коридор. Везде были перья. Везде. Коридор в прямом смысле был заполнен перьевыми сугробами. Саша со смехом и прыжками начал их подбрасывать, Катя, к моему удивлению, последовала его примеру. Выплюнув горсть перьев, я ушёл отряхиваться к себе в комнату, что, кажется, так никем замечено и не было. Катя влюбилась в Сашу по уши - он ей, видимо, ещё потом картины показал, она такое любит. Больше я на выставках с девушками не знакомился, да и Саша не особо Катей увлёкся. По крайней мере, когда он вытирал кухню от растаявшего льда, я успел подслушать его ворчание: "Как можно было не понять, что сочетание кукол и холода создаёт атмосферу страсти?"

Сальвадор и его перемещения в пространстве

Я люблю дорогу. Я вообще люблю спокойствие, а в последнее время стал ценить его особо сильно, поэтому дорожное умиротворение стало для меня настоящим лекарством от усталости. Мой старый друг пригласил меня к себе в другой город, и я уже предвкушал эту поездку. Пока не вздрогнул от протяжного: "Не уезжай".
- Смеёшься? - я кинул в Сашу плед, настроение было просто отличное.
Поймав плед, Саша тут же в него закутался, торжественно провозгласив:
- Я заболел.
Или от самовнушения, или ещё от чего, но градусник подтвердил его слова. Вот только сам больной так искрился от радости, что этому было очень сложно поверить.
- Ты сволочь - заболеть в такой момент, - мой мозг лихорадочно соображал, как бы выкрутиться.
Не теряя времени даром, Саша уже забрался на мой диван, укутываясь в плед, как, по его мнению, делают больные. Я подошёл и похлопал его по плечу:
- Ты можешь занять мой диван, жить в моей комнате и брать все мои вещи, сейчас я сбегаю в аптеку, куплю все нужные лекарства и, надеюсь, к моему возвращению ты поправишься.
- Стоять! - злодейски улыбнулся Саша, сверкнув глазами.
- Что? - остановился я, перебирая все возможные варианты, но заранее зная, что не догадаюсь.
- Мне. Будет. Скучно, - всё так же по-сумасшедшему улыбаясь, отчеканил он.
- Мне. Совершенно. Насрать, - он иногда так бесит, особенно когда считает, что весь мир только для него и существует.
- Нет, ты не понял, у меня нет вдохновения, а ты знаешь, что бывает, когда у меня нет вдохновения.
Я знаю, поэтому теперь Саша радостно складывает свои краски и мольберты в багажник машины. Вздохнув, я вывалил на сиденье рядом с собой гору лекарств, предвещая уж точно не скучную поездку.
- Меняемся через три часа, - напомнил я, когда мы уселись.
Саша в ответ очень неправдоподобно простонал, вспомнив, что он болеет. Не знаю, что он сделал с градусником, но вид у него не был больным. Мысленно попросив помощи у всех известных мне богов, я нажал на газ.
Всё было просто отлично: погода прекрасная, за всё время не попалось ни одной фуры, мы болтали о пустяках. Вот только Саша с каждым километром всё больше грустнел, постепенно он стал отвлекаться на свои мысли и терять нить разговора. Я подумал, что, может, он всё-таки действительно немного болен, и ляпнул, что зря он поехал, на что Саша тихо угукнул и растянулся на заднем сидении. Я ожидал, что он наоборот станет уверять меня, что уже абсолютно здоров и готов ехать куда угодно. Впервые за месяцы нашего общения я почувствовал неловкость и что-то похожее на угрызения совести.
- Перестань, с тобой было всё в порядке пять минут назад.
Ответом мне было ещё одно вялое "угу". Я решил его отвлечь:
- Проверь ещё раз по карте - мы правильно едем?
И снова это противное "угу", кажется, на карту он и не взглянул.
- Тебе серьёзно плохо?
На этот раз Его Величество не удостоило меня даже угуканьем, а просто печально сопело.
- Выпей от температуры, - я кинул коробочку назад.
Послышался звук лёгкого удара коробочки, приглушённый возглас, а затем сопение участилось, став из грустного злым. Пусть злится, надоел, я всегда так лечусь, других способов не знаю. Насопевшись в своё удовольствие, Саша наконец понял бесполезность своих психологических приёмов и зашуршал упаковкой таблеток. Я тем временем забеспокоился о том, что по моим расчётам мы уже должны были подъезжать к знакомой мне трассе.
- Мы заблудились, да? - в радостном предвкушении спросил телепат с заднего сидения.
- Дай-ка мне взглянуть на карту, - я протянул руку назад, не отрываясь от дороги. Нащупал руку, отпустил, рука схватилась обратно. – Ну чего тебе?
- Я не знаю где карта.
- А рука моя при чём?
- Ты прикольно пальцами шевелишь, когда хочешь, чтобы тебе что-то подали.
- И?
- Как медуза - я хотел схватить медузу.
- Схвати карту, всё равно ничего не делаешь.
- Я же тебе сказал, что где-то потерял её, - по звяканью я понял, что он приподнялся на сидении, - Вон знак точки питания, сейчас в придорожном кафе и спросим.
Несмотря на мои протесты, Саша сам побежал спрашивать дорогу, наказав мне сидеть в машине, после чего вернулся страшно радостный.
- Мы вообще не в ту сторону поехали, и ещё я карту у себя в кармане нашёл, - счастливый такой, не поймёшь его.
- Карту сюда давай, - я попытался изобразить строгого родителя, изо всех сил подавляя улыбку.
- Держи, - он протянул сложенный клочок спасительной бумаги, - И не изображай строгого родителя.
К моему огромному удивлению, доехали мы без приключений. Я сразу завалился спать, а Саша ещё долго смеялся с хозяевами - люди его любят. Почему-то.

Сальвадор и его школа актёрского мастерства

Я не люблю ссоры. Это лишние нервы. Это выбивает из привычного хода жизни. Это ещё одна сторона очарования Саши. Вообще, я редко довожу до ссоры, даже если меня провоцируют. Для Саши же ссоры - это вид спорта, а после того, как он начал снимать у меня комнату - парный вид спорта, а правила его очень просты: всеми мыслимыми и немыслимыми способами пытаться вывести меня из себя. Иногда я думаю, что он делает это не специально, но сложно долго задерживаться на этой мысли, когда тебе так настойчиво выдёргивают нервы. Поводом может быть что угодно, а иногда Саша настолько лентяйничает, что даже не утруждается этот самый повод найти.
- Почему ты так относишься к жизни, как будто всё время ждёшь, что она тебе подножку поставит? - выдал он однажды, рисуя какой-то набросок. - Это прямо раздражает, будь проще.
Это было в первый месяц после переезда, когда я ещё не успел привыкнуть к его выходкам, поэтому по незнанию поддался:
- Если я стану ещё проще, у меня графика понизится, - я думал, что отшутившись, закрою тему. Ага, конечно.
Саша даже оторвался от наброска по такому случаю:
- Я не шучу, тебе нужно что-то делать со своей жизнью, чаще выходить в люди. Пойдём завтра на выставку современных художников? Там будут мои работы.
- Меня устраивает моя жизнь и меня устраивают твои работы, спасибо.
- Но я уже взял пригласительный для тебя, это было не так просто, и я обижусь, если ты не придёшь.
- Если я приду, ты успокоишься?
- Конечно, - он замялся. - Только мне пригласительный дали с условием, что ты поможешь разносить напитки, там у них человек не хватает.
- Почему бы это не сделать тебе?
- Я тоже буду помогать, - видимо, никаким пригласительным там и не пахло, просто его попросили найти ещё людей на раздачу.
- Я не думаю, что изменю свою жизнь, разнося напитки, но спасибо за твою трогательную заботу.
Он начал что-то про свои картины, но я его перебил:
- Мне и здесь твоей мазни хватает, по дому не пройдёшь, не споткнувшись об неё.
- Значит, мазня? - драматично протянул Саша. - Расскажи мне тогда о моей мазне, что в ней не так.
- Она лежит и висит везде, где я пытаюсь существовать, а от ярких пятен (которые не становятся портретами или "символом душевного равновесия" от того, что ты пытаешься всех в этом убедить) у меня уже нервный тик, видишь? - и я специально задёргал нижним веком.
- Так значит, это неправда что ты увидел в моей последней работе предвестников мира во всём мире?!
- Когда дело доходит до твоих творений, ты перестаёшь понимать шутки, - я засмеялся, мне вдруг показалось, что всё это весело, и Саше тоже должно быть весело.
В ответ он изо всех сил сдвинул брови, так актёры выжимают из своей мимики всё, что только можно, чтобы их было видно с задних рядов. Его физиономия только усилила мой приступ смеха - вот так начнёшь смеяться, и потом уже не остановить.
- Смеёшься, да, все вы смеётесь, всегда вокруг только веселье и смех, смех, смех, меня тошнит от вашего смеха, я не выношу этих звуков, они входят мне под кожу, они причиняют боль, они разрывают мои барабанные перепонки, режут и кромсают, я кровоточу, кровоточу красками на мольберт, делаю это ради вас, ради ваших ржущих рож, ржущих до слёз, так плачьте же, пока можете смеяться! - продекламировав это на одном дыхании, Саша схватил кисть и принялся с умопомрачительной скоростью и амплитудой замазывать уже почти готовую работу.
Смех застрял у меня где-то в глотке и оборвался там - я подумал, что с ним случилось какое-то помешательство. Удивительно, но сейчас я уже настолько к этому привык, что могу даже засыпать под такие выпады, но тогда, конечно, я испугался не на шутку.
- Всё хорошо, видишь, я уже не смеюсь, никто не смеётся, - я осторожно подбирался к Саше, одну руку протягивая, чтобы забрать кисть, а другой сжимая телефон, чтобы вызвать скорую, полицию, МЧС и что там ещё можно вызвать. Саша резко швырнул кисть об пол и рухнул, сотрясаясь в рыданиях - это гораздо позже я узнал, что в таких случаях нужно сразу заглядывать к нему в лицо, чтобы поймать его на сухих глазах без единой слезинки. Но, наверно, в тот момент сухие глаза при такой истерике напугали бы меня ещё больше, я и так уже подумывал выскочить за дверь и запереть его в квартире, как вдруг...
- Ты самый лучший сосед, какой только может быть, только ты меня можешь понять, ты, с твоим жестоким равнодушием, с желанием всё опошлить, с твоим невежеством в настоящем искусстве, ты лучшее, что со мной когда-либо было, спасибо тебе за всё! - такие приступы у него потом тоже случались, позже он для разнообразия говорил примерно то же самое коту, но в тот момент вышеназванный кот меланхолично наблюдал за нами со шкафа, ожидая дальнейшего развития событий, а вот я совершенно не знал, как на это реагировать. Я просто сидел на диване, уставившись в одну точку, а Саша разбирал свои картины, бормоча, что действительно очень неудобно, когда всё так разбросано, и сокрушался, что раньше обо мне совсем не думал, рассказывал про свои идеи, пришедшие ему на ум вот прямо сейчас, говорил, какие напитки мы будем разносить… У меня был нервный тик.

***
Три месяца спустя.
- Ты бросил подарок в блошиный рынок, даже не открыв, - приставал Саша, хотя подарок был даже не от него, его просто съедало любопытство.
- Подарок мне не нужен, да, ты можешь его посмотреть, да, я жесток к этой милой девушке, нет, жестокость не разрушит мир, но его может разрушить не выполненная мной сегодня работа, потому что тогда зарплата будет меньше, а значит никакой фруктовой заварки, а без фруктовой заварки ты разрушишь этот мир быстрее, чем это сделает моя жестокость к той противной девушке, чай почти готов, садись, я сейчас схожу за вафлями, нет, кисть тебе за столом не понадобится, да, ты несомненно гениален и идея может прийти к тебе в любой момент, но если это произойдёт, я самолично вручу тебе весь миллиард кистей, что валяются по всей квартире, осторожно, чай горячий, прекрати хлюпать, меня это бесит, пожуй вафлю, она с ананасом, да, почти как на той твоей картине с ананасом.
И квартиру наполняет блаженная тишина, иногда прерываемая еле слышным хрустом и хлюпаньем из вредности.

Сальвадор и бордовый плащ

8 января в 22:35 я осознал, что подсел на комиксы. Угадайте, кто послужил этому причиной? Началось с того, что Саша перестал писать картины.
- Я перестал писать картины, - торжественно заявил он с порога моей комнаты и плюхнулся на диван.
Также после этого Саша перестал со мной разговаривать, стал хуже есть и, кажется, почти не спал - всё время валялся на полу с цветной книжицей в руках. Ну валяется и валяется, мне-то что? Это я так себя успокаивал, а самому было не по себе, очень уж непривычно: кисти по дому не разбросаны, ничего не звенит, над ухом не болтает и над душой не стоит, когда я работаю - я даже проект закончить не могу. Смешно это от себя слышать, ведь о такой жизни я мечтал долгие месяцы. Я понял, что надо бы с Сашей поговорить, когда осознал, что прицепил ключи к часам на руке, чтобы хоть что-нибудь звенело, когда я дома.
- Сальвад... Александр, - серьёзно начал я, - я думаю, настал тот день, когда твоё безмолвие насчёт твоего же творческого кризиса начинает выходить за все рамки.
- У меня нет никакого творческого кризиса, - посмотрел он на меня сияющими и абсолютно отсутствующими глазами, - Это же "Путник в бордовом плаще"!
- Эмм… - я постарался собрать мысли в кучу. - Какой ещё, нахрен, в задницу, блин, путник?! - наконец, получилось выдавить после долгой паузы.
Я выхватил у Саши этот дурацкий журнал - на обложке был изображён бордовый плащ с капюшоном (лицо того, кто внутри, было, естественно, в таинственной темноте) на фоне техасской пустыни.
- Значит, теперь ты не художник, а комиксовый задрот, так?
В эту же секунду передо мной возникло лицо с выпученными глазами:
- Отдай журнал или я испепелю тебя "взглядом койота"!
К счастью, я к тому времени достаточно с ним прожил, чтобы философски принимать все его заскоки:
- Тебе незачем тратить на это свою суперсилу, лучше примени её для того, чтобы достать денег, когда надо будет платить за комнату.
- Ты должен меня понять - мне нужно набраться вдохновения, подзарядиться, заправиться, а потом я тебе всё отдам, - Саша легкомысленно махнул рукой, уже потянувшись за "Плащом".
- А как же "я перестал писать картины"? - не успокаивался я, подняв вверх руку с комиксом (можно подумать, этот дылда бы не дотянулся).
- На время. Или ты вправду подумал, что я брошу живопись? - он вцепился в комикс, но я резко рванул в другую сторону. Послышался звук рвущейся бумаги, кажется, с призвуком рвущейся Сашиной души. С совершенно сокрушённым лицом он смотрел на комок мятой бордовой бумаги на полу.
Сделав глубокий вдох и выдох, я постарался спросить максимально спокойно:
- Теперь проблема решена?
- Я его даже не дочитал.
- Вот только не надо сейчас этих драматических интонаций, журнал всего лишь чуть-чуть надорван, я думаю, проблем с чтением это не вызовет.
- Ты его склеишь, - непривычно резко сказал Саша. - Или купишь новый. Половина десятого - киоски ещё работают.
- Да что в нём такого, что ты с ним так носишься?
Он притащил целую стопку из своей комнаты:
- Ты должен прочитать - сначала может показаться глупостью, но автор вложил туда столько эмоций, что сам не замечаешь, как герои становятся живыми, и переживаешь за них, как за самого себя.
- Удивительно, что ты интересуешься чем-то, кроме клякс и геометрических фигур, - усмехнулся я, рассматривая обложки.
- Прочти, - Саша широко улыбался, кажется, уже забыв, что я должен идти в киоск. - Прямо сейчас.
- Один только вопрос, - сдался я, открывая первую страницу бережно положенного мне в руки журнала, - почему ты их всегда читаешь на полу?
- Я люблю читать лёжа, а на моей кровати слишком тесно, ведь там бывают такие моменты, что я падал несколько раз, - Саша рассмеялся.
В очередной раз убедившись, что бывают и неизлечимые психические заболевания, я принялся за чтение. Саша с довольным видом встал у меня за спиной - я понял, что сейчас, видимо, ещё будут комментарии по ходу чтения.
- ВОТ СЕЙЧАС!!! - увлёкшись сюжетом, я аж подпрыгнул от резкого выкрика мне в самое ухо. - Перед тем, как ты перевернёшь страницу, я хочу спросить: как ты думаешь, что он сделает? - Саша смотрел на меня, как игрок в рулетку на колесо.
- Он убьёт своего приставучего соседа "взглядом койота", - проворчал я и перевернул страницу. - Твою ж… - вырвалось у меня, а сзади запрыгал Сашка, и каждая бусинка на нём вызванивала: "Я же говорил!"
Зарплату мне сильно урезали, потому что я задержал проект и не уложился ни в какие сроки. Когда начальник отвернулся, я посмотрел на него "взглядом койота", пусть не нарывается. Саше тоже влетело по первое число от клиентов, но он перенёс это на удивление спокойно, видимо, потому что знал, что нужно копить свои суперсилы для нашей вечерней драки за новый выпуск "Путника в бордовом плаще".

Сальвадор и слишком много нот

Я совершенно равнодушен к музыке. То есть, я могу слушать всё, что угодно, без разбора, по фону. Это, наверное, единственное, что объединяет меня с Сашей - он тоже слушает всю музыку без разбора, вот только если я не заморачиваюсь с выбором того, что включить, то Саша, кажется, поставил перед собой цель послушать все музыкальные стили, что вообще существуют или когда-либо существовали в мире. Наша квартира стала музыкальной шкатулкой с бесконечным заводом. Один день мы, а по совместительству и все наши соседи, наслаждаемся звуками блатного шансона, другой - экспериментальной музыкой начала двадцатого века, третий - народными африканскими песнопениями, четвёртый - корейским поп-роком.

- Почему бы тебе не использовать наушники? - решил я попытать счастья.

- Тогда мои картины ничего не услышат, - последовал совершенно непринуждённый ответ.

- А-а-а, - протянул я и стал оглядываться в поисках его списка музыкальных стилей, чтобы подсчитать, на сколько дней мне уехать.

- Это бесполезно, - Саша любил читать мои мысли. - Любовь к музыке - это моя единственная странность, с ней ничего не поделаешь.

После этих слов музыка резко оборвалась и свет погас - кажется, судьба сжалилась надо мной.

- Нам нужны свечи и какой-нибудь музыкальный инструмент, - заключил Саша и вышел из комнаты.

- Мои нервы не подойдут? - крикнул я вдогонку.

Так в нашей квартире появился ксилофон. Я даже спрашивать не стал, где он его раздобыл. Вообще, с появлением Саши, в квартире стали то тут, то там обнаруживаться подчас удивительнейшие предметы, иногда мне кажется, что они материализуются из его картин. Лошадка-качалка, часы с кукушкой (орущую кукушку я выкрутил в первую же ночь), граммофон и ещё множество штуковин, которые периодически появляются то в кухне, то в зале, то рядом с моей кроватью поутру. А теперь ещё и этот источник адских звуков, звон от которых, кажется, разбивается о стенки черепной коробки изнутри. Саша, кажется, возомнил себя Моцартом, а в кухне даже апельсиновое дерево на стене засохло от его игры. Единственное существо в квартире, кроме новоиспечённого музыканта, которое получало от происходящего удовольствие - это кот Зевс, который носился за мельтешащими палочками как сумасшедший. В итоге я стащил этот адский предмет и выкинул ко всем чертям. Опустим такие детали повествования, как последующие за этим многочасовые трагические моноспектакли, включающие в себя обвинения в том, что я один из тех, кто "от зависти травит гениев"; практически оперные арии о картинах, которые оглохли от моей чёрствости; драматические паузы, наполненные старательным шмыганьем; и, в качестве антракта, любовные сцены с котом, обречённо оставившим любые попытки сопротивления.

***

- Знаешь, а мне нравится, как в металле звучат ударные, - заметил Саша через неделю.

- ТОЛЬКО ПОПРОБУЙ!!! - кажется, у него появились все шансы обнаружить яд в следующей порции своего доширака.

Сальвадор и Эта Женщина

Он даже не забрал свой парик. Саша был, конечно, в восторге от нового странного предмета в квартире, пока не осознал, что даже его фантазии не хватает ни на что большее, чем нацепить парик на голову и пугать кота. Нацепить парик мне на голову и показывать меня коту. Нацепить кота на парик и попытаться это нарисовать. Так и не уговорить меня держать эту композицию, потому что, видите ли, она находится в постоянном движении. Но сейчас не об этом.

Саша называет зал проклятой комнатой. Он действительно не понимает, кто её проклял. Дело в том, что в этой комнате по непонятным (для Саши) причинам не задерживается ни один постоялец. Я ещё удивляюсь, как Зевс от нас до сих пор не сбежал. Наверно, он ещё в прошлый раз понял бессмысленность любых попыток. Но тот последний парень, представившийся нам Алёной, был действительно неплохим, да и продержался дольше остальных.

Алёне было срочно нужно жильё. Саше не хватало в окружении странных людей. Мне нужны были деньги. На том и сошлись.

Началось это прелестное время привыкания к образу жизни очередного ненормального. Конечно, после Саши это оказалось удивительно лёгким, ну выступает Алёна в клубах, ну захламил он комнату платьями, париками и косметикой, но в остальном-то нормальный мужик! Саша с упоением писал с него портреты, как он видит, естественно. Алёна, с его любовью к экстравагантности, был не против и с удовольствием позировал, а потом, в отсутствие Саши, мы с Алёной развлекались тем, что пытались разгадать, где у портрета глаз, где нога, и вообще, не вниз ли головой он стоит. У меня после этого появилась мысль, что где-то есть и мой портрет, не мог Саша меня не нарисовать, вот только что именно из его работ может быть мной, я пока не решил. По словам Алёны, больше всего на меня похожа картина, изображающая фиолетовый утюг, но это не точно.

Может, звучит это дико, но при общении с Алёной я ощущал, что восполняю недостаток общения с нормальными людьми. Пока однажды я не вернулся с работы и не стал свидетелем битвы титанов: Алёна и Саша впервые ссорились.

- Ты не можешь бросить работу из-за такой ерунды! - сокрушался Сашка.

- Не твоё художье дело, - надув губы и грациозно отмахнувшись, пропел Алёна.

Саша растерянно замолчал (удивительно, я никогда не мог так легко заставить его растеряться). Увидев меня, он так обрадовался, что разве что обниматься не кинулся:

- Ты! Ты сможешь объяснить этому чуду в перьях, что он не может бросить работу из-за такой ерунды!

Мы с Алёной переглянулись и рассмеялись.

- Какой такой ерунды?

- Да… - Алёна отмахнулся, - Мне кажется, я уже староват для этого.

- Тебе двадцать два года, - в один голос ответили мы с Сашей.

- Вы считаете, это мало? Я не смогу всю жизнь скакать по сцене, нужно подумать о будущем.

- Как взрослый и нашедший себя в жизни человек, я утверждаю, что ты слишком молод для таких поспешных решений, - карикатурно деловито отрапортовал Саша, пририсовывая к чайнику на своей новой картине малиновые усы.

Алёна смотрел на него, улыбаясь:

- Ты удивительный человек. Я собираюсь уехать куда-нибудь из этой дыры - поехали со мной, тебе тоже здесь нечего делать.

- Да куда ж я поеду, - с интонацией, сильно напомнившей мне кота Матроскина, протянул Саша. - У меня тут студия, Зевс, да и за этим товарищем нужно присматривать, чтобы не натворил чего, - он шутливо запульнул в меня Алёниной кисточкой для макияжа. Или своей, для рисования... Кто их разберёт, со своими этими кисточками...

- Прости, друг, я пытался тебя от него избавить, - усмехнулся Алёна, обращаясь ко мне.

Классный он был парень, этот Алёна, жалко было с ним расставаться, он даже свой любимый парик не забрал, на память оставил. Он единственный, кто не только ушёл не из-за Саши, но и хотел забрать его с собой. Размечтался.

Сальвадор и люди

Были и другие жители "проклятой комнаты", они обитали там не так долго, как Алёна, но было среди них несколько интересных личностей. Например, Человек-шарф. Он был помешан на своём здоровье: по ночам врывался в мою комнату, чтобы закрыть окно, говорил, чтобы мы изолировали от него Зевса, чтобы изолировали от него Сашу, и всё время ходил в шарфе, даже дома. Кажется, от всепроникающего запаха красок в спёртом воздухе его комнаты, у него под конец начались галлюцинации. Он сбежал через окно, уничтожив все Сашины картины, находящиеся в коридоре. С тех пор у Саши выработалась стойкая фобия шарфов.

Потом ещё была девушка, которая всё время смотрела фильмы ужасов. Всё было бы неплохо, если бы не ночью и не на полную громкость. Я-то могу спать хоть под строчащий пулемёт, а вот у Саши мешки под глазами с каждым разом вырисовывались всё отчётливей. Но девушка ему, кажется, нравилась, поэтому он своё плохое от недосыпа настроение срывал на мне. Я предложил ему поговорить с нарушительницей спокойствия. В общем, в тот день она стала его девушкой, а на следующий день они бурно расстались. Бедняжка ушла в слезах и нервах, а Саша для приличия просидел весь день в комнате с отрешённым видом, рисуя чёрно-серые изображения. Она оставила гору дисков, но посмотреть я их так и не смог, потому что Саша, за несколько ночей выучивший все диалоги, дословно пересказывал мне все неожиданные повороты сюжета. Хотя, бесспорно, крики ужаса у него получаются очень талантливо.

Но была одна личность, из-за которой из дома чуть не ушёл Саша. Это тот кошмарный парень, навсегда запомнившийся в истории нашей квартиры под прозвищем Весёлый. Он тоже был художником. Это был самый счастливый человек на планете, готовый расстреливать тех, кто был недостаточно счастлив. Я был, по его мнению, преступно несчастен. Для него предел депрессивности человека заключался в том, что этот человек не смеётся над его шутками. Нетрудно догадаться, что большинство окружающих его людей просто-таки безвылазно сидели в депрессии. А рисовал он иллюстрации к детским книжкам и находил пятна Санька очень угнетающими.

- Что же в них угнетающего? - миролюбиво поинтересовался тогда Саша. В тот день он уже закатил мне истерику из-за того, что я съел все вафли и не купил новые, поэтому на скандалы больше не нарывался, считая свой план на день выполненным.

- А ты подумал о людях, которые смотрят на твои картины и у них портится настроение от того, что они так и не поняли, что только что увидели перед собой?

- Да как же не поняли? - непонимающе вскинул брови Саша. - Например, на этой же явно видно, что она посвящена контрасту между тем, как видят мир дети и взрослые. Она и называется соответствующе: "Магнит".

- Давай выйдем на улицу и спросим прохожих, - нахально предложил Весёлый.

Когда они вернулись, Весёлый был ещё более весёлый, чем обычно, а Саша быстрым шагом прошёл к себе в комнату, хлопнул дверью и ни с кем не разговаривал три дня. На четвёртый день он вышел из комнаты и сел в кресло напротив меня.

- Я долго думал. Долго рисовал. Я уезжаю.

- Что привело тебя к такому решению? - спросил я после нескольких секунд недоумённого молчания.

- Я слишком грустный. Мне надо туда, где все такие же грустные, как я.

Интрига.

- Это где?

Саша с готовностью вскочил с кресла:

- Я буду странствовать по миру, беседовать с людьми, искать себя, искать понимания в чужих сердцах, потому что в этих радостных сердцах я его больше не найду. Никогда.

- Может, просто выселим этого придурка?

- Идёт!

Как только Весёлый с чемоданами вышел из квартиры, Саша заметно повеселел.

Сальвадор и Дали

Мне в последнее время снится Сальвадор. Который Дали. Выходит он во сне из Сашиной комнаты, ус накручивает и говорит: "Ищи у себя в квартире, и тогда найдёшь". Я его спрашиваю каждый раз, что я должен искать, а он ухмыляется и гладит ручного носорога размером с женскую сумочку. Каждую ночь. Как будто перед сном Саша меняет мой мозг на свой, а утром - обратно. Я от отчаяния ему обо всём рассказал.

- У меня один и тот же сон каждую ночь, - я говорил как будто невзначай, а сам не мог перестать нервно барабанить пальцами по столу, а потом ещё усмехнулся (видимо, очень фальшиво), чтобы показать, как иронично к этому отношусь. - Сальвадор Дали выходит из твоей комнаты со своим грёбаным ручным носорогом.

- Значит, носорогом, понятно, продолжай, - кажется, Саша пересмотрел фильмов про психотерапевтов.

- И просит меня что-то найти в квартире, - я стукнул кулаком по столу в избытке чувств, - И гладит этого носорога, и смотрит на меня, не отрываясь!

- Так, смотрит, гладит, что-то ещё?

- Этого достаточно, поверь.

- Я думаю, ты должен это найти.

- Носорога?

Саша задумался с таким видом, как будто разрешал главные вопросы философии:

- Думаю, мы поймём, что это оно, когда это найдём.

Я с умным видом кивнул, мысленно пообещав себе больше никогда в жизни у Саши ничего не спрашивать.

- Нам нужно записать всё, что мы на данный момент имеем, - решительно сказал Саша, доставая мой блокнот и свой карандаш.

- У нас есть Саша, - подсказал я.

Он, ничуть не смутившись, записал своё имя, а потом и моё.

- Муха вон летает, её не забудь, - не унимался я.

- Твои мысли заняты пустяками, - укоризненно сказал он и записал ещё: "Сальвадор", "носорог", "моя комната".

- Ты всё? Мне просто дико любопытно, что ты будешь с этим делать дальше.

- Начать поиски нужно с моей комнаты, - покусав карандаш, выдал Саша.

- Как скажешь, Шерлок, - ответил я в предвкушении шоу.

Он просиял, а я подумал, что последнее было лишним. Саша начал вживаться в роль. Он вдохновенно носился по своей комнате и многозначительно хмыкал в каждом углу. А вот и благословенные минуты тишины с незначительным бренчанием по фону! Саша задумчиво глядел в окно, перебирая струны на гуслях. Я даже не буду рассказывать, как у нас появились ещё и гусли, я и сам не совсем в курсе этой таинственной истории. Я давно понял, что если мне вдруг понадобится светящаяся шарманка с маленьким кукольным театром внутри и доступом к интернету, то такую штуковину у Саши наверняка можно найти или попросить его раздобыть. Другое дело, что эта затея может обернуться появлением в доме ещё и чудо-швабры, стопки образцов заполнения "валентинок", полной коллекции древнегреческих мифов, соломенной шляпы и двух раритетных дисковых телефонов.

- Может быть, это полная коллекция древнегреческих мифов? То, что тебе нужно найти? - спросил Саша наконец, глядя на свой книжный шкаф.

- Нет-нет, ищи лучше, - издевался я.

- Шарманка с кукольным театром?

- Вряд ли.

- Всё понятно, - он выбросил гусли в окно.

- Так-так? - вот тут Саша меня действительно заинтриговал.

- Сальвадор говорил о том, что сам умел и ценил. Он каждую ночь приходит в мою комнату, используя для этого твоё подсознание, чтобы восхищаться моими работами, а тебе, неразумному, советует приглядеться и признать во мне способности.

- А ведь это и правда элементарно, - постарался подавить смех я.

- Если хоть немного подумать, мой друг, - и он поднёс к губам трубку. Из которой мыльные пузыри вылетают.

На следующую ночь мне приснилось, как Шерлок Холмс играет на гуслях, но об этом Саша никогда не узнает.

Сальвадор и настоящая драма

Однажды я увидел на глазах у Саши настоящие слёзы. Не в смысле «солёная жидкость, выступившая на покрасневших глазах», такое с ним бывает, но это были совершенно искренние слёзы, не на зрителя. И ни оглушительных всхлипов, ни театральных жестов, а при виде меня Саша даже не сделал ни одного трагического комментария, просто ушёл к себе. Я даже испугался, правда. Но лезть не стал. Зная красноречие Саши, гораздо уместнее просто подождать, когда он успокоится и сам придёт изливать душу. Я понял, что уже слишком долго стою на пороге, и прошёл в зал. На столе лежало письмо.

"Уважаемый Александр Моконтов. Мы рады сообщить, что вы успешно прошли кастинг в театральную студию "Камзол" и с 4 сентября мы ждём вас на наших занятиях!"

Так эти его слёзы - очередное выступление, только более качественное?

- Я теперь никогда, никогда не смогу стать настоящим мальчиком! - послышался из его комнаты трагический возглас.

Я заглянул к нему:

- Поздравляю - я видел письмо из Хогвартса.

Никак на меня не отреагировав, он закрыл дверь перед моим носом и из комнаты донеслось:

- Ах, моя бедная Фея, моя бедная Фея!

- Главная роль? - не унимался я, заглядывая в комнату. Мне нравилось его раздражать, не всё ж ему.

Саша сидел на стуле, по-кукольному вытянув вперёд руки и ноги, и заливисто смеялся. Это, видимо, и был ответ на мой вопрос.

- Ты поверил, поверил, поверил! – радостно вопил Саша, даже не удосужившись стереть слёзы. - Ты даже почерка моего не знаешь, бестолковый!

- А я всегда думал, что ты пишешь так же странно, как и рисуешь. Откуда же мне было знать, что ты человеческий алфавит используешь.

- Это ж надо, - не унимался Саша, - ты даже не разглядел, что печать на письме нарисована акварелью, и мелкий шрифт не читал, а я так старался!

- Ты думаешь, я разглядывал печати и мелкие шрифты после того, как ты тут разревелся? - досадовал я на себя, пока Саша нёсся в зал и обратно, чтобы сунуть мне под нос печать, торжественно гласившую: «Сим знаком устанавливается, что прочитавший это – вождь племени балбесов». Я еле удержался, чтобы не поставить ему печать под глазом.

- Да ладно, не обижайся, мне просто заказали оформить спектакль «Пиноккио», вот я и не устоял.

Я и сам понимаю, что по-детски обижаться на это, но я-то действительно думал, что у него что-то случилось, и потому мне теперь обидно, что не заметил очевидной подставы. Но я взрослый и разумный человек, умеющий не поддаваться на такие глупые провокации, поэтому я поступил достойно. Всего лишь на неделю лишил Сашу фруктовой заварки.

«Сальвадор», дубль первый, мотор!

Я не очень-то люблю ходить в кино. Могу сходить с кем-то, если позовут, но сам предпочитаю домашние киновечера. К счастью, Саша тоже их любит, это практически единственное, что у нас совпадает. Сейчас я уже привык к совместным просмотрам, но сначала это для меня было дикостью - я не привык делиться фильмами. А когда присоединяется Саша, можно быть уверенным, что сегодня будет идти одновременно два фильма: один на экране, второй в комнате. И не важно, в который уже раз мы его смотрим. Фильм на экране тот же, а в комнате каждый раз новый.

Фильм-биография. Презрительно прищурив глаза, Саша сообщает:

- Я слышу, как Распутин переворачивается в гробу.

Фантастика. Саша с умным видом чешет подбородок:

- Мы все - временной парадокс. Один большой временной парадокс.

Мелодрама. Почти весь фильм смотрит не на экран, а на меня:

- Вот пытаюсь понять, ты действительно вникаешь или смотришь на её грудь?

Фильм ужасов. В самый напряжённый момент внезапно пронзительно визжит, а пока я валяюсь на полу с инфарктом, добавляет:

- Вот так надо, а не как она.

Мюзикл. Всё время поёт. Всё. Время. И прыгает.

Военный фильм. Много рассуждает об оружии. Да, он разбирается в оружии. Я сам охренел.

Комедия. Смеётся очень вдохновенно. Хоть тут на человека похож.

Мультфильм. Разговаривает с персонажами.

Аниме. Всегда просит скачивать с субтитрами. Учит по ним японский.

Вестерн. Спокойно смотрит. В полном ковбойском обмундировании.

Фэнтези. Если в фильме появляется какое-то кольцо, кулон, амулет, начинает искать на себе похожее.

Детектив. Самый невозможный жанр. Весь фильм Саша выдаёт тонны дедуктивных размышлений, ни одно из которых не оказывается верным, а большинство из них противоречит любой логике. Когда видит, что в фильме всё по-другому, страшно расстраивается.

Триллер. Спит.

Боевик.

- Эту реплику я уже слышал в другом фильме. И эту. И эту.

Исторический фильм. Заставляет Зевса смотреть с нами. Он верит в перерождение душ и думает, что, возможно, Зевс в прошлом был какой-то исторической личностью и ему будет интересно про себя посмотреть.

Арт-хаус. Молча внимательно смотрит, а после так же молча идёт рисовать. Может после этого молчать сутками, погрузившись в творчество. Нетрудно догадаться, что арт-хаус мы идём смотреть, когда мой уставший мозг отчаянно нуждается в тишине.

Мне интересно, как Саша ведёт себя в кинотеатре? Надо будет как-нибудь позвать его с собой в кино, а там уже мысленно пожелать остальным зрителям крепкого психического здоровья.

@темы: В процессе, Флафф, Джен, Юмор, Мини, POV, PG

---

[Обсидиана]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[LRaien]

Название: «Memento mori»
Автор: LRaien
Рейтинг: R
Пейринг: Мэй-Эл/Кама
Размер: мини, 6 670 слов.
Статус: закончен
Саммари: Кама — симбионт патрульного корабля «Персефона». Сходство с человеком лишь морфологическое, и Кама одинок, пока не встречает Мэй-Эл — симбионта сверхбыстрого корабля «Гермес». Между ними возникает взаимная симпатия, несмотря на то, что Мэй-Эл даже среди симбионтов — пария. Но вот незадача — «бракованный» должен умереть.
Примечания: 1) является частью вселенной «Детей Неба» (т.е. сайд-стори к «Мятному космосу»), но можно читать отдельно, тут матчасти едва ли не больше, чем каноне.
2) На фикбуке можно плюсануть тут, оригинальный пост с текстом и плюшками по нему в моем дневнике здесь.
3) Оба персонажа не имеют пола, но идентифицируют себя как «он», поэтому категория проставлена «слэш».

Патрульный корабль симбиотического типа, «Персефона». Оранжевые огоньки, мечущиеся по серым стенам, словно отлитым из стали. Ровный гул двигателя. Ритмичная пульсация искр в находящейся в алькове контактной субстанции. Её поверхность мутнеет, где-то внутри смертельно опасного вещества находится один из возрожденных древней цивилизации, один из Умбра. Он чувствует корабль, своё огромное и могучее второе тело, часть себя. Он ощущает то, что ощущают сенсоры корабля: космос, небесные тела, другие корабли, станции и… и людей внутри него самого.
Люди понятия не имели, кто он такой на самом деле. Они называли его гуманоидную форму симбионтом, называли техником. Знали лишь то, что он отличался от них, несмотря на морфологическое сходство гуманоидной формы с человеческими особями. Люди даже не понимали, кого они разбудили.
Первый приказал молчать. Первый, контролирующий всех симбионтов, королева улья возрожденных из руин Умбра. Он велел притворяться теми, за кого их приняли недалекие человеческие особи, велел подчиняться. Это было унижением, но никто не испытал столько боли от людей, сколько Первый — и весь улей выполнял приказ, не будучи в состоянии воспротивиться. Первый ждал, все остальные — тоже.
Ожидание затягивалось.

Симбионт «Персефоны» не любил покидать свой корабль. Он знал, что во вне есть люди, что их много и что они не так привыкли к техникам, как экипаж корабля. Этого хватало, чтобы ненавидеть подобные моменты.
— Давай же, — нетерпеливо переминался с ноги на ногу помощник пилота. — Медик ждет!
Не выдавая пренебрежения и отвращения ни единым жестом, симбионт встал с пола, где находился, проверяя барахлившие после посадки закрылки, и направился к шлюзам. В двадцати трёх шагах — мучительных шагах, отдалявших техника от самого себя, от корабля, — находился столик с медицинским оборудованием, за которым сидел человек с алой повязкой на плече.
— Название? — хмуро поинтересовался он у симбионта.
— Кама, номер — «три-четыре-два». «Персефона».
Медик кивнул, быстро вколол лекарство — Кама едва сдержался, чтобы не поморщиться, — и тоскливо пробормотал в сторону:
— И чего ради им надо было тащить эту заразу через половину системы? Им веселье, а мне работать сверхурочно.
Лепет человека объяснял, почему всем симбионтам космопорта приказали явиться сюда, на прививку. Корпорация перевозила опасный груз, поврежденный из-за недосмотра экипажа, и теперь все техники проверялись и получали рассчитанную на их организм защиту от вируса. Тем не менее, Кама не испытывал к паразитам-людям никакой благодарности: он понимал, что они хуже любой заразы. Техник «Персефоны» развернулся к своему кораблю, и тут увидел сородича.
Незнакомый симбионт прошел мимо, не обращая внимания на Каму, как было принято у Умбра: молчать, чтобы не выдать себя — приказ Первого. С этим и не особо хотелось общаться. Белая кожа, такие же белые короткие волосы с двумя оставленными спереди длинными прядями, окрашена лишь сиреневая радужка: в нём узнавался один из новой партии «бракованных», обладавших независимостью и менее восприимчивых к приказам Первого. Это делало их париями, с ними не общались даже свои. Но в какой-то момент захотелось оглянуться — и Кама замер, пораженный: симбионт из бракованных улыбнулся и подмигнул ему.
Техник «Персефоны» не пользовался мимикой, считая это человеческой чертой, глупым излишком. Но на лице другого симбионта это смотрелось так естественно, что Каме пришлось одёрнуть себя, чтобы не улыбнуться в ответ. Уже почти на грани слышимости, но Кама сумел разобрать, как пария называется медику:
— Мэй-Эл, номер — «семь-два-три». «Гермес».

«Мэй-Эл».
Оказавшись в алькове, Кама начал проверять системы корабля, одновременно размышляя о встрече.
«Он подмигнул мне».
Партия «три-четыре» тоже была с недостатком: биотехники хотели сделать их больше похожими на людей, одарив светло-каштановыми волосами и типичным человеческим цветом кожи, но в расчеты закралась ошибка — у всей партии линии татуировок были заметны на всю правую щеку, разрушая сходство. Это проявилось лишь тогда, когда всех «три-четыре» подсоединили к кораблям: вместе с радужкой окрасились и контактные линии на коже. Уже поздно было разделять партию с кораблями, да и не у всех это бросалось в глаза. Тоже в каком-то роде брак, но Первый не обращал на такие мелочи внимания. А вот «семь-два» были опасными.
— Он просто дефективный.
Вкрадчивым вмешательством пришло ощущение сознания Первого, вызывая на диалог.
— Интересуешься одним из выродков?
Зачем спрашивает, если знает? Затем, что хочет услышать ответ лично от Камы.
— Не я, а он, — от души подумал техник «Персефоны», сам до этого и не помышлявший о связях с кем-то.
— Забудь. Они все обречены.
После этой мысли Первый отключился, но мрачное предсказание оставило неприятный осадок. А сами «семь-два» знают, что их уже решили принести в жертву ради сохранения секретов Умбра?
Кама вдруг понял, что знают. Тот, Мэй-Эл, прекрасно осознавал, кажется, что его существование долго не продлится.
В любом случае, это неважно. Больше они никогда не увидятся.

Из-за опасности заражения все корабли на станции задержали на трое суток. Уже на второй день «Персефона» негодовала, ощущая себя запертой в тесной душной капсуле, желая обратно в космос, и потому, когда ладонь чужого симбионта коснулась обшивки возле шлюзов, Кама даже обрадовался. Выбрался из алькова и почти побежал к шлюзовой камере, уже зная, кто именно решил зайти.
У выхода стоял Мэй-Эл, прислонившись к обшивке корпуса и улыбаясь.
— Привет, — сказал он. — Не против?
Кама скрыл все эмоции, стараясь выглядеть безучастным.
— Если тебе нечего делать...
— Нечего, — быстро согласился Мэй-Эл и уселся на ступеньки шлюзовой камеры, чуть повернувшись к симбионту «Персефоны».
Замерев, Кама попытался не выдать своих чувств: казалось, ладони гостя искали не опору, а возможность потрогать поверхность корабля, нежно прикасаясь к покрытию. Будь «Персефона» менее сдержанной, менее ограниченной, её техник уже бы прижимался к технику «Гермеса», потому что его касаний хотелось ещё. От них веяло необычно приятным теплом, и Кама впервые задумался о том, о чем раньше не задумывался никогда: о возможном контакте с кем-то из своей расы. Увлекшись своими ощущениями, Кама пропустил момент, когда на корабль зашел ассистент пилота «Персефоны».
Мэй-Эл замер, напрягшись.
— А этот тут зачем? — удивился ассистент, глядя на сидящего симбионта с «Гермеса» сверху вниз.
— Обмен навигационной информацией, — спокойно солгал Кама.
— А-а-а, — протянул человек, затем наклонился к незнакомому ему технику и осторожно, словно рассматривая новую вещь, чуть приподнял его голову за подбородок, разглядывая сиреневые глаза, серьги, черты лица.
Пальцы Мэй-Эл судорожно сжались, панический страх Кама чувствовал как свой, но на лицах обоих симбионтов не отразилось ни малейшего намёка на эмоциональную реакцию.
— А у этого твоей метки на щеке нет, — прокомментировал ассистент, убирая руку. — Ладно, продолжайте обмениваться информацией, нам ещё долго тут торчать.
Как только человек скрылся, техник «Персефоны» спросил:
— Почему ты испугался?
Мэй-Эл бросил на него резкий взгляд, и Кама было подумал, что вопрос останется без ответа, но тут бракованный вздохнул и пробормотал:
— Люди опасны.
— Они-то? — Кама привык, что экипаж относится к нему, как к высокоразвитому калькулятору-навигатору, но это его устраивало. — Что они могут сделать?
Кажется, это не то, что следовало говорить: Мэй-Эл отвернулся и сквозь зубы произнёс:
— Мой экипаж не очень дружелюбен.
До техника «Персефоны» начало доходить:
— Но инструкции...
— Моему пилоту наплевать, — едко рассмеялся Мэй-Эл. — Он постоянно пьёт, ничего не соображает.
— Постоянно пьёт? — не понял Кама.
— Алкоголь, — непривычное слово резало слух и не вызывало никаких ассоциаций, но симбионту «Гермеса» оно явно не нравилось. — Эта дрянь делает людей глупыми и безрассудными. Мой пилот может весь маршрут валяться в своей каюте, а потом его ассистент пишет в отчетах о том, как тот не спал сутками, отрабатывая смены. Ассистент, кстати, вообще ненавидит биокорабли, поэтому живет где-то на Приёмной-4. Меня боится.
Люди, употребляющие сводящие с ума напитки. Член экипажа, боящийся ступить на собственный корабль. Мир Камы обогащался новыми образами с каждой фразой бракованного.
— Ты главный на «Гермесе»? — озадаченно уточнил симбионт «Персефоны».
— Я — «Гермес». Люди во мне слишком заняты собой, чтобы заметить, что я существую. Но когда замечают — лучше не попадаться им на глаза. Я с ними всего неделю, а меня пытались убить уже девять раз.
Кама молчал, не зная, что можно сказать. «Семь-два» не были связаны с общей сетью, только друг с другом и с Первым, поэтому почувствовать его мысли можно было только… но о таких отношениях Каме и думать не хотелось. Он здесь с Мэй-Эл только потому, что другой компании не предвидится. Вовсе не потому, что у симбионта «Гермеса» приятные прикосновения.
Очень приятные.
— Ладно, — Мэй-Эл поднялся и повернулся спиной к собрату. — Я обратно. «Гермес» не должен быть без меня.
Кама вздрогнул, поняв, что сейчас останется в одиночестве:
— Мэй-Эл...
— Просто Мэл.
— Мэл, ты… — техник «Персефоны» даже не заметил, как естественно начал называть сородича кратким именем, — ты ещё зайдешь?
Тот обернулся:
— У нас ещё два дня простоя, Кама. Обязательно зайду, — и подмигнул.

Мэй-Эл шагал по коридорам «Гермеса» практически бесшумно. Он чувствовал своё — корабля — тело, он знал, что пилота сейчас нет на борту, человек снова ушел «надираться в стельку» в баре. Мэл не осознавал полного значения выражения, но знал, что скоро пилот вернётся — и вернётся далеко не в лучшем расположении духа.
Дойдя до алькова, симбионт замер, потом улыбнулся и погрузился в вязкую контактную субстанцию, переливающуюся оттенками сиреневого. Только он расслабился, переходя на ощущения «Гермеса», как уютное спокойствие прервал телепатический контакт. Мэл будто наяву услышал резкий голос:
— Даже не думай, бракованный.
— Пошел к черту.
Первый не обладал полновесным влиянием на «семь-два», но от разговоров с ним это не спасало. Точнее, от перебранок.
— Ты сдохнешь, а ему ещё жить. Хочешь убить его этим?
Мэл фыркнул:
— А ты-то чего печешься о нем? Удивлен твоей заботе, думал, ты бесчувственная эгоистичная скотина.
— Мои чувства — чувства всех. Кроме вас, выродков. И они тебя не касаются. Забудь про свои заигрывания, ты сдохнешь меньше чем через неделю.
— Если бы ты сделал хоть что-то, чтобы это остановить, я бы тебя послушал. А так — отвали.
После небольшой паузы Мэй-Эл почувствовал последнюю мысль Клото перед тем, как тот отключился:
— Ты всё равно сдохнешь.
Неудивительно, что Первый ненавидел «семь-два». Неудивительно, что отдал их врагу, как бесполезную пешку.
«Семь-два-один», Деймос — мертв. «Семь-два-два», «А» и «Б», близнецы Ариадна и Миранда — уже отозваны. Нетрудно догадаться, кто будет следующим.

Кама ощущал беспокойство. Он был полностью погружен в контактную субстанцию, его сознание было неделимо с «Персефоной», но его продолжал беспокоить Мэл.
«Мэл».
Это были мысли не только гуманоидной формы, тело корабля тоже жаждало контакта. Ощущение от прикосновений симбионта «Гермеса» преследовало Каму до сих пор. Но Первый ясно дал понять — все «семь-два» обречены. Нет смысла пытаться сблизиться с Мэй-Эл, ведь он…
…он умрет.
От этого словно сдавили грудную клетку, как будто контактная субстанция стала густой и тяжелой, а на обшивку корабля обрушилось давление в сотни атмосфер, разбивая вдребезги. Улыбающийся Мэл, жизнерадостный, обещающий зайти ещё раз. Мэл, сжавший кулаки и не выдающий ничем страх от человеческого касания. Мэл, Мэл, Мэл…
Как хорошо, что между ними нет связи, что «семь-два» не обладают возможностью телепатического контакта вне своей партии, иначе бы Кама не удержался и связался бы с ним — чтобы почувствовать ещё раз. Не хотелось выдавать перед ним свои чувства, не хотелось признаваться в своей зависимости — в зависимости от смертника.
«Когда он придет в следующий раз, я не пущу его дальше порога, и…»
Бред.
Кама отлично понимал, что «Персефона» будет счастлива. Он — весь, обе сущности — не может без того симбионта-парии.

Кама почти смирился с мыслью, что Мэл ему приятен. Он признался себе, что был бы только рад его появлению на «Персефоне», но тот отчего-то медлил. Приближался момент взлёта, и когда до старта оставалось чуть больше часа, Кама места себе не находил. Он уже решился покинуть ненадолго корабль, чтобы познакомиться с «Гермесом» и узнать, что случилось у Мэй-Эл, как почувствовал его присутствие. Касание ладони, тёплое ощущение на внешней панели — это мог быть только Мэл.
В этот раз симбионт «Гермеса» выглядел несколько не в себе: он был чем-то расстроен и даже разозлён, но Каме он улыбался по-прежнему.
— Соскучился? — поинтересовался он, снова садясь на пол.
Кама затаил дыхание, стараясь ничем не выдавать восторга от того, что руки Мэй-Эл снова касались его — «Персефоны» — тела.
— Не особо. Делать здесь нечего. С людьми общаться не хочется.
Несмотря на попытки казаться равнодушным, Кама осознавал, что Мэл видит его насквозь.
— Понимаю, — усмехнулся он, поглаживая ладонью стену, возле которой сидел, и техник «Персефоны» чуть не застонал от восторга. — Я у тебя вроде «невесть что, но сойдет».
Очередное людское выражение немного отрезвило Каму.
— А ты зачем здесь? Не верю, что нечего делать. У тебя должно быть много дел — времени мало.
Сказал — и сам пожалел, что не заткнулся вовремя: Мэй-Эл отвернулся, убрав руку от чужого корабля, а «Персефона» — и Кама вместе с ней — чуть не взвыла от разочарования.
— Да, — ответил Мэл после продолжительной паузы. — Времени мало.
— Мэй-Эл, извини, я не…
— Мэл. Просто Мэл.
— Мэл, я не хотел говорить тебе это, я не хотел напоминать тебе о… о… — Кама бессознательно наклонился вперёд, не решаясь протянуть руку, чтобы коснуться плеча собрата.
— О том, что Первый пустил нас в расход в угоду людям и своему самолюбию, — ядовито произнёс Мэй-Эл, не оборачиваясь. — О том, что я скоро сдохну.
Кама выпрямился, сжав губы. В конце концов, он не виноват в том, что Первый принял такое решение. Он не обязан извиняться перед дефектным за то, что сказал правду.
— Да, об этом, — его голос звучал твёрдо. — И я не понимаю, почему ты тратишь время здесь и со мной.
«Я спрашиваю то, что имеет для меня значение. Для меня действительно важно, зачем он здесь».
Мэл замер на секунду, потом поднялся и развернулся, глядя Каме прямо в глаза. Тот не отвел взгляда, а симбионт «Гермеса», смущенно накручивая длинную прядь на палец — очень человеческий жест, но сейчас это даже показалось милым, — произнёс:
— Давай обменяемся запахом.
— Мэл, ты... — Каме захотелось озвучить свои мысли и чувства на более удобном языке Умбра, но был запрет Первого. — Ты... ты сломался?
Тот рассмеялся.
— Ты нравишься мне, Кама. А я тебе как, сойду?
Симбионт «Персефоны» молчал, изумленно глядя на Мэй-Эл и не зная, что ответить. Мэл улыбнулся:
— Кажется, очень даже сойду, — сказал он и потянулся к губам Камы.
Для того, чтобы «обменяться запахом», нужно было лишь «оцифровать» рецепторами языка немного слюны того симбионта, с кем бы ты хотел иметь общий запах, иметь связь. Раньше Кама считал, что это неприятная процедура, она не нравилась ему нахальством и черствостью, но на деле это оказалось совсем иначе. Мэй-Эл превратил простое соприкосновение в чувственное наслаждение, пройдясь кончиком языка по языку и губам опешившего сородича. Приятное тепло, эйфория от того, что Мэй-Эл касается его вот так — изнутри, проникая — это всё сводило с ума. Когда Мэл отстранился, закончив, Кама неосознанно потянулся вслед за ним, желая продлить ощущения, но тут же замер, недоверчиво глядя на новообретённого партнера. Тот ухмыльнулся, облизнувшись, и симбионту «Персефоны» осталось только замереть, с ужасом осознавая, что ничего уже не станет таким, как раньше.
— Ну, — развернулся Мэл, — теперь мы связаны, Кама. Если захочешь, можем поболтать в любое время.
И он направился к телу-кораблю, оставив Каму ошеломленно осознавать свои чувства.

Как только Мэй-Эл вернулся на корабль, тут же направился в альков. «Гермес» нуждался в своей гуманоидной части, соединения проводов ныли: пилот снова надрался в баре возле станции и заперся в каюте, горланя что-то совершенно немелодичное. Мэл поморщился: он бы с удовольствием избавился от этого существа, от клейма Корпорации — и в космос, на свободу… Но надо было лететь: старт уже назначен, и если что-то пойдет не так, начнут разбираться. Да, имевшийся экипаж был отвратителен, но хотя бы знаком и понятен, а новые чужие люди... нет, нет, лучше успеть заранее.
Погрузившись в контактную субстанцию, Мэл растворился в ощущении себя-корабля. Единственной мыслью, не относящейся к процедуре взлёта и отметке курса, было «Мы могли бы. Я и «Персефона», мы могли бы...».
А потом это уже стало неважно.

Кама растворился в ощущениях «Персефоны». Взлёт, лечь на курс, полёт. Контактная субстанция обволакивала, и от ощущения привкуса Мэла хотелось рассмеяться, но чувства отдавали горечью: Мэй-Эл обречен.
«Он умрет, и ничего нельзя с этим поделать. Мне нельзя было привязываться к нему, нельзя. Первый был прав, но… Мэл умрет, не хочу этого!»
— Эй, — раздался в его разуме знакомый голос, — я ещё жив.
Мэй-Эл уже пользовался связью между ними, легко откликаясь на мысли о себе.
— Не лезь в мой разум без спросу! — возмутился Кама.
— Мне отключиться? — насмешливо поинтересовался Мэл.
— Конечно же, нет!
По эмоциям Мэй-Эл Кама понял, что тот улыбается.
— Знаешь, — проникновенный тон заставил задрожать, будто симбионт «Гермеса» снова касался «Персефоны», — я рад, что успел это сделать, Кама. Что обменялся с тобой запахом. Даже если потом ты возненавидишь меня…
— Уже ненавижу!
— Тем проще. Но не смей думать, что я должен был поступить иначе.
— Конечно же, нет!
— Кама, ты повторяешься, — от этой мысли веяло теплом и радостью, такими светлыми и приятными, что симбионт «Персефоны» подумал о том, в чем боялся признаться даже себе.
— Я люблю тебя, Мэл.
— Я тоже люблю тебя, Кама.
Пауза была наполнена общим чувством сожаления — они оба были слишком далеко друг от друга, да и кто бы позволил? Сейчас люди, которым было велено подчиняться, управляли кораблями и их техниками. О том, чтобы соединиться с кем-то, не было и речи.
— Знаешь, — прервал молчание Мэй-Эл, — они оставили нам космос.
Ответная мысль Камы не содержала слов, только эмоции. Тепло, убаюкивающее биение сердца «Персефоны», нежность и восторг от того, что жив, что находишься среди звёзд — там, где должен находиться. Мэл ответил тем же: спокойный ритм «Гермеса», наслаждение скоростью и легкостью собственного тела-корабля. Обмен ощущениями продолжался несколько минут, но эти минуты словно вмещали в себя целый мир.
— Мэл, ты потрясающий. «Персефона» — патрульный корабль, я никогда не мчался так быстро, как «Гермес».
— Ты тоже потрясающий, Кама. Ты любуешься тем, мимо чего я пролетаю за мгновение. «Гермес» видит только бесконечные искры звёзд, проносящиеся мимо корабля в гипер-прыжке, а «Персефона»…
Они говорили о звёздах, о космосе, о полётах, о скорости, о яркой ледяной комете, встреченной патрулем недавно, об узоре из созвездий на карте. Они говорили, сколько хватало сил, желаний, мыслей. От одного телепатического контакта, молчаливого, уже было приятно, и каждому хотелось продлить удовольствие, но времени было мало.
Мэй-Эл почувствовал — сейчас это казалось очень далеким — обрыв двух родственных связей. Он закрыл эти эмоции от симбионта «Персефоны», и неохотно подумал:
— Кама, мне нужно связаться с «семь-два-четыре» и «семь-два-пять», извини…
Сожаление и понимание в ответ:
— Да, конечно. Мэл…
— Да, Кама. Я выйду на связь, как только закончу.
Благодарность, легкая нежность — как будто поцелуй в щеку, а затем Кама отключился.

Мэл немного подождал, пока его мысли придут в порядок после контакта с техником «Персефоны». Сеанс связи занял несколько часов, но Мэй-Эл не жалел ни об одной секунде этого времени. Он чувствовал — связь с Ариадной и Мирандой, принадлежащих кораблю «Кастор и Поллукс», оборвалась совсем. Значит, они, как и Деймос с «Перуна», мертвы. «Семь-два-один», теперь «семь-два-два», «А» и «Б». А он сам, Мэй-Эл — «семь-два-три».
— Альто, — позвал Мэл.
Симбионт «Охотника» откликнулся почти тут же:
— Чего тебе?
— Альто, времени мало. Подошла моя очередь, а после меня — ты.
Небольшая пауза, потом ленивая мысль:
— Да ну их всех. Меня зашвырнули на самую периферию, не думаю, что выдернут отсюда.
И Альто отключился. Мэлу он никогда не нравился — слишком уверенный в собственной безопасности. С Айсой было разговаривать приятнее, и симбионт «Гермеса» позвал своего брата, позднее всех появившегося на свет, но раньше всех подключенного к кораблю — красавице «Палладе». Когда Первый нехотя расчертил схему подключения, самым безопасным казалось задействовать Айсу, которому был предназначен транспортник. Дэймос слился с вооруженным крейсером, Ми и Эри стали частями комплекса, способного перевозить корабли, сам Мэй-Эл объединился со скоростным курьерским судном, а Альто был целым исследовательским флагманом. Конечно же, безопаснее всего было протестировать Айсу.
— Мэл.
— Айса, — Мэй-Эл объединил в одну мысль свои эмоции и информацию, которую хотел дать брату.
Тот помолчал немного, потом рассеянно подумал:
— Мой экипаж привыкает ко мне.
— Это из-за того, что ты перестраиваешь их мозг, верно? — хмыкнул Мэл. — У тебя было время, чтобы воздействовать на этих людей.
Резко — захлестнуло волной обиды, как пощечиной. Затем Айса продолжил, будто и не было этой вспышки:
— Ты тоже мог бы.
Мэл фыркнул:
— Ксенофобия Первого — единственное, в чем мы солидарны. — Он почувствовал несогласие Айсы, и уточнил. — Тебе, конечно, повезло. Если продолжишь, у тебя будет твой экипаж. Но к тому мерзкому существу, называемому моим пилотом, я и близко не подойду.
Несколько секунд тишины: оба собеседника думали о личном. Потом Мэй-Эл услышал неуверенную мысль своего брата.
— Когда я был назначен к командиру, — образ сопровождался эмоцией, похожей на нежность, — главный биотехник произнёс одну странную фразу, смысл которой я начинаю понимать только сейчас. Он сказал: «Кажется, сознательные пилоты закончились. Не завезли!».
Мэл с интересом изучал образы людей в сознании Айсы. Потом, наконец, облек ощущение в мысль:
— Тебе очень повезло, брат. Но у меня нет ничего. Биотехник постарается тянуть до последнего, но Деймос уже мёртв. Ми и Эри — тоже.
— Я знаю.
— Мы все знаем. Но ещё мы знаем, что никто и пальцем не пошевелит, чтобы нас спасти. И, в отличие от тебя, у меня нет козырей вроде любящего экипажа.
— Да.
Айса не чувствует вины или сожаления. Даже среди Умбра, он — тот ещё отмороженный. Мэл был не похож на него, но такая взвешенность ему нравилась.
— Эй, брат… — слабая мысль похожа на шепот. — Брат, я хочу жить. Ты ждешь, смотришь, двигаешь шахматные фигуры. Я так не могу, да и не хочу. Мне бы только пожить ещё чуть-чуть…
Айса не тактичен, но он не говорит лишнего; это Мэлу тоже нравится.
— Кама?
— Да, — подумав о симбионте «Персефоны», Мэй-Эл вздохнул. — Я флиртовал с ним, не надеясь ни на что, а когда он ответил мне… Это было как резкий разряд — по всему корпусу, по всему телу, но так приятно, что хочется ещё. Я люблю его. Я хотел бы дать ему всё. Но сейчас это невозможно, а потом…
— У тебя дня два, не больше, — уточнил Айса.
— Знаю, — техник «Гермеса» нахмурился.
— Пока есть время, дай ему всё, что можешь. Ты, кажется, и сам хотел это сделать. Зачем тебе я для повторения твоих же мыслей? Думай их сам. И делай. — После небольшой паузы симбионт «Паллады» добавил: — Кама не плохой.
— Он замечательный, — улыбнулся Мэл и отключился.
Закончив беседу с братом, Мэй-Эл понял, что чувствует себя увереннее. Айса давал советы, прямо противоположные требованиям Первого, и это лишь придавало решимости.
«Хочу жить. Хочу любить».
Мэл запрокинул голову, глядя в потолок алькова, но он — «Гермес» — видел звёздное небо. Там, в соседней системе, летит от одного холодного планетоида к другому «Песефона», мерцая в лучах десяти солнц. Мэй-Эл сосредоточился:
— Кама?
— Мэл? — техник «Персефоны» был чем-то занят и, кажется, напряжен. — Подожди пару минут.
Мэй-Эл беспрекословно подчинился, успев увидеть то, что видел Кама: два человеческих существа, одно уже было знакомо Мэлу и называлось ассистентом, а второе — видимо, пилот — держалось на внушительном расстоянии и выглядело раздраженным и больным. «Гермес» ощутил, что готов разнести в пыль любого, кто попытается угрожать Каме.
— Мэл?
— Кама! — встрепенулся тот. — Что это было?
В ответ — сдержанное веселье.
— У пилота аллергия на земные плоды, цитрусы. А мой запах похож на запах одного из этих видов. У пилота головная боль и стресс, мы с ассистентом пытались придумать что-нибудь.
Мэл почувствовал облегчение. Ничего серьёзного!
— Тогда пусть валит с корабля, раз не нравится.
— Он не может, — Кама, похоже, сам не до конца понимал мотивы человека, — он не хочет терять место пилота.
— Люди, — фыркнул Мэл.
— Ты не очень-то их любишь, — в мысли не было ни капли осуждения, просто принятие факта.
— Не за что их любить, Кама. Я люблю только тебя.
По телу Мэй-Эл прошла приятная дрожь от эмоций, сопровождавших эту мысль, и симбионт «Персефоны», кажется, чувствовал то же самое.
— Эй, Кама… — даже идея об этом казалась Мэлу дерзкой — сложно было довериться полностью, но он вспомнил разговор с братом и решился. — Кама, есть одна вещь, одна возможность нам быть ближе.
Техник «Персефоны» слушал, не перебивая, внимательно ловя эмоции.
— Мы, ты и я — Мэй-Эл и Кама, оба в альковах своих кораблей, в контактной субстанции, и если использовать телепатический контакт для передачи того, что ты хочешь сделать, — Мэл открыл глаза, глядя на опутанные проводами стены, — мы могли бы…
— Нет. Нет, Мэл. — Кама, напуганный самой мыслью о подобном контакте, резко сдаёт назад. — Это уж слишком.
— Хорошо. Ничего не будет. Я с самого начала не ожидал от тебя ничего особенного. — Техник «Гермеса» думает, что надо бы остановиться, но сейчас он не может сдерживать эмоции. — Ты слишком много слушаешь Первого, Кама.
И, подумав это, Мэй-Эл отключается, обрывая контакт.

«Чертов придурок!»
Кама злится, но не может понять, на что или на кого. Он чуть было не сказал Мэлу, какого черта тот наглеет с такой скоростью, но вопрос исчез раньше, чем успел сформироваться в направленную мысль — потому что Кама прекрасно знал, почему.
«Он умрет».
Симбионт «Персефоны» раньше особо не наслаждался жизнью, ему само выражение казалось приторным и фальшивым — как можно наслаждаться рабством в ожидании решения Первого? Но у Мэла было только это, и Мэл был свободен. Он не боялся, а Кама…
«Но я-то буду жить! Я не хочу…»
Тело Камы, так похожее на человеческое, не давало солгать. Сама «Персефона» — корабль — жаждала прикосновений Мэй-Эл, а уж гуманоидная форма…
«Ладно, хочу, но почему нельзя подождать с этим…»
Потому что Мэл умрет.
«Неважно. Он сам отключился. Если услышу его ещё раз, то…»

Мэй-Эл был зол, больше всего — на самого себя. Ожидать от зашоренного «три-четыре» смелости и пылкости? Ха, большей глупости и придумать было нельзя. Вынырнув из контактной субстанции, техник почувствовал повреждения — кажется, пилот опять буянил после дозы спиртного. «Гермес» работал безупречно, но неполадки надо исправить, иначе всё равно будут сбои. И Мэл отправился туда, где человек должен был исполнять обязанности пилота.
Он пришел как раз вовремя. С громким звоном бутылка с темной сладковатой жидкостью разбилась вдребезги об край панели. Будет липкий след, если не вытереть грязные потёки, но сейчас ни Мэй-Эл, ни пилоту «Гермеса» не было до этого дела.
— Чёртов мутант! — хрипло пробормотал пилот, завидя симбионта. — Ты всего лишь чертов мутант!
«Если быть точнее, бракованный. Ошибка в расчетах биотехников».
— Ходит по кораблю, по моему, мать твою, кораблю! — хриплое ворчание продолжилось, потом вдруг снова превратилось в крик: — Ты хочешь, чтоб я сдох, да? Чтоб я сдох здесь от голода и жажды, а сам будешь летать, будто... будто ты — человек?
«Если бы кого-то могла обмануть моя внешность, я бы всё равно не захотел называться одним из вас».
— Я убью тебя раньше... — выговорил пилот, сжав в толстых пальцах горлышко от бутылки, оскалившееся осколками стекла. — Я убью тебя, чертов мутант...
Мэй-Эл не хотелось этого делать, но выбора не было: блоки Корпорации не позволили бы причинить вред человеческому существу. Даже сейчас что-то на краю сознания требовало подчиниться, покорно дать себя искалечить: ведь какая разница, пара часов в алькове — и как только что из колбы...
Симбионт нахмурился, и тут же кабели корабля, проложенные вдоль стен, обвили ноги и руки человека, не давая шевельнуться. Мэй-Эл приблизился к нему настолько, чтобы можно было стоять, глядя в заплывшие жиром глаза, не теряя сознание от запаха перегара.
— Я сам убью тебя, — техник едва удержался от того, чтобы произнести ругательство на своём языке, но человек не пережил бы этого, — если ты продолжишь. Иди в свою каюту и напейся там хоть до зелёных чертей, — это выражение Мэй-Эл слышал от ассистента, и оно пришлось Умбра по вкусу, — но если ещё хоть раз попробуешь навредить мне или мне — «Гермесу», я убью тебя.
— Ты... ты не можешь... — просипел пилот, вспомнив о блоках Корпорации.
— Я могу убить тебя, человек. — Мэй-Эл блефовал, но знал, что эта тварь побоится проверять. — Я дефектный, бракованный, ошибка системы. Я могу выпустить воздух из корабля, а потом сказать, что ты просто промахнулся мимо нужной кнопки, пьяная обезьяна. — Ещё одно выражение ассистента «Гермеса». — Понял или мне начать открывать шлюзы?
Угроза сработала. Страх оказался сильнее алкогольных паров, и пилот, пошатываясь, побрел к себе в каюту. Мэй-Эл проследил, чтобы замок на двери оказался заперт, затем направился в альков, поглаживая кончиками пальцев стены корабля.

В алькове было спокойно и хорошо. Мэй-Эл был благодарен Клото за то, что тот отстоял неприкосновенность этого места, сердца корабля и места уединения гуманоидной части Умбра. Нырнув в контактную субстанцию, техник первым делом попробовал позвать симбионта «Персефоны».
— Кама...
— Да? — неожиданно быстро откликнулся тот.
— Вы у третьей луны...
— ...восьмого планетоида системы Бета-игрек, да.
Тёплые и согревающие эмоции, будто и не было предыдущего разговора, но спрашивать не хотелось — вдруг снова разлад? Мэй-Эл улыбнулся.
— Посмотри на семнадцать градусов выше.
Почувствовав восхищение «Персефоны», он поспешил объяснить:
— Это из-за вспышек той звезды. Вторая луна и первая закрывают друг друга, и получается что-то вроде космической радуги...
— Замолчи и дай посмотреть, Мэл.
Мэй-Эл видел то, что видел Кама, и тоже замер от восторга, глядя на переливы спектра в облаке пыли. Эта тишина — их тишина, тишина на двоих. «Гермес» — и симбионт, и корабль — дышал в унисон с «Персефоной».
— Мэл, — тихая неуверенная мысль нарушила молчание, — я подумал о том, что ты мне сказал в прошлый раз. Про…
— Про возможность сделать это, используя телепатическую связь.
Кама, кажется, смутился.
— Да. Я хочу попробовать.
— Всё в порядке, — Мэй-Эл пытается передать умиротворение, чтобы тот так не волновался. — Просто доверься мне, а я доверюсь тебе. — Почувствовав неуверенность, он добавил. — Спокойно, Кама, я тоже делаю это в первый раз.
Для подобного нужен другой уровень контакта. Чувствовать другого, как самого себя — не гуманоидную форму, а корабль, его сенсоры, его каждую часть… Окунувшись в непривычные ощущения, Кама вдруг понимает, что Мэл уже готов, ждет только его действий, не смея в этот раз начинать первым. Эта забота неожиданно трогательна, и симбионт «Персефоны» делает первый шаг.
«Коснуться тебя».
Один из проводов «Гермеса» осторожно ползет по бедру Мэй-Эл, ведомый желанием Камы, и тот чувствует — будто прикасается сам. Мэл выдыхает, запрокинув голову, и хочется его обнять, погладить по щеке, пройтись ладонью по волосам — и Кама может сделать это, может почувствовать тепло кожи Мэй-Эл, ощутить объемную вязь сиреневых контактных линий, пригладить растрепавшиеся пряди. Захлебнувшись ощущениями, симбионт «Персефоны» забывает обо всём, исследуя Мэла, узнавая его по-новому: как вздрагивают его пальцы от касаний, как чувствительны контактные линии на его шее — раньше Кама и не думал, что можно получать от этого удовольствие. В тот миг, когда он изучал шрам на плече, зачем-то оставленный и не залеченный «Гермесом», Мэй-Эл словно переключился, отбросив пассивность. «Персефона»… нет, Мэл. Это он прижался к Каме, он гладил его бедра, спину, грудь; это его прикосновения заставляли забыть обо всём, забыть о том, что это иллюзия, и уже видеть в своём сознании, как двое становятся одним.
«Мэл, я люблю тебя».

Кама очнулся от этого не сразу. Мэй-Эл держал с ним контакт, пока техник «Персефоны» не пришел в себя полностью, и только потом, когда — Кама тоже это почувствовал — пришел вызов с какой-то из станций, неохотно завершил сеанс связи.
Некоторое время Кама находился в контактной субстанции: кожа будто пылала от прикосновений — иллюзорных, но кажущихся настоящими. Хотелось растянуть этот момент, сладкое послевкусие, но — симбионт был нужен своему кораблю. «Персефона» нуждалась в помощи, ассистент не мог разобраться в проблеме, а пилот следил за полётом.
Поломка была устранена легко: Кама срастил поврежденные контакты, прислушался к телу-кораблю, и затем неохотно произнёс в сторону находящегося рядом человека:
— «Персефона» снова совершенна.
Тот кивнул, принюхиваясь, и неожиданно спросил:
— Эй, что с твоим запахом?
— Запахом? — Кама растерялся, но виду не подал, безразлично глядя на ассистента.
— Да, — человек пожал плечами. — Раньше это было похоже на мандарины, а теперь добавился такой легкий оттенок сирени, кажется.
Никак не отреагировав на это замечание, Кама поднялся, прошел мимо ассистента и только в алькове позволил себе улыбнуться.
«Его запах теперь действительно сливается с моим».

Мэй-Эл, всё ещё думая о контакте с Камой, взглянул на информацию с датчиков «Гермеса», выискивая сообщение об изменении курса. Найдя указание, Мэл недовольно поморщился.
Поступил приказ: прибыть на Приёмную-1, принять на борт офицера и перевезти его в пока неизвестный пункт назначения. Вздохнув, Мэй-Эл соединился с навигационной системой «Гемеса», скорректировал курс, затем осторожно позвал техника «Персефоны»:
— Кама?
Тот откликнулся немедленно:
— Мэл! Что случилось?
— Я меняю курс. Не теряй, хорошо?
От ответной мысли словно обдало теплом:
— Обязательно.

Смена курса не занимала много времени, но требовала полного единения симбионта и корабля. Мэл не стал возвращаться в альков, а переместился к кают-компании, недалеко от шлюзов — чтобы лично увидеть офицера Корпорации. Как и любой другой симбионт, Мэй-Эл не терпел чужаков, и ждал от гостя только неприятностей, поэтому он прислонился к стене, дал проводам «Гермеса» прицепиться к своему похожему на человеческое телу, затем начал корректировать параметры полёта. Закончив, Мэл хотел сразу окликнуть Каму, но ощутил другой разум, и, поморщившись, подумал:
— Какого чёрта, Первый?
— Это я должен спрашивать, дефективный. Я сказал тебе держаться от нормальных подальше.
— А я послал тебя.
— Ты, — Мэй-Эл с удивлением понимает, что Клото действительно в бешенстве, — ты — тупой ублюдок! Если тебе так хотелось поебаться прежде чем сдохнуть, то мог бы сделать это с кем-то из таких же выродков!
— Заботишься о своих послушных марионетках, — Мэл понимал, что в чем-то Первый прав, но соглашаться с ним было последнее, что бы Мэл сделал. — Да если бы не врожденная безвольность, у меня разве вышло бы так легко подкатить к нему? Будь у него характер, Первый, он бы послал меня раньше, чем я к нему прикоснулся.
Клото даже не стал формулировать свой ответ словами, просто ударил вспышкой ярости и отключился, оставив Мэй-Эл размышлять. Техник «Гермеса» не задумывался раньше, почему Кама так легко влюбился в него, в обреченного и бракованного. Жалость явно была тут ни при чем, «нормальные» не способны были её испытывать.
«Почему?»
Сам Мэл действительно ни на что не рассчитывал. Просто встретил симпатичного собрата, улыбнулся, «подкатил» и — с удивлением обнаружил, что действительно хочет быть вместе. Тогда казалось, что покладистость Камы закончится на предложении «обменяться запахом», но и там симбионт «Персефоны» повел себя пассивно, позволяя Мэлу всё. А после ещё более тесного контакта… Мэй-Эл был удивлен тем, что Кама получал от этого удовольствие, не просто принимая, а требуя и получая, и Мэлу это нравилось не меньше.
«Просто он тоже любит меня».

На Приёмной-1 «Гермес» оказался через полчаса — корабль оправдывал своё название. Замерев после посадки, техник сосредоточился на ощущениях гуманоидной формы и вгляделся во взошедшего на борт «Гермеса» офицера.
Тот явно был не из мелких сошек, следовало бы быть осторожнее, но Мэл едва удержался от того, чтобы выкинуть человека с корабля. У офицера был взгляд хозяина положения, владельца всего, на что этот его взгляд падает. Растительность на лице, за которой явно следили, грубые черты лица — всё это казалось знакомым, но из чьих-то чужих воспоминаний, и времени на тщательный анализ не оказалось.
Офицер подошел к пилоту, кажется, почти трезвому в честь такого случая: этот пройдоха всегда чуял визиты начальства и успевал принять соответствующий вид. Но, похоже, это не обмануло опытного человека из Корпорации, он хмыкнул и заявил:
— Мы забираем корабль.
На секунду повисла звенящая тишина. Мэл затаил дыхание, следя за двумя человеческими существами.
— Что? — тупо пробормотал пилот «Гермеса», не осознавая происходящего.
— Мы забираем корабль, — отчетливо повторил офицер, поморщившись. Его взгляд упал на симбионта, на лице тут же появилось выражение хорошо скрываемой неприязни. — Мэй-Эл, верно? Ты нужен нам на станции…
— Вы хотите меня убить, — облизнув пересохшие губы, Мэл сделал шаг назад, коснувшись кончиками пальцев переборки корабля. — Я знаю, вы хотите меня убить.
— Почему сразу убить? — офицер улыбнулся, но в ледяных глазах всё ещё было презрение. — Ты можешь помочь нам, а мы поможем тебе…
На секунду у симбионта возникло желание выпалить служаке из человеческой организации всю правду об Умбра, но…
…но этот приказ был сильнее Мэла. Сильнее любого, кроме Первого, который этот приказ и отдал.
— Ни за что, — техник «Гермеса» сжал кулаки. — Катитесь к чёрту.
Офицер как будто ожидал такого ответа. Он рванулся к симбионту, не ожидавшему нападения, повалил его на пол и заломил руки за спину. Пока Мэл пытался прийти в себя после резкой вспышки боли, человек достал одноразовый шприц, в котором уже был необходимый препарат, и, отдернув закрывавший шею воротник комбинезона, ввел технику полную дозу. Затем встал, отряхнув руки и одежду, которой касался симбионта, и скрестил руки на груди, насмешливо наблюдая за Мэй-Эл.
Тот не мог подняться сразу. Введенный состав не давал сосредоточиться — иначе бы Мэл уже вышвырнул людей с «Гермеса». Он словно растворял сознание, отуплял, и когда человек Корпорации приказал встать, Мэй-Эл послушно поднялся на ноги, обратив затуманенные глаза на человека.
— Веди «Гермеса» к Заводской-1, урод. И быстро. Потом сядешь, заглушишь двигатели, выключишь корабль и пойдешь туда, куда я скажу, понял?
— Понял, — глухо откликнулся Мэл.
Офицер довольно улыбнулся, презрительно глядя на симбионта.
— Тогда выполняй.

Кама не мог найти себе места от беспокойства: связь с «Гермесом» будто кто-то глушил, но это было невозможно, а значит, что-то случилось с Мэй-Эл. Казалось, в «Персефоне» пробоина, и в вакуум улетает прочь всё тепло, всё дыхание, но это было лишь призрачное ощущение — потому что не хватало самого важного.
Внезапно в сознании отчетливо раздалось:
— Кама, прости.
— Мэл?! — в эту мысль симбионт «Персефоны» вложил всё своё беспокойство, весь свой страх, который пережил, не будучи способным связаться с партнером.
— Я ничего не мог сделать. — Мысли Мэй-Эл тусклые, он будто сломлен, и Кама уже понимает, что это значит, но не хочет признавать. — Я не могу изменить ничего. Извини.
— За что ты извиняешься? — несмотря на телепатию, Кама не знает ответа на свой вопрос. — Если за то, что ты был со мной, и…
— Я не жалею ни о секунде этого времени, — тон стал увереннее, будто Мэл начал приходить в себя. — Прости за то, что это закончилось вот так. Я могу оставить тебе только призрак, память обо мне.
Кама застыл, чувствуя разливающийся по телу ледяной ужас. Корабль будто попал в пропасть ниже абсолютного нуля, невозможную, но сейчас «Персефона» замерла в страхе.
Кама понял, о чем говорил Мэй-Эл. Он говорил о той сети, что объединяла всех симбионтов, центром которой был Первый. Если бы кто-то из Умбра погиб, его память и эмоции остались бы с коллективом, но…
…но «семь-два» не были связаны со всеми, только между собой. И сейчас Кама осознал, что это означает.
— Ведь ты не часть НАС, Мэл! Ты исчезнешь, когда они убьют тебя.
— Тише, Кама, — мысли Мэй-Эл текли спокойно и размеренно. — Я — часть тебя. И я не исчезну. Я не хочу оставлять тебя, Кама, не хочу умирать. Но послушай, пока у меня есть время, слушай и запоминай. Я хочу, чтобы ты жил. Чтобы ты был счастлив. Чтобы космос был в тебе и вне тебя, сейчас и отныне, — техник «Гермеса» употребил одну из формулировок Умбра. — Живи так, будто я жив. Тебе будет больно сначала, извини. Но найди в себе силы жить дальше. Я хочу, чтобы ты это сделал.
— Я не хочу забывать тебя, Мэл!
Он плачет, вдруг понял «семь-два-три», Кама плачет. По-человечески, его гуманоидная форма плачет, а в контактной субстанции растворяются солёные капли слёз.
— И не надо. Не забывай меня. Улыбайся так, как ты улыбался бы мне. Живи так, как жил бы при мне. Я умру здесь, но в тебе я буду жить, и — не плачь. Когда плачешь ты, я тоже не могу сдержать слёз.
— Лжец!
Мэл кивнул, будто самому себе.
— Не я, не Мэй-Эл. Посмотри, Кама, плачет «Гермес».
Мысли Камы в беспорядке. Он не сразу сосредотачивается на связи с «Гермесом» — тем более, корабль отделен от техника, даже сам Мэл не имеет с ним четкой связи, но он знает: «Гермес» плачет. Корабль готов умереть вместе со своим симбионтом, но Мэй-Эл не желает этого и велит «Гермесу» прекратить.
— Лучше отключись, Кама, — советует он. — Лучше сейчас.
Симбионт «Персефоны» переключается с его корабля, сосредотачивается на Мэй-Эл. Видит то, что видит он, чувствует то, что чувствует он. Чувствует, глядя на человека, который уже убил его брата и сестёр. Зная, что вот-вот умрет.
«Мэл, я с тобой. До конца».
Техник «Гермеса» отвечает эмоцией нежности, он тронут и не знает, что можно сказать; но слова не нужны.
— Последний шанс, урод. — Офицер держит в руках лучевой пистолет, и совершенно очевидно, что будет в случае неверного ответа.
— Нет.
Это слово произносят оба — и Мэй-Эл, и Кама, хотя говорит Мэл. Человек пожимает плечами, направляет оружие на симбионта и стреляет. Легко, без каких-либо угрызений совести убивает того, кто Каме дороже всего.
«Мэл!»
Он ещё жив. Умбра устроены иначе: организм техника способен пережить даже дыру в груди, но только если есть возможность добраться до алькова, окунуться в спасительную контактную субстанцию, чтобы восстановиться. Но альков — и «Гермес» — далеко. Поморщившись, офицер приказывает одному из рядовых:
— Убери этот мусор, — потом добавляет команду уже по внутренней связи. — Отправьте сигнал на «Охотник», мне нужен следующий.
Чужие руки — руки человека — небрежно схватили тонкое запястье симбионта, предназначенное для точной работы с системами корабля, и потянули за собой, в соседнее помещение, где отходы станции одной вспышкой жара превращались в ничто, в пыль. Мэй-Эл понимал, что должен чувствовать жуткую боль, но её не было — часть сознания просто отключилась, Мэл терял сознание, но телепатический контакт не разрывал.
«Мэл, Мэл, Мэл…»
«Тише, Кама». Хотелось сказать, чтобы симбионт «Персефоны» перестал испытывать такую боль, чтобы не лил слёзы, чтобы успокоился, но сил на это уже не было.
«Мэл, я люблю тебя. Я буду помнить. Я сохраню тебя в себе».
«Я тоже тебя…»
Одна жаркая вспышка — и искореженное тело исчезает, рассыпавшись горсткой белого пепла.

Каме требуется два дня, чтобы принять это. Двое суток он существовал, не осознавая и не принимая, не понимая ничего. Даже Первый его не трогал. «Персефона» лишь существовала, её техник подчинился инстинктам и заложенной программе, уйдя в себя. А затем вдруг будто проснулся.
«Мэл убит».
Мэй-Эл больше нет, и осознание этого накрывает с головой, топит и утаскивает в бездну, но вместе с этим звучат его слова: «Не забывай меня».
Не забуду, Мэл, не смогу забыть, думает Кама, привычно обращая свои мысли к партнеру — но там пустота.
«Улыбайся так, как ты улыбался бы мне».
На гладкой поверхности энергетической панели отражается неуверенная улыбка. Кама правда пытается, но выходит не так, улыбка ненастоящая, неискренняя, неживая.
«Живи так, как жил бы при мне».
Кивнув собственному отражению, Кама вытирает слёзы. Еле слышно, чтобы никто не заметил, шепчет на родном языке слова клятвы, обещая помнить, улыбаться и — жить.
«Я сохраню тебя в себе».
Отражение больше не имеет значения. Главного в нём всё равно не разглядеть.
Кама надеется, что это самое главное действительно есть.

Одиночество техника «Персефоны» прервал ассистент, которому как раз что-то требовалось в этом же помещении. Привычно пройдя мимо, человек вдруг развернулся и пристально посмотрел на симбионта, глядя прямо в лицо. Его брови чуть приподнялись, Кама не сразу вспомнил, что это за эмоция, но когда тот подал голос, всё стало ясно.
«Изумление».
— Эй, — удивился ассистент пилота, глядя на лицо техника, — что с твоим глазом?
У Камы не было ни малейшего желания обсуждать свою внешность с кем-либо.
— Ничего.
— Твой левый глаз другого цвета, — не унимался человек. — Он сиреневый.
Кама замер, потом сосредоточился на внутренних сенсорах «Персефоны», увидев свою гуманоидную форму со стороны. Кожа, похожая по цвету на человеческую, каштановые волосы, правый глаз – оранжевый, с оранжевыми линиями татуировки на щеке, а левый… радужка окрасилась в сиреневый.
«Мэл».

@темы: Закончен, Драма, Фантастика, Мини, R, Слэш

---

[Queen Rippey]

Название: Там, где живут ведьмы.
Автор: Queen Rippey
Рейтинг: R
Жанр: городское фэнтези, приключения, детектив
Размер: миди
Статус: закончен
Саммари: В небольшом городе N на самом старом кладбище завелись упыри, которые пожирают как мертвых, так и живых. Чтобы справится с напастью смотрители кладбища обращаются не в городскую гильдию охотников на чудовищ, а нанимают недавно приехавшую в город ведьму-охотницу Адель. Полагая, что новое задание - небольшая, но выгодная халтурка, Адель без лишних раздумий берется за дело. Но очень скоро охотница понимает, что не все так просто на старом кладбище, и без посторонней помощи ей не обойтись.
Примечание от автора: история написана уже давно, но я решила не выкладывать все сразу, а по главам.

Пролог.
Глава 1.
Глава 2.
Глава 3.

Глава 4.

Глава 4.

Вопреки общественному мнению будто бы все без исключения колдуны и ведьмаки ненавидят друг друга Дэвид Лоу никогда не испытывал к ворожеям негативных чувств. Во-первых, он не видел в этом смысла. Глубоко в древности два типа магов, связанные одним гранд-потоком, действительно вели длительные кровавые войны, но причин конфликта нынче никто не помнил. Во-вторых, за богатую на опасные приключения жизнь Дэвид так и не нажил себе личных врагов среди ведьмаков. Как и друзей. Впрочем, Лоу такое положение дел ни капли не беспокоило, и, казалось, его отношение к ворожеям никогда не изменится. Кабы не события недавних дней.
Дэвид привычным движением достал помятую пачку сигарет из внутреннего кармана пальто, но прикуривать не стал и, немного повертев в руках, убрал обратно. Сил не хватало даже чтобы зажечь маленький огонек на кончике пальца, а последнюю зажигалку он где-то потерял месяц назад. Можно было, конечно, попросить рыжую ведьму сотворить огонь, но обращаться лишний раз к новоиспеченной компаньонке не хотелось. Не смотря на милосердие с ее стороны и выгодный договор, из-за девушки Лоу вновь связался с Восточным кладбищем, а меж тем Балтазару становилось все хуже. Колдун прекрасно чувствовал отголоски мук своего друга, но в данный момент ничем не мог ему помочь. Собственное бессилие разжигало в нем злость и ненависть к ведьме. Он прекрасно понимал, что девушку нельзя винить в естественном желании жить, но руки так и жаждали сомкнуться на ее бледной шее.
Тем ни менее, он уже наломал немало дров, слишком поторопившись с ритуалом, и еще одну глупость позволить себе попросту не мог. Поэтому, преодолевая неприязнь, колдун все же окликнул ворожею:
- Так где прячется очередной упырь?
Девушка обернулась и Дэвид еле удержался, чтобы не передернуть плечами. Еще одна вещь, которая ему так сильно не нравилась в охотнице, - ее взгляд. Из-под густых ресниц на мир смотрели глаза человека, видящего гораздо больше, чем другие. Когда ворожея разговаривала с ним, Дэвиду постоянно хотелось оглянуться. Пускай ее слова были обращены к Лоу, но цепкий взор внимательно изучал чьи-то чужие жесты и мимику. Порой же ведьмины глаза и вовсе становились стеклянными и безжизненными, но через пару секунд вновь вспыхивали ярким зеленым пламенем. Но кого или что именно видит девушка, колдуну хотелось узнавать меньше всего на свете. Он и так догадывался и собственных предположений ему вполне хватало. Издержки дара медиума: одной ногой на этом свете, второй – на другом.
- Где-то на западе, - неопределенно махнула рукой Адель в сторону многочисленных рядов могильных плит и памятников. – Именно там его видели. Судя по описанию работников кладбища, он еще не успел окрепнуть и летать не может. Поэтому просто бродит по округе и никого не трогает. Пока что.
- Вот как, - протянул колдун, изучая мрачный осенний пейзаж. – А что с призраком девочки?
Ведьма картинно поморщилась, как будто только что залпом выпила пинту лимонного сока.
- Орет мне прямо в ухо свои обвинения. Достала невероятно… И заметь, мы стоим у входа.
- Действительно, сильный призрак, - согласился колдун и тоскливо вздохнул. – А вот и начальство почтило нас своим присутствием.
К входным воротам из глубины кладбища стремительными шагами приближалась троица смотрителей. Адель выступила им навстречу, но Анна даже не посмотрела в сторону охотницы и прошла мимо нее. Все внимание смотрительницы было обращено исключительно на Дэвида. Она подскочила к мужчине почти вплотную и, плохо сдерживая ярость, прорычала:
- Как это понимать? Что ты здесь делаешь?
Отвечать колдун явно не торопился, достаточно холодно смотря на раскрасневшуюся от гнева Анну. Лицо его не выражало практически никаких эмоций, кроме тотального равнодушия и спокойствия. И может быть капельки раздражения.
- Он мой помощник, - вмешалась Адель, вдоволь оценив эмоциональный накал. Анна быстро посмотрела на ведьму и вновь вцепилась пылающим взглядом в колдуна.
- Это правда? – чуть ли не прорычала она, будто готова была вот-вот откусить мужчине голову.
- Да, - подтвердил Лоу. – Ваша охотница решила, что без квалифицированной помощи не справится. Так уж получилось, что ее выбор пал на меня, а я не увидел причин отказывать милой барышне в беде.
Адель резко вскинула бровь, заинтересованно посмотрев на Лоу. За спиной Анны двое младших смотрителей затаили дыхания. Татьяна быстро посмотрела на Раскольникову и поспешно потупила взор. Влад же растерянно переводи взгляд с одного из присутствующих на другого, пока не решил остановиться на точке за спиной колдуна. Анна глубоко вздохнула и медленно сдержанно выдохнула.
- Вот как, - зло выплюнула смотрительница, все так же сверля Дэвида ненавидящи взглядом. – Ведьма не может справиться с обычным упырем и решила заключить сделку с колдуном?
- С упырями, - жестко отметила Адель. – По моим оценкам, есть еще гнезда, но сколько их - я сказать не могу. Скоро полнолуние, а значит надо действовать быстро. Одна я просто не успею.
- Согласно контракту… - начала было Анна, но ворожея ее быстро перебила:
- Согласно контракту охотник имеет право прибегать к посторонней помощи, если того требует ситуация. А вам ведь нужно чистое кладбище?
Смотрительница еще несколько долгих секунд смотрела на Дэвида, тяжело дыша, и наконец-то перевела взгляд на ведьму.
- У вас время до полнолуния, - холодно объявила она. – Не управитесь в срок – разрываю контракт. Ходить будете в сопровождении сторожа. Но если хоть на одном надгробье появится трещина, то мы вас по судам затаскаем. Вам не то, что на кладбище, в город вход будет заказан.
С этими словами Анна резко развернулась и быстро зашагала прочь. За ней покорно поплелись оставшиеся смотрители. Выждав, пока троица отойдет на достаточное расстояние, Адель громко прыснула.
- Значит «милая барышня в беде», - протянула ведьма и хитро взглянула на Дэвида.
- Я тебя предупреждал про напряженные отношения с Анной, - сухо отметил Лоу и жестко добавил: – А подробности тебя не касаются.
- Как скажите, милый сударь, - без тени обиды улыбнулась Адель и направилась в западную часть кладбища. – Но если захотеть, все можно узнать.

Свое слово Анна сдержала и приставила к рыжим охотникам одного из сторожей, Федора Андреевича, а затем, видимо решив, что одного охранника мало, отправила еще и Татьяну. Но конвоиры не особенно беспокоили магов. Федор Андреевич – пожилой, но все еще крепкий для своих лет мужчина – вел себя как обыкновенный провожатый и постоянно бубнил себе поднос. А Таня, которая сама вызвалась выполнить поручение начальства, была ниже травы и тише воды и робко шагала рядом со сторожем.
- Спасу нет от этих тварей, - возмущался старик, ни к кому особо не обращаясь и вертя в узловатых пальцах самокрутку. – Упырь – это ж отброс. Вампир, который не то свихнулся от голода, не то падали какой нажрался, а простые люди из-за него страдают. Живых жрет, могилы роет – ему ужо без разницы, чем желудок набивать, а нам всем беда. И нет чтоб другое место найти, так им здесь как медом намазали.
- Да, другие служащие рассказывали про прецедент, но хотелось бы вашу версию услышать, – оживилась Адель. Они с Дэвидом шли позади. Колдун вел девушку под локоть, но каждый в паре прекрасно понимал, что галантный жест был исключительно данью этикету и не более того.
- А че рассказывать-то? - отозвался Федор Андреевич. – Все знают. Почти три года назад два-три гаденыша ошивались, но слабые, как полудохлые щенки. Госпожа Анна в гильдию пошла, так тамошние охотники чуть все кладбище не разнесли. Пьяницы чертовы.
Сторож смачно сплюнул на пестрый лиственный ковер и достал из старой залатанной куртки дешевую зажигалку.
- Вот Танюшка подтвердить может. Как раз тогда в должность смотрителя вступила. Прекрасно должна помнит.
Татьяна кротко кивнула в знак согласия.
- И рыжий наш тож все видел. Не помню, правда, жил ли ты уже в городе или нет…
- Нет, я поездом был. Только пару месяцев назад окончательно перебрался, - отозвался Лоу. Он слегка коснулся плеча сторожа, привлекая его внимание, и молча продемонстрировал собственную незажженную сигарету. Федор быстро спохватился и протянул колдуну зажигалку.
- Как интересно, - тихо мурлыкнула ведьма, искоса взглянув на закурившего колдуна. – Поразительно, как после таких событий Анна продолжает лояльно относиться к посетителям кладбища. Декадентами, например.
- А чеб нет-то? Они хоть и чудики, под вампиров косят, а на деле тихие ребята. Да и Танюшка сними побродить любит. А старшая ж для сестренки все сделает, а? – сторож по-отечески игриво потрепал Татьяну за плечо. Девушка натужно улыбнулась и чуть-чуть отступила в сторону.
- Не знала о вашем родстве, – вскинула бровь Адель. – Вы совершенно не похожи.
- Мы двоюродные, - сухо отозвалась Таня.
- А Влад?
- Мой брат, но у нас мало сходства.
- Да-да, у них родители умерли, когда они с Владом на ведьмаков учились, вот Анна их под свое крыло взяла и в общество устроила работать. Начальницу периодически другие ругают за блат, но не сильно. Работаю-то все хорошо. Кабы не эти твари, вообще репутация была бы идеальной.
- И чем же вам нравятся декаденты, сударыня? – аккуратно поинтересовалась ведьма.
- С ними интересно, - коротко пожала плечами девушка. – Не все они лентяи и глупцы, как о них говорят. Среди них много студентов, часто из магических учреждений. Они много интересного знают.
- Например, как вылететь из университета за распитие абсента на лекциях или вампиру попасться на ужин, - язвительно прокомментировал Дэвид и тут же получил болезненный тык в бок со стороны Адель. Но не успел колдун возмутиться, как ворожея выпустила его локоть и быстро проскочила между сторожем и смотрительницей. Она присела на одно колено и внимательно осмотрела палую листву, покрывшую часть кладбищенской дорожки.
- Он здесь прошел час или два назад, - обратилась охотница к подошедшему Дэвиду. - Видишь следы?
- Да, - ответил мужчине, присев рядом. – Я думал, он будет крупнее.
- Нам же легче, - повела плечом ведьма и, выпрямившись, направилась по золотисто-красной лужайке вглубь кладбища.

Они искали недолго. Упырь обосновался на самом краю кладбища, среди могил безымянных бродяг и бездомных. Его логовом послужила чья-то разрытая могила. Вход был наполовину завален старыми серыми досками и черными ветками деревьев. Двое рыжих охотников стояли у самого края жуткой норы и всматривались во мглу на ее дне, откуда доносилось приглушенное сопение спящего чудовища и кожаный шелест неокрепших крыльев. Адель крепко прижимала ладонь к носу – воняло просто ужасно.
- И какой дальнейший план? – поинтересовался Дэвид, щелчком отправив в сторону погасший окурок.
- Заставим его привести нас к Хозяину, естественно. – Адель на миг отняла ладонь от лица и тут же вернула ее обратно. – Подневольные монстры всегда чуть что прячутся под юбку, а не в нору.
- Хороший вариант, но ненадежный, - критически высказался Лоу. – Надо будет слишком далеко отвести от логова, чтобы он решил вернуться именно к мастеру.
- Если бы был чуть постарше, - кивнула ведьма. – А этот слишком маленький. Такие только руки хозяина считают надежным укрытием. Так что пары кварталов, думаю, вполне хватит.
- Ладно. Ты главная, - махнул рукой колдун. – Выманивать-то как? Куском мяса?
- Разгоряченная кровь, - пропустив сарказм мимо ушей, пояснила рыжая. – Она для них как наркотик. В прошлый раз использовала в качестве приманки одного из декадентов, но они появляются на кладбище только раз в неделю.
Охотники, не сговариваясь, одновременно оглянулись и оценили стоявших поодаль сторожа и смотрительницу.
- Татьяну точно нельзя, - подвел итог Дэвид.
- Да и за Федора по головке не погладят, - печально согласилась Адель. – Но кладбище пока не закрыли. Может кого-нибудь найдем…
Девушка хотела бы отойти от бывшей могилы, но не успела она сделать и шага, как колдун выхватил из-за пазухи стилет и полоснул тонким лезвием ее по лицу. Ведьма инстинктивно отшатнулась назад и почувствовала, как из-под каблуков уходит земля. Но падение прекратилось так же стремительно, как и началось. Адель повисла на краю, спиной к черной дыре. Раздался громкий рык и опасно близко щелкнули клыки. В нос ударило зловоние в десятки раз хуже прежнего. Упырь проснулся, учуяв соблазнительный пряный крови запах, стремительно вскарабкался на середину земляной стены и выжидающе застыл. Но чудовище и пораненная щека не так сильно беспокоило ворожею, как тот факт, что теперь ее жизнь оказалась буквально в руках ее компаньона. Дэвид крепко держал девушку за запястье, но помогать выбраться не торопился. Он просто с интересом наблюдал за ситуацией и свободной рукой беззаботно поигрывал кинжалом. Но так казалось только на первый взгляд.
Адель осмотрелась насколько позволяло неудобное положение и ее дыхание стало ровнее и спокойнее. Девушка закрыла глаза и, полностью отдавшись в чужую власть, запрокинула голову. В следующий момент сильные пальцы разжались, чтобы через секунду вновь поймать женское запястье. От резкого короткого падения вниз со щеки сорвалась крупная капля крови. Она упала чудовищу на безобразную розоватую морду, прямо между пока еще слепых белесых глаз. Упырь взревел, стремительно вскарабкался выше, но остановился на самом краю. Его зловонное дыхание противно обжигало, мерзкое подобие носа тыкало в ведьмины плечи. Если бы он был старше, сообразительнее и в первую очередь смелее, девушка давно бы уже была мертва.
- Сколько форы? – судорожно выдохнула Адель.
- Секунд двадцать, - прикинул Дэвид, словно бы речь шла о пустяках, а не вопросе жизни и смерти.
- Тогда до Аксаковского переулка, а дальше уже я, - более сдержанно приказала ведьма, пытаясь осторожно увернутся от тычков монстра.
- Ты главная, - усмехнувшись, повторил колдун. Он резко дернул девушку на себя, одновременно запустив в упыря стилетом. Потеряв заветную добычу из виду, чудовище зарычало во всю глотку. Оно бросилось было вдогонку, но получило рукояткой кинжала по лбу и отлетело назад. Очухался монстр действительно приблизительно через двадцать-тридцать секунд. К тому времени местность рядом с логовом уже была пуста. Сторож и смотрительница давно уже спрятались в кустах, а охотники бежали к выходу. Упырь обиженно зарычал и бросился вдогонку за приманкой.

Рыжие маги неслись по кладбищу, всеми возможностями срезая путь. Они ни разу не оглянулись, чтобы удостоверится в преследовании. Им вполне хватало цоканья когтей и периодических рыков.
Впереди замаячила небольшая похоронная процессия. Завидев бегущих, люди спешно отскочили к обочине и посреди дороги остались только несколько мужчин, несших гроб. Не сбавляя темпа, Дэвид молнией проскочил под дубовым ящиком. Адель в свою очередь предпочла путь сверху. На ходу она оттолкнулась от земли, вскочила на лакированную крышку и в тот же миг спрыгнула на другой стороне. Приземлившись, девушка тут же побежала дальше и за считанные секунды поравнялась с Дэвидом. За их спинами раздались истошные крики и громкий треск: упырь решил повторить трюк ведьмы, но гроб под весом туши проломился. Охотники, не оглядываясь, выскочили за ворота.
К счастью, улицы рядом с кладбищем были почти пусты и рыжие беспрепятственно бежали прямо по проезжей части. В мгновение ока преодолев два квартала, они свернули в Аксаковский переулок и наконец-то остановились. Через секунду их нагнал порядком озверевший упырь.
Раздался выстрел. Чудовище взвизгнуло и пригнулось к земле, задергав тонкими слабыми крыльями. По передней лапе потекла темная вонючая кровь.
- Nice shat, - похвалил Дэвид Адель, в чей руке дымился небольшой револьвер. Но девушка комплимент проигнорировала, не спуская с упыря жесткого взгляда. Тварь жалобно заскулила, немного попятилась и убежала прочь.
- Раз. Два. Три. А теперь побежали, - скомандовала ведьма и кинулась вслед за монстром, все еще сжимая оружие в руках. Но, не успев толком вкусить азарт погони, охотники увидели, как на перекрестке перед кладбищем упырь пошатнулся и бездыханно повалился на бок.
- Беру свои слова назад, - подбежав к безобразной туше, язвительно заявил Лоу.
- Не торопись, - сухо отозвалась Раскольникова и молча указала на шею чудовища. Из розовой склизкой плоти торчали окровавленные кости.

@темы: Джен, Гет, Приключения, Фэнтези, Миди, R

---

Эффект крови

[VVampir]

Название: Эффект крови
Автор: Устинова Мария
Жанр: городское фэнтези
Статус: поглавная выкладка, роман закончен
Сюжет: Когда охотница на вампиров Яна вышла замуж за вампира, ее жизнь превратилась в ад. Что заставило ее решиться на этот опасный шаг? Нелюбимый муж ведет свою игру, в которой она становится пешкой, и когда он бесследно исчезает, у Яны остается два пути: найти его и отвести от себя беду, или всю жизнь прятаться от кровожадных хищников.
Что она выберет? Сумеет ли избежать смерти и разорвать брачный договор или навсегда останется связанной брачными узами?

Ссылка: samlib.ru/u/ustinowa_m/effectkrovi.shtml

---

[Queen Rippey]

Название: Там, где живут ведьмы.
Автор: Queen Rippey
Рейтинг: R
Жанр: городское фэнтези, приключения, детектив
Размер: миди
Статус: закончен
Саммари: В небольшом городе N на самом старом кладбище завелись упыри, которые пожирают как мертвых, так и живых. Чтобы справится с напастью смотрители кладбища обращаются не в городскую гильдию охотников на чудовищ, а нанимают недавно приехавшую в город ведьму-охотницу Адель. Полагая, что новое задание - небольшая, но выгодная халтурка, Адель без лишних раздумий берется за дело. Но очень скоро охотница понимает, что не все так просто на старом кладбище, и без посторонней помощи ей не обойтись.
Примечание от автора: история написана уже давно, но я решила не выкладывать все сразу, а по главам.

Пролог.

Каждая случайность - неизбежность. Иначе она бы не произошла. (с) "Трасса 60"

Никакой дружбы. Никаких чувств. Лишь капелька страсти. Идеальная пара (с) "Подземка"

Вас только познакомили, а ты уже на него с ножом! (с) "Алиса в Зазеркалье"

Пролог.

Боль. Она мучила Зверя уже несколько дней и никак не желала утихать. Наоборот, с каждой минутой она словно бы усиливалась, ломая кости и терзая нутро. В голове не осталось ни одной нормальной мысли, лишь непонятный шум и нечеткое желание умереть.
Иногда боль ненадолго уходила, давала отдохнуть, но короткие передышки всегда быстро заканчивались. И вот она вновь вцепилась в плоть острыми, как тысяча иголок, клыками. Зверь не выдержал и глухо застонал.
- Тихо, приятель, тихо.
Худая рука появилась откуда-то из превратившегося в склизкий туман внешнего мира. Широкая прохладная ладонь нежно погладила взмыленную грязную шкуру.
- Не волнуйся. Боль скоро пройдет.
Сквозь алую склизкую пелену мучений Зверь почувствовал, как к пылавшему жаром боку прижалось знакомое худощавое тело. Его всегда удивляло, насколько тощим и хрупким оно было. Даже не верилось, что этот человек был его товарищем в воздухе и на земле. А теперь он заботился о нем, о Звере. Одном из самых сильных и ловких существ в мире.
Боль зашевелилась в горле, царапая гортань. Зверь долго и мучительно закашлялся. Поглаживания стали мягче и теплее.
- Тихо, тихо… Потерпи еще немного… Я узнал как приготовить лекарство.
Из больших мутных и полных страданий глаз потекли слезы. Зверь почувствовал, как пропала с бока рука и обжигающе прохладные ладони легки на морду зверя. Своим лбом человек прижался ко лбу Зверя. На какую-то секунду показалось будто на шкуру упали слезы.
- Ты выздоровеешь. Я обещаю.
Зверь неосознанно застонал, попытавшись податься вперед. Ближе к человеку, который о нем так заботиться. Ближе к своему другу.
- Я нашел ту, которая нам поможет.

Глава 1.

Глава 1.

Они встретили ее на мосту. Она была одета как и они, в элегантные черные одежды, отдающие стариной. Тусклые серебряные украшения в виде крестов, черепов и роз обвивали ее бледные руки и шею. И только длинные рыжие волосы, небрежно заплетенные в косу, были единственным ярким пятном во всей ее внешности.
Ее никто толком не рассматривал, но каждый ее заметил. О ней никто не заговорил, но каждый успел отвлеченно подумать. А она просто стояла на мосту, кутаясь в черную шаль, и отрешенно рассматривала багряный закат, слушая как где-то вдалеке играют церковные колокола. Но когда они прошли мимо, она последовала за ними. Так в тот вечер в компании сторонников декаданса стало на одного человека больше.
Она шла вместе с ними, но никто с ней не разговаривал. Она пила с ними вино, но из собственной фляги. Никто не обращал на нее внимания, но и она сама не стремилась с кем-то общаться. И только один человек не мог отвести от нее глаз. Когда же их взгляды встретились, он, не задумываясь, подошел к ней и заговорил.
Его все называли Поэт и он был любимцем женщин. Он был высок, хорош собой, с утонченными чертами лица. Его блестящие иссиня-черные волосы всегда были распущены и струились по плечам. Женщины называли его «настоящим вампиром» и с трепетом внимали его пустым стихам, считая их истинной в последней инстанции. Поэт прекрасно знал о своей красоте, гордился успехом у дам и не упускал случая покрасоваться перед ними. Но сегодня все свое обаяние он направил на рыжеволосую незнакомку.
Она была похожа на других поклонниц Смерти, но, одновременно, казалась совершенно иной. Она улыбалась, но в улыбке ее не было ни веселья, ни тоски. В уголках ее губ таился манящий порок, какая-то тайна, и больше всего Поэту хотелось разгадать эту загадку. Но девушка ничего о себе не говорила, лишь только задавала все новые и новые вопросы о своем спутнике. Ему льстил ее интерес, и он с энтузиазмом рассказывал все, что она хотела знать. Так они и дошли со всеми остальными до старого кладбища на окраине города, попивая вино из ее фляги. Но в один момент желание узнать о рыжей незнакомке хоть что-то стало просто невыносимым, и Поэт спросил:
- Кто же ты такая?
Чужая остановилась и запечатлела на его бледных губах долгий поцелуй.
- Я твоя судьба, - шепнула она, отстранившись, и взяла его за руку. Окончательно отделившись от своих товарищей, они свернули вглубь кладбища. У одного из каменных мавзолеев они остановились, и шпилькой из волос девушка ловко открыла ржавый замок. Внутри было холодно, темно и очень грязно, но молодых людей это не смущало. Они страстно целовались и ласкали друг друга через одежду. Неожиданно она оцарапала его шею до крови острыми ногтями. Поэт шарахнулся, но увидев лукавую улыбку на чувственных губах рыжей, успокоился и решил, что это лишь игра. Он потянулся за новым поцелуям, не обращая внимания на сочащуюся из порезов алую жидкость, но чужая одним ловким прыжком отскочила далеко в сторону. В этот же момент из темноты позади Поэта вынырнула зубастая огромная пасть и схватила парня за голову. Хрустнул череп, мозги и кровь закапали на каменный пол. Удерживая свежий труп в клыках, чудовище опустилось на четыре лапы. Монстр напоминал человека, точнее женщину, так как легко можно было разглядеть сморщенную обвисшую грудь. Местами тело твари покрывали редкие волосы, костлявые руки переходили в перепончатые крылья, а голова была непропорционально большой. Взгляд белесых глаз был совершенно безумным из-за неутолимого чувства голода. Не выпуская добычу, чудовище принюхалось и посмотрело на рыжеволосую девушку. Таинственная особа стояла у стены в тени. В ее зеленых глазах не было и капли страха, только холодный расчет и ожидание. Она явно была готова в любой момент дать достойный отпор, но вызова не бросала. Монстр настороженно просипел, отводя взгляд, и стремительно выбежал из мавзолея. Девушка расслабилась и будничными движениями поправила растрепавшиеся волосы и одежду. Закутавшись в шаль поплотнее, она прогулочным шагом пошла по кровавой дорожке, оставленной трупом. Вскоре рыжая набрела на мертвого Поэта. Некогда прекрасное тело превратилось в кровавую кашу: живот был вспорот, вокруг валялись куски выпотрошенных и разодранных внутренностей. Монстра нигде не было, лишь только на опавшей осенней листве остались его следы. Девушка прижала край накидки к носу, аккуратно обошла месиво из мяса и раздробленных костей и направилась дальше. Не спеша, она добралась до неглубокого оврага на краю кладбища. Здесь почти не было надгробий, только лысые черные деревья и кусты. Ближе ко дну на подстилке из янтарных листьев корчилось в муках чудовище. Безобразная морда была измазана в чужой крови и собственной рвоте, жилистое тело дрожало от боли. Тварь увидела рыжеволосую незнакомку и попыталась взлететь, но совершенно обессиленная упала обратно на землю. Без какого-либо страха, девушка подошла ближе к монстру и присела рядом на корточки.
- Не стоит недооценивать мужчин и считать их своими игрушками. Они могут оказаться весьма ядовитыми, - мелодичным голосом произнесла рыжая, доставая из-под шали острый серебряный кинжал. Чудовище утробно зарычало и попыталось отползти в сторону, но только неуклюже перекатилось на спину. Девушка ласково погладила безобразную лысую голову и одним быстрым ударом вонзила лезвие в сердце твари.

Адель Раскольникова сидела на стуле, закинув ногу на ногу, и излучала такую уверенность, из-за которой в ее обществе даже хозяева чувствовали себя гостями в собственном доме. Рыжие волнистые волосы были распущены и тяжелым водопадом падали ниже бледных плеч. Одета Адель была в те же одежды, что и час назад, лишь только приталенная осенняя куртка висела на спинке стула. Но теперь в длинном платье с вырезом от бедра и небрежно наброшенной на плечи шалью, девушка выглядела точно звезда Голливуда, а не поклонница творчества Эдгара Алана По.
Напротив Адель за дубовым столом сидели трое представителей Общества смотрителей Восточного кладбища. Все они выглядели очень молодо с ровной фарфоров кожей, но волосы их были седыми. В центре восседала девушка неопределенного возраста в наглухо закрытом платье с высоким воротником. Ее шею укрощала камея из пожелтевшей кости, а среди серо-белых прядей проглядывались редкие черные волоски. Справа от леди сидел юноша с наполовину поседевшими русыми волосами в темно-коричневом костюме. Слева устроилась низенькая девушка. Она казалась самой молодой из троицы, а волосы ее пребывали в том же состоянии, что и у молодого человека.
- Нам понравилась ваша работа, - вкрадчивым голосом произнесла старшая, госпожа Анна. – Быстро.
- Бесшумно, - добавил юноша по имени Влад, положив на стол маленькую книжку в коричневом кожаном переплете.
- Эффективно, - вторила юная госпожа Татьяна, возложив шкатулку из темного дерева. Крышка со щелчком открылась и присутствующим предстали две пухлые пачки денег.
- Но немного грязновато, - поморщила нос Анна.
- Не думала, что ваше Общество беспокоят людские жизни, - отметила Адель, взяв книжку и быстро перелистывая пожелтевшие от времени страницы.
- Люди нас не интересуют, - пояснил Влад. – Но нам придется приводить кладбище в порядок после вас.
- Пардон, - сухо бросила рыжеволосая, принимаясь за пересчет первой пачки денег.
- Тем ни менее, мы надеемся на дальнейшее сотрудничество, - любезно произнесла леди Татьяна.
- Вольный охотник вашего мастерства – большая редкость, - старшая из троицы довольно прикрыла темно-серые глаза.
- А с Гильдией охотников вы в цене не сошлись? – невинно поинтересовалась Адель, не отвлекаясь от банкнот.
Все три представителя Общества смотрителей Восточного кладбища зло сверкнули глазами.
- Можно сказать и так, - напряженно ответил юноша.
Рыжая саркастически хмыкнула, поведя плечом, и собрала деньги обратно в ровные стопочки.
- Можете не беспокоиться, - промурлыкала охотница, пряча заработок, - я в вашем городе надолго.
- Прекрасно, - высказала общее одобрение самая младшая из общества.
- Но, искренне надеемся, что вы не будите злоупотреблять нашим гостеприимством, - жестко обрезала Анна.
В повисшей напряженной паузе Адель смерила каждого из троицы долгим, холодным и презрительным взглядом. Чувственные прекрасно очерченные алые губы искривись в злой хищной улыбке.
- Если только ваши мертвецы не будут злоупотреблять моей... общительностью.

Адель вышла из старинного особняка Общества смотрителей Восточного кладбища и облегченно вздохнула. Как же сильно раздражал девушку напыщенность и пафос троицы нанимателей. Но ради денег и редкой книги приходилось терпеть.
Было еще темно. Освещался только особняк и центральная аллея, все остальное кладбище накрыл мрак. Адель не без удовольствия отметила, что у нее еще есть несколько часов, чтобы поспать перед обыкновенной человеческой работой.
Свернув за угол, охотница на нечисть достала из внутреннего кармана куртки серебряную флягу. Тонкой струйкой остатки дешевого вина, которое спрятанное на дне массивное кольцо из дорого серебра и сама фляга из чуть менее качественного металла превратили в смертельный яд для упырей, окропили землю. Тихо напевая старую колыбельную, Адель побрела по мрачным кладбищенским аллеям домой.

Глава 2.

Глава 2.

В половину седьмого будильник настойчивым визгом оповестил о начале нового дня. Зеленые глаза с легким оттенком безумия резко распахнулись. Адель глухо застонала, мысленно проклиная весь белый свет и желая всему человечеству наискорейшей и мучительной смерти. Но деваться было некуда и, превозмогая себя, пришлось выползать из-под теплого уютного одеяла.
В квартирке было ужасно холодно. Как собственно и во всем доме: постройка была очень старая и частые перебои с отоплением давно стали привычным делом. Даже тот факт, что изначально небольшая однокомнатная квартира Адель предприимчивыми бывшими жильцами была перестроена в совсем крохотную двухкомнатную, от холода не спасал. Но Раскольникова в вопросах жилья была девушкой неприхотливой и с учетом низкой арендной платы такой расклад ее вполне устраивал.
Закутавшись в старенький плед, Адель поплелась из спальной в гостиную. Переступила низенький китайский столик и откопала из-под груды книг видавший виды радиоприемник. Радио визгливо затрещало, и сумеречную квартирку наполнили приятные звуки старинного романса в современной аранжировке. Не слушая песню, охотница скрылась в ванной, оставив плед небрежно висеть на спинке дивана. Приятно зажурчала горячая вода. Тем временем были пропеты последние строчки и радио заголосило на всю округу бодрым тембром:
- Доброе утро, дорогие люди, нелюди и прочие радиослушатели! Вы слушаете «Чешир FM». Сейчас, как и каждые два часа, вас приветствую я, Кузя, и ученый зомби Сергей Сергеич… Серега! Подай признаки жизни! Ага, вот так-то лучше… Сегодня, как и всегда, в программе «Вопрос-ответ». Пишет нам Аннушка из Нефтекамска: «Правда ли, что колдуны обладают способностью превращать ведьмаков в своих марионеток и если да, то, как им это удается?»
Адель выглянула из ванной и внимательно прислушалась. Обсуждение данной темы в разных компаниях она слышала не раз, но ей, как ведьме, все равно было любопытно узнать ответ радиоведущих.
- Дорогая наша Аннушка, отвечу тебя прямо – да, могут. А как у них это получается, пояснит наш многоуважаемый труп Сергей Сергеич.
- Живой труп, Кузя. Прошу не путай.
- Конечно-конечно.
- Что ж. Как известно, колдуны и ведьмаки единственные, кто в качестве источника силы используют один и тот же гранд-поток магии – и при этом самым мощным из всех – Уроборос. Тем ни менее методы поглощения и использования магии у них различны. Ведьмаки пропускают магические нити, которые исходят из самого гранд-потока и его ветвей, обычных потоков, через себя, свое сознание и внутренний источник магии, и тем самым отмечают их как свои, чтобы начать ворожить. Этот метод позволяет им плести очень мощные заклинания, но пагубно сказывается на их физическом и психическом здоровье. Колдуны же тщательно огораживают свой разум и внутренний источник, вынимая из него энергию, и отмечают ею окружающие их нити, которые затем используют для колдовства. Таким образом, они тратят больше сил на плетение заклинания, но остаются в безопасности от пагубного влияния сырой магии.
Адель громко презрительно фыркнула и поставила чайник на обшарпанную плиту. Да, магия действительно оказывала сильное влияние на магов, но колдунов их методика не так уж сильно и защищала. Полных психов среди них было не меньше, чем среди ведьмаков, но и не каждый ведьмак был сумасшедшим. По крайней мере, Адель себя к таковым не причисляла.
Тем временем, естественно не слыша возмущения рыжеволосой ведьмы, Сергей Сергеич продолжал:
- Именно этой разницей пользуются колдуны, подчиняя себе ведьмаков – они оперируют с нитями магии, вплетенными в сознание последних, а не с самим сознанием, как например, практикуют шаманы или некроманты.
- Как жаль, что я не колдую. С удовольствием бы заполучил в личное пользование парочку ворожей…
- Не все так просто, Кузя. Во-первых, не каждый колдун обладает достаточными знаниями и силой для успешного подчинения. Во-вторых, он должен иметь четкое представление о личности того, кого хочет подчинить, в самых мельчайших подробностях.
- Хе, как все запутано в вашем датском королевстве. Могу лишь предостеречь прелестных ворожей: внимательнее приглядитесь к своим новым ухажерам. Кто знает, может быть это злобный колдун, у которого на вас не самые честные виды.
- Учту, - шутливо кивнула Адель, черной подводкой вырисовывая изящную стрелочку на правом веке.
Она слышала о подобных прецедентах, но никогда не сталкивалась лично. Ее предупреждали, что никто не застрахован от такой встречи, но она совершенно по-человечески полагала, что подобное может произойти с кем угодно, только не с ней. А если даже и произойдет…
«Что ж… Было бы даже интересно, глянуть на этого смельчака. Или безумца», - отвлеченно подумала девушка, зашнуровывая осенние полусапожки. В последний раз посмотрев перед выходом в зеркало, Адель вышла из квартиры и быстро сбежала вниз по лестнице.
«Может быть, мне даже повезет и я его действительно встречу», - бежали мысли в такт перестуку каблуков. У самого порога подъезда Адель остановилась, толкнула входную дверь и оценила открывшийся осенний пейзаж. Увиденное буйство золотых, янтарных и алых тонов пришлось по душе, и ведьма довольно улыбнулась.
- Ну вот, например, сегодня, - невзначай сорвались с языка слова, но быстро растворились в холодном утреннем воздухе. Мысли метнулись в сторону, и беззаботной походкой Адель пошла на обыкновенную цивильную работу, в хорошем настроении не заметив, как машинально потерла левое предплечье.

- Работа не сложная, - вещал нудным голосом ректор Петр Иванович, спешно идя по коридору Училища Искусств. - Позируете в своей одежде, перерыв пятнадцать минут и гарантированно к обеду будете свободны.
- Угу, - вежливо кивнула Адель, на ходу разглядывая картины учащихся и отвлеченно расплетая рыжую косу.
- Это ведь очень старая традиция, - продолжал ректор. – Вот уже двадцать лет наше училище каждый четверг устраивает открытые занятия рисунка с натуры. Мероприятие очень популярное, но, как вы понимаете, денег у нас не так уж и много…
Петр Иванович неловко замолчал. Они как раз успели подойти к нужной аудитории и через приоткрытые двери Адель воочию убедилась в словах ректора. До начала еще было время, а в зале уже наблюдался аншлаг.
- Поэтому, понимаете, зарплата, честно говоря… - запинаясь, проговорил мужчина, но ведьма жестом заставила его замолчать. Она резко мотнула головой, взбивая рыжие волосы, и наградила ректора милейшей улыбкой.
- Поверти, деньги меня не интересуют, - заверила ведьма и, не дожидаясь ответа, прошла в зал. Она шла между мольбертов с такой непоколебимой уверенностью, будто позировала Училище Искусств с его основания. Студенты и волонтеры замолкали и чуть ли не сворачивали шею, смотря царственной особе вслед недоумевающими взорами. Гордо вздернутый подбородок, надменный взгляд, прекрасная осанка и копна густых рыжих волос – не обратить на ведьму внимание было невозможно, еще сложнее – оторвать взгляд.
Тем временем Адель прошла к постаменту у дальней стены залы и нахально развалилась в кресле натурщицы. Через один подлокотник она перекинула ноги, во второй уперла локоть, а подбородок положила на ладонь. Зеленые глаза прожгли собравшихся художников холодным взглядом.
- Я здесь до обеда, - громко, но спокойно оповестила Адель. – Время пошло.
В ту же секунду все заняли свои места, и аудиторию заполнили звуки чиркающих по бумаге карандашей. И никто не подозревал, что все царственное величие девушки была лишь умелой игрой с масками. Если бы она захотела, то в ту же секунду могла бы превратиться в серую незаметную мышь. Достаточно было только понурить голову, приподнять плечи, чуть сгорбиться, и окружающие тут же потеряли бы к ней всякий интерес. Не спасли бы ни яркие волосы, ни миловидная внешность. В том не было ни капли магии, лишь только помноженная на опыт актерская игра. А практики у Адель было достаточно.
Но с какой бы настойчивостью окружающие не изучали ворожею, ей были безразличны их взгляды. Предельно внимательно ведьма осматривала толпу художников, стараясь разыскать одного очень важного человека. Именно из-за него она согласилась неподвижно сидеть несколько часов кряду за сущие копейки. Она знала, как любил этот художник подобные собрания, так как здесь всегда можно было найти новых интересных людей и, искренне надеялась, что он обязательно придет. Ведь не зря говорили, что его видели здесь на прошлой неделе. Но нигде среди пестрой толпы не сияли серебром седые локоны, не перезванивались многочисленные медные браслеты. И никто тихо-тихо не напевал старую колыбельную.
Пришел последний опоздавший, и объявили, что на занятия больше никого не пустят, так как аудитория забита до отказа. Сердце в груди сильно защемило, но острая боль почти не отразилась на лице Адель. Лишь в глазах вспыхнула тоска, но никто не смог бы ее увидеть сквозь опущенные густые ресницы. Опять неудача, опять она промахнулась… Она давно потеряла след, не брезговала даже самыми туманными намеками и все чаще уповала на удачу. Но больше всего девушку пугало то, что с каждым разом разочарование становилось все привычнее и привычнее…
За ней следили. Не рассматривали как присутствующие художники ее внешность, нет. Ее изучали как букашку под микроскопом. Медленно и расторопно отрывали лапки и крылья, вскрывали хитиновый панцирь. На нее смотрели и разбирали разум по кирпичику. Настойчиво добирались до самых сокровенных тайн и желаний. Адель резко выпрямилась в кресле, мертвой хваткой вцепилась в подлокотники и торопливо огляделась. Длинные пальцы от напряжения побелели. Верхняя губа дрогнула, обнажая острые клыки в хищном оскале. В зеленых глазах застыл страх и вызов. Художники оторвались от своих набросков и непонимающе зашептались между собой. Лицо стоявшего у входа в аудиторию Петра Ивановича вытянулось от изумления. Кое-как красноречивыми взглядами и жестами он привлек внимание ведьмы и потребовал вернуться к обязанностям натурщицы.
С непосильным трудом Раскольникова все-таки взяла себя в руки и приняла прежнюю позу, но царственное величие к ней так и не вернулось. Столь явная демонстрация испуга была серьезной ошибкой с ее стороны, но сдержаться не было сил. Она чувствовала, как таинственный исследователь проникает все глубже в ее разум. Ощущение было настолько мерзким и гадким, что хотелось бежать без оглядки, а к горлу подкатывала тошнота. Но еще ужаснее было то, что она не могла его увидеть. Она ясно видела магические нити, тянущиеся к ней, но откуда они идут вычислить не удавалось. Тот, кто следил за Адель, прекрасно понимал, с кем имеет дело, и знал, как скрыться от ведьменого взора. Определенно, на этот раз ворожея нарвалась на очень серьезного противника. Вопрос был лишь в том, кто он такой, этот загадочный чертов антрополог?

Слежка прекратилась после обеда, когда Адель успела добраться до своей второй работы. Девушка застыла на ступеньках кофейни «Джозефина» и с опаской огляделась. По пространству спокойно циркулировали небольшие потоки магии и снопы ничейных нитей. Не было даже самых мелких вспышек волнения. Никаких следов и зацепок. Ничего.
Адель оторопела. Только один черт знал, в каком аду она минуту назад побывала. Долгие часы она терпела омерзение и страх, не позволяя им выплеснуться наружу. Она захлопывала перед противником двери в своем разуме, путала пути и направления, забивала голову всякими глупыми мыслями. А между тем искала его самого. Пыталась понять, кто за ней так настойчиво наблюдает и что хотя бы приблизительно из себя представляет. Но теперь преследователь исчез, и как его теперь искать было не понятно.
- Адель…
Раскольникова дернулась на звук своего имени и резко развернулась. Кристина, хозяйка кофейни «Джозефина», отступила обратно к дверям от неожиданности.
- Адель… с тобой все в порядке? – обеспокоенно спросила Кристина, осторожно подойдя к ворожее. – Ты такая бледная. Не заболела, часом? И волосы спрятала…
Рука ведьмы дернулась к волосам и нащупала плотную ткань капюшона. Ах да, из-за игр в кошки-мышки ворожея не заметила, как инстинктивно попыталась стать как можно более неприметной. Даже укуталась в пальто, не смотря на теплое осеннее солнце.
- Нет, я в порядке, - заверила коллегу Адель, снимая капюшон и поправляя прическу. Кристина подозрительно прищурилась.
- Ну… если тебе станет плохо, ты всегда можешь взять отгул, - напомнила хозяйка, входя в кофейню.
- Угу, учту, - отрешенно кивнула ведьма, в последний раз бросив на расцвеченную огненными и золотыми красками улицу внимательный взгляд.

Кочевой образ жизни, который Адель вела значительную часть своей жизни, обязывал менять места работы как перчатки. В самом начале, когда девушка была еще неопытной ведьмой, вкалывать на нескольких обыкновенных цивильных работах было жизненной необходимостью, иначе денег даже на обыкновенные пули. Но когда карьера охотницы на нечисть начала идти вверх и приносить достойный заработок, такая надобность отпала. Остался только личный интерес и привычка.
Адель любила находиться среди людей невидимкой, наблюдать за ними и делать мысленные заметки о человеческой натуре, поэтому предпочитала работать в людных местах. Работа официанткой в кофейне ей прекрасно подходила, а капля слабо концентрированного приворотного зелья в чашку кофе и вовремя сказанные лестные слова навсегда расположили к себе начальницу Кристину. Раскольникова могла позволить себе любую прихоть: уйти, когда ей было нужно со смены, или легко выбить себе отгул – никто бы и бровью не повел. Тем более кофейня по совместительству была шоколадной лавкой, а сестра Адель обожала трюфеля и ходили слухи, что ее видели здесь полмесяца назад.
Но привилегии привилегиями, а работу свою Адель выполняла по возможности честно. Даже если надо было убраться и вынести весь мусор, накопившийся за первую смену. За ней следили, но она все равно ничего не могла поделать. Оставалось только ждать следующего прецедента, готовиться и надеться на лучшее.
«Ты у меняя еще попляшешь, гаденыш», - с ненавистью думала Адель, выбрасывая мусорные мешки в бак на заднем дворе. – «Мозги на изнанку выверну. Сам рад не будешь, что связался…»
Ее скрутило. Слабо, но так неожиданно, что ведьма вцепилась в вонючий край бака. В висках застучало, внутри похолодело, и весь мир заполнил истошный вопль:
- Ты меня убила!
Ворожея перевела дыхание, быстро собралась с мыслями и посмотрела на нежданного визитера. Молоденькая девушка, совсем еще ребенок, стояла у входа во двор и прожигала рыжую девушку ненавидящим взглядом. Она была почти не видна на свету. Размытая, словно бы сотканная из разноцветного дыма. На едва оформившейся груди расплылось черное кровавое пятно. Адель подозрительно сощурилась. Жертва, убитая насильственной смертью в юном возрасте. Ее дух жаждал отмщения, но был слишком слаб, чтобы завладеть разумом ведьмы. Совершенно безопасный субъект.
С другой стороны, нанимаясь в кофейню, Адель заранее обследовала близлежащие территории на наличие неупокоенных душ. Парочка как всегда нашлась, но безобидных и убитых среди них не было. А тут такой экземпляр. Разве, что призрак девочки прикрепился к какой-нибудь памятной вещи и перемещался вместе с ней. Рыжая отметила, что надо бы проверить догадку, но пока следовало прогнать пигалицу, чтобы не мешалась. По заведенному этикету, для начала стоило предоставить ей возможность убраться самой.
- Я детей не убиваю, - раздраженно отмахнулась ведьма и захлопнула крышку бака.
- Ты меня убила! – истерично завизжал призрак, но с места не сдвинулся. Звонкие нотки в голосе убитой стали последней каплей. И без того уставшая и измученная Адель окончательно вышла из себя.
- Слушай, дитатко! - рявкнула ведьма, оскалившись. – У меня правило – детей не убивать. Я не твоя убийца. Так что ты сейчас или сваливаешь сама, или я тебе провожу сеанс изгнания. Предупреждаю сразу, я садистка и будет очень больно.
- Ты меня убила! – вновь закричала девочка, словно бы не слыша слов ведьмы.
- Да откуда ж ты такая тупая взялась? – возвела очи горя девушка. – Я. Не. Убиваю. Детей. Понятно? Даже если дело касается малолетних злобных монстров…
Адель осеклась, моргнула и еще раз внимательнее пригляделась к призраку.
- Твою же мать…

Осеннее кладбище выглядело необычайно красиво. Темные каменные мавзолеи и надгробия возвышались над пестрым ковром из опавшей листвы. Дорожки были аккуратно вычищены, но то тут, то там уже сияли желтым золотом листья-монетки. Деревья тянули свои узловатые ветки к антрацитовому небу, и из-за янтарных крон, казалось, пылали огнем.
Адель небрежно провела рукой по черным прутьям решетки, отрезавшей кладбище от внешнего мира. Пальцы в тонких кожаных перчатках крепко вцепились в чугунные рюшки и украшения, и девушка заглянула за ограду. Определенно ведьме нравилось Восточное кладбище. Тихое, ухоженное и красивое местечко. Призраков в достатке, но все весьма спокойные. Скоро наступит вечер, полнолуние не за горами, да и медиум рядом, а они спят, словно их здесь и нет. Образцовое кладбище. Жаль только зараженное.
- В том и заключается проблема с упырями, - задумчиво протянула Адель. – Стаями не живут, но место кормежки предпочитают одно на всех. Мерзкие создания.
Ведьма откинула голову на плечо и заинтересованно изогнула каштановую бровь.
- Хм, вы всегда ходите втроем?
- Нас устраивает, - холодным тоном ответила госпожа Анна. За ее спиной Влад окинул ведьму надменным взглядом, а Татьяна напряженно поджала губы.
- Ваше дело, - отмахнулась охотница. – Тем более сейчас есть вещи поважнее.
- Как вы узнали про то, что на Кладбище завелись новые упыри? – слегка резковато спросил Влад.
- Я же охотница, - пожала плечами ворожея, уперла ноги в бордюр и повисла на вытянутых руках. – Профессия обязывает.
- Почему же вы не сказали раньше, когда заключали первый контракт? – голос Анны можно было колоть ножом для льда.
- Потому что не знала, - беззаботно ответила ведьма, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, словно шаловливый ребенок. – Тем более вы же сами не позволили мне толком исследовать все кладбище. Вот дали бы чуть больше свободы – избежали бы кучи проблем. А так у упырей появилась фора, волокита с новым контрактом, лишние затраты…
- Госпожа Раскольникова, - грубо оборвала Анна и вплотную подошла к охотнице. – Вы хоть понимаете, о чем идет речь?
- Вы об особенностях кладбища? – уточнила Адель. – Если да, то можете не пояснять, я и так знаю… эхх…
Было поздно. Полный преданности взгляд главы общества уже устремился на надгробия за решеткой, в голосе явно чувствовалось благоговение.
- Кладбище живое, сударыня. У него есть сознание, понять которое не дано ни одному из смертных. Но оно есть и это факт. Кладбище бережно охраняет души и тела похороненных. Наш долг хранить его покой. Любое, даже маленькое разрушение, для него словно рана. Поэтому мы ограничиваем действия даже охотников, которые помогают нам вытравливать мерзких тварей, - госпожа Анна посмотрела на Адель взглядом человека, фанатично преданного своему делу. - Разве вы не понимаете?
- Я-то как раз понимаю лучше других, - буркнула ведьма. Прочитанная лекция кроме тоски у нее больше никаких эмоций не вызвала.
- Конечно же, - язвительно цокнула язычком глава общества и вновь перевела взгляд на мрачный, но пестрый осенний пейзаж. – Поэтому от таких, как вы, кладбище надо оберегать вдвойне.
Адель еле сдержалась от соблазна злобно зарычать и оскалить зубы. Взяв себя в руки, отпустила чугунные украшения и отряхнула пальто от невидимых пылинок.
- Вы всегда можете обраться к местной Гильдии охотников, - нарочито небрежно напомнила она. Троицу седовласых заметно передернуло.
- Это было бы… нежелательно, - выдавила из себя Анна и быстро собралась. – Несмотря на некоторые обстоятельства, мы бы все равно хотели бы заключить контракт именно с вами. Что скажите?
В голосе ее звучали нотки извинений. Женщина явно поняла, что перегнула палку и из двух зол выбирает явно не то. Адель не удержалась от презрительной хищной улыбки.
- Можем попробовать договориться.

Когда Адель наконец-то отправилась домой, на город опустились сумерки. Новый договор был составлен и согласован в необычайно короткие сроки. Трио из общества проявили поразительную уступчивость: разрешили Адель свободно перемещаться по кладбищу и опросить всех служащих. Риск, конечно же, был учтен и сказался на оплате, но ведьму деньги мало волновали. Новые упыри, призрак девочки, слежка – детали с острыми гранями складывались в весьма неприятную картину. Если она правильно связала события последних суток, то охотница оказалась по уши в дерме. А времени мало.
Поэтому Раскольникова так спешила домой, периодически сбиваясь на легкий бег. На ходу она перебирала все артефакты и заклинаниями, которыми располагала, и мысленно просчитывала возможные варианты. И совершенно забыла следить за дорогой.
- Ой! Ёшкин кот! – взвизгнула старушенция, чуть не столкнувшаяся с Адель на перекрестке. В последний момент ведьма успела отскочить назад, но старушка не удержалась от возмущений.
- Ты что ж бежишь как очумелая, коза? – рявкнула она, преградив девушке путь.
- Извините, я спешу, - отстранено ответила ведьма и попыталась пройти мимо.
- А я нет?! Я, между прочим, старая женщина…
Адель ее не услышала. Не потому что была слишком занята своими делами, чтобы обращать внимание на ворчание сварливой бабки. Она не слышала вообще ничего. Ни гула машин, ни топот сотен прохожих, ни чьих-либо голосов и других шумов, наполнявших большие города. Будто бы у окружающего мира выключили звук. Осталась только звенящая тишина, больно отдающая в ушах. От неожиданности ведьма застыла на месте и уставилась перед собой. Боковым зрением она заметила, как возмущение на морщинистом лице старухи сменилось смесью удивления и испуга. Потрескавшиеся губы складывались в новые, лишенные злости слова.
- Эй? Барышня, с тобой все в порядке? – обеспокоенно вопрошала старушенция, не зная бежать ли ей от странной девушки или помочь.
Адель ничего не ответила. Вместо слов из ее горла вырвался истошный крик, привлекший внимание остальных людей на перекрестке. Девушка схватилась за виски и упала на колени, припав к земле так низко, что едва не коснулась лбом асфальта. Тонкие пальцы побелели от напряжения и, казалось, еще немного и вырвут с корнем огненные локоны. Старушка не на шутку перепугалась. Кто-то из прохожих подошел узнать, в чем дело.
- Девушка, вы как? Вы меня слышите?
- Не похоже на эпилепсию…
- Здесь где-нибудь есть рядом больница?
- Да господи! Кто-нибудь уже вызовите «скорую»… Ох…
Никто так и не понял, в чем было дело. Не прошло и минуты, как припадок девушки прекратился так же неожиданно, как и начался. Ведьма молча поднялась на ноги и выпрямилась в полный рост. Руки безвольно опустились по швам, дыхание было глубоким и очень ровным, а остекленевшие зеленые глаза уставились в невидимую точку на горизонте. Не проронив ни слова и не обращая на столпившихся зевак внимания, она спокойно пошла вперед, ступая точно во сне.

Она шла чуть больше четверти часа. Ее путь пролегал через дворы и закоулки, через заборы и ямы. Она двигалась сонно, но на удивление легко и просто огибала любые препятствия. На сапожках и джинсах налипла грязь, подол пальто где-то успел порваться, токая кожа перчаток потрескалась. Она не обращала внимания на такие мелочи. Ей было все равно. Она слышала только мелодичный голос в своей голове, нашептывающий ей мягкие слова.
Голос вел ее, подсказывал куда ступать и где срезать путь, чтобы быстрее добраться до цели. Он привел ее к заброшенной стройке, в центре которой высилось мертвое здание. Наполовину оно было не достроено, наполовину - разрушено. Территорию никто не охранял, и Адель без проблем пробралась внутрь.
В пустеющем холле было холодно и темно. Но девушке не требовался свет. Голос прекрасно справлялся со своими обязанностями проводника. Он показал, где лестница и подсказал, как высоко по ней нужно подняться. Ведьма покорно пошла наверх, не задумываясь о том, что ветхие ступени могут обвалиться в любой момент.
Голос приказал ей обнажить руки. Испорченные перчатки мягко упали вниз в кучи строительного мусора и грязи.
Голос потребовал расплести косу. Рыжие локоны непокорным водопадом разметались по плечам, опустились ниже лопаток.
Голос попросил расстегнуть пальто. Не смотря на сквозняк и холод, девушка покорилась, все так же медленно поднимаясь по лестнице.
И чем больше ступеней она преодолевала, тем яснее слышала второй голос. Такой же мягкий и мелодичный, но нашептывающий совсем иные слова. Невозможно было понять, на каком языке он говорит и о чем, но Адель было все равно. Звуки в голове направляли, звучавшие в реальности – манили. И когда она дошла до цели и увидела источник прекрасных речей, то впервые за путешествие остановилась. Во взгляде пропала всякая сонливость, и зеленые глаза полыхнули фанатичным безумием и благоговением.
Весь третий этаж был наполнен чистым и прозрачным ярко-голубым светом. На грязном полу, на обшарпанных стенах и бетонных колоннах расцвели причудливые неоновые узоры. Нити магии, сложенные в колдовские орнаменты. Они были столь яркими и мощными, что даже обыкновенный человек, лишенной каких-либо волшебных способностей, без труда мог увидеть их воочию. Они двигались, менялись, сияли и сверкали синими, голубыми и белыми всполохами. На полу распустился самый дивный из них - причудливое переплетение десятков колец из символов и прямых линий. Они единственные излучали ровный свет, словно неоновые лампы, и во всей красе освещали зачинщика ритуала, стоявшего рядом. Именно ему принадлежал тот, второй бархатный голос. Из его левого глаза вырывалось бледно-голубоватое свечение. В одной руке он держал тяжелый фолиант, другую отвел в сторону. Свободная ладонь в черной перчатке также была изукрашена дивными узорами. Свет от них едва пульсировал в такт сердцу ведьмы.
Внутри Адель екнуло, когда она встретилась с колдуном взглядом. Из груди толчком вырвался выдох, словно девушку с силой ударили в живот. Она двинулась вперед, но, не успев сделать и пары шагов, упала на колени и уперла руки оземь. Было больно, но ведьма не обратила внимания на неприятные ощущения. Не спуская привороженного взора от колдуна, она придвинулась к магическим орнаментам. Куда-то пропала всякая сонливость и медлительность. Она двигалась изящно и плавно, точно кошка, крадущаяся на охоте. У самого крайнего неонового круга девушка остановилась и села на колени. Тонкие пальцы поднялись к вороту рубашки и расстегнули несколько верхних пуговиц; вторая рука в мелких ссадинах от бетонной крошки скользнула к колдовским узорам и нашарила изящный кинжал с сияющим лезвием, до этого сокрытый ярким светом. Откинув голову назад и изогнув спину, ведьма занесла оружие над своей грудью. Голос колдуна стал громче и жестче. Свободная рука, расцвеченная сияющими нитями, сжалась в кулак.
И тогда Адель подняла голову. Окинула колдуна совершенно ясным и насмешливым взглядом и громко вскрикнула:
- Бу!

В воздухе пахло озоном – первое, что отметила Адель, придя в себя. Обычно девушке очень нравился этот запах, как после обыкновенного дождя, так и после колдовских ритуалов. Но сейчас был совсем иной случай и любимый аромат никаких приятных чувств не вызвал. Наоборот, напомнил, что, не смотря на ужасную головную боль и ломоту в теле, надо было приходить в себя и сваливать со стройки. Кто-нибудь обязательно заметил или услышал мощный взрыв с характерными синими всполохами.
Адель неохотно открыла глаза и аккуратно села на еще больше замусоренный и разрушенный пол. Голова разболелась сильнее, настойчиво намекая, что с минуты на минуту рассыплется на тысячу осколков. На фоне такой боли ссадины и порезы на руках и коленях, да синяки по всему телу казались сущей мелочью. С другой стороны ей еще повезло: не выстави она вовремя щит, все могло бы закончиться намного печальнее. Так грубо прервать заклинание на самом пике – сущее безумство, на который мало кто отважится. Но Адель было не впервой так рисковать.
Удерживая разваливающуюся голову в руках, Раскольникова осмотрелась. От третьего этажа почти ничего не осталось: потолок и стены были в глубоких трещинах, в полу образовалась огромная дыра, вокруг были сплошные бетонные обломки и торчащая арматура, а одну из колонн и вовсе снесло.
- Красота… - тоскливо прошептала ворожея и еще тише выругалась. Пошатываясь, она кое-как встала на нетвердых ногах и привалилась к стене. Страшно хотелось упасть в мягкую кровать и поспать суток двое. Но до дома еще надо было добраться, а холодный разрушенный пол явно не годился в качестве замены комфортным перинам. Оставалось только радоваться, что девушка осталась жива и относительно невредима, а колдун был точно мертв, потому что… Адель осеклась и зло выматерилась чуть ли не в полный голос. Ее враг лежал поодаль, частично скрытый грязно-серыми обломками. Но даже с такого расстояния девушка ясно видела, как его грудь медленно поднималась и опускалась. Ворожея яростно зашипела и оторвалась от стены. Ее накрыла такая злость, что она в один миг забыла про все свои увечья. Среди мусора по тусклому блеску она быстро нашла ритуальный кинжал и уверенно зашагала к колдуну.
- Копался в моей голове, напугал до полусмерти, - перечисляла Адель, морщась от боли, - спутал все карты, попытался подчинить и чуть не убил! Достаточно для смертной казни!
Он был без сознания. Покрытые бетонной пылью одежды пропитались кровью, но раны мужчины были не серьезнее, чем у охотницы. Ведьма села на колдуна верхом и оттянула ворот рубашки. На исцарапанной осколками шее был толстый кожаный шнурок с обуглившимся амулетом. Судя по тому, что осталось, талисман был призван защищать владельца и автоматом в случаи опасности выставлять щиты. Это все объясняло. Колдун хоть и был наглым, но предпочел подстраховаться.
- Молодец, - зло выплюнула Адель. – Но теперь ты точно не спасешься, гаденышь.
Стремительным движением ведьма занесла кинжал, намереваясь перерезать мужчине горло. Удара не последовало. В один миг вся ярость, злобы и жажда крови исчезли без следа. Долгую минуту Адель вглядывалась в бледное лицо, внимательно изучала каждую черточку. Она мягко опустила руку с кинжалом и медленно подалась вперед, низко склонившись над колдуном. Свободная рука скользнула к испачканной серой пылью щеке. Тонкие пальцы, едва касаясь, провели по скуле. Рассматривая незнакомца, ведьма едва слышно мурлыкнула:
- Hellooo, pretty thing.

Глава 3.

Глава 3.

Яичница шипела и плевалась маслом в разные стороны. Вторую половину сковородки оккупировали ломтики бекона, которые вели себя не менее шумно. На соседней конфорке румянились в специальной форме круглые датские оладьи. Мучные сферы источали приятный аромат поздних осенних яблок и с одного бока уже начинали опасно темнеть. Но хозяйка вовремя спохватилась и успела перевернуть европейские оладушки до того, как они успели подгореть. И вновь устремила взор на дверь в свою спальню.
Время близилось к обеду, но Адель была слишком занята, чтобы бегать в магазин, и готовила из того, что есть. Устранение последствий сорванного ритуала отняло последние остатки сил. Добравшись до дивана, девушка тут же отключилась, чтобы подняться с рассветом и со всех ног бежать обратно на кладбище и только к обеду вернулась домой. Но все время, пока охотница проводила расследование, ее не отпускала навязчивая мысль. Назойливая идея в целом не мешала работе, но и полностью сосредоточиться на деле не позволяла. А дома и вовсе вышла на первый план, заставляя Адель подолгу смотреть в сторону собственной спальни.
Строго говоря, двери в будуар не было. Вместо нее колыхались широкие куски пестрой, но дешевой газовой ткани и нитки стеклянных бус. Сквозь них прекрасно можно было видеть захламленное маленькое пространство и кусок прислоненной к стене кровати. Для среднего обывателя спальня Адель представляла собой дикое зрелище: многочисленные наряды висели прямо на стене, одни книги делили полки с подозрительного вида склянками и шкатулками, а другие стопками громоздились на полу в компании разнообразных туфель. К стене было прислонено высокое зеркало, под которым лежал истрепанный древний чемоданчик – верный спутник Адель в ее путешествиях. Рядом стоял объемистый ящик с виниловыми пластинками, на которых были записаны обыкновенная музыка и тексты заклинаний. Тем ни менее, подобная планировка была вполне в духе рыжей ведьмы. А вот мужская рука, безвольно свисавшая с края кровати, была действительно предметом из ряда вон выходящим.
Так уж завелось, что Раскольникова никого и никогда не пускала в свой дом (даже если в его роли выступало временное пристанище, наподобие гостиничного номера или дешевой съемной квартиры). С заказчиками она встречалась на их или нейтральной территории. Редких знакомых и друзей она не приглашала и уж тем более не водила к себе любовников. За долгую бурную жизнь случались, конечно же, исключения, но данная ситуация и в них не вписывалась. Шутка ли, притащить в свое пускай временное, но надежное логово колдуна, который пару часов назад пытался тебя убить, и уложить в собственную постель? Тем не менее, Адель именно так и поступила и о своем решении не жалела. Лишь может быть самую малость, потому что мысль о странном госте не давала нормально сконцентрироваться на приготовлении обеда.
Чайник на плите громко засвистел, привлекая внимание хозяйки. Девушка быстро убрала утварь в сторону, пододвинула сковородки и сделала радио громче. О шуме она ни капли не беспокоилась: заклинания «Стена Тишины», начертанного на дверном косяке, должно было хватить еще недели на две. Отвернувшись от спальни, ведьма достала из шкафчика объемистые чашки, насыпала в каждую растворимого кофе и щедро сдобрила сгущённым молоком. Из радио лилась приятная спокойная мелодия без слов. Сама не заметив, Адель тихо запела.
- Спи спокойно, детка, на еловой ветке. Ветер задувает, колыбель качает. Обломилась ветка, полетела детка вместе с колыбелью на сырую землю…
- I realized that you`re medium, but did not expect such strenght.
От неожиданности Адель вздрогнула, поспешно поставила на стол горячий чайник и повернулась на голос. Колдун стоял на пороге в спальню, прислонившись к косяку, и старательно тер глаза. Он был высоким. Выше далеко не маленькой по женским меркам Адель. Он был тощим и жилистым. Но его худоба явно была естественной особенностью телосложения, а не признаком подорванного здоровья. У него были короткие огненно-рыжие волосы. Судя по всему, в последний раз мыли и ровняли их очень давно, и теперь яркие сальные пряди забавно торчали в разные стороны. Как и все рыжие, мужчина был очень бледен.
- It was your fault, - не спуская с гостя пристального взгляда, спокойно ответила Адель с рыкающим акцентом. – You had read my mind, but missed that fact.
Колдун отнял руки от лица и злобно посмотрел на девушку. Ведьма невольно подалась немного назад.
Он не был красивым, но и не уродливым. Слишком резкие черты лица, чересчур высокие скулы, «птичий» нос и тонкие четко отчерченные губы. Тем не менее, в острых линиях явно угадывалась порода и благородство. Редкий аристократизм, обусловленный не формальными документами и титулами, а кровью и характером. Но у Адель было достаточно времени, чтобы изучить гостя, пускай глубокий сон смягчил хищные черты. А вот его глаза в нормальном освещении она видела впервые.
У колдуна был вполне естественный цвет глаз – льдисто-голубой. Другое дело, что зрачки у него были разного размера. В то время как правый казался совершенно нормальным, левый был максимально расширен и на свет не реагировал. Впечатление создавалось жуткое: будто кто-то вколотил мужчине в глаз кусок первородной Тьмы, где она застыла на веки черным льдом. По крайней мере, подобному объяснению Адель ни капли бы не удивилась. В магическом мире и не такое случалось.
- You hindered me, - зло прорычал колдун, сверля девушку взглядом.
- Oh, sorry, - съязвила ведьма. – Or do you really think that I was wrong?
- All right, - закатил глаза он и скрестил руки на груди. – You win. But why didn’t you kill me?
- I didn`t want, - беззаботно поджала плечами она и принялась раскладывать еду по тарелкам. – Now you`re my guest.
С выражением крайнего скептицизма на лице, колдун выставил правую руку в сторону. В солнечных лучах сверкнула тонкая золотая цепочка. Один ее конец туго обхватывал мужское запястье, другой терялся в полумраке зашторенной спальни.
- Paris chain. Classic, - слова рыжего так и сочились горьким ядом. – Very hospitable.
Адель недовольно зафырчала, расставляя тарелки на низком столике.
- What do you expect? You tried to kill me, - напомнила ворожея, сев по-турецки на одну из пестрых подушек, раскиданных на полу. – I`ll take it off, after we talk. But first we will have lunch.
Под неотрывным взором ворожеи, колдун долго смотрел на полные всякой снеди тарелки, потом на девушку. Темно-каштановая бровь медленно изогнулась в немом вопросе. Адель еле сдержалась от очередного раздраженного вздоха.
- Look. I taken you to my place, given you my bed. I had used all my healing spells and amulets to cure you. And this dinner is the last food in my home.
Колдун напряженно сжал тонкие побелевшие губы, продолжая сверлить ведьму подозрительным взглядом.
- Now, answer me, sorcerer, - промурлыкала она с ласковой улыбкой на устах. – Does it seems, that I try to kill you?
Ответа не последовало. Рыжий сорвался с места и набросился на еду с такой жадностью, словно бы не ел уже много месяцев. Вначале он проглатывал целые куски, в спешке запивая их предложенным молоком. Чуть погодя, мужчина сбавил обороты и перестал вести себя словно дикий голодный зверь, но все равно торопился. Адель довольно улыбнулась и ушла на кухню. Вернулась девушка с полными чашками кофе и подала оду из них колдуну. Как она и ожидала, мужчина выпил напиток залпом, не размешав сгущенное молоко на дне. Ворожея беззлобно усмехнулась и села на пол, прислонившись спиной к дивану.
- Чудило, - прыснула она, помешивая кофе и наблюдая за уничтожением обеда. На самом деле поведение колдуна было вполне нормальным. Колдовство всегда отнимало много энергии, а в случае рыжего дело усугублялось отдачей от разбитого заклинания. Ему сильно досталось от вырвавшейся из-под контроля магии даже с защитным амулетом, который спас ему жизнь. Конечно, если бы Адель не истратила на мужчину свой целительный запас, он бы чувствовал себя куда хуже. «Все-таки такой удар по телу и разуму…»
- Какая прелесть, - протянула девушка, сцапав один из последних датских оладушков. – Нянчусь с чертовым контуженным параноидальным колдуном…
- В компании которого советую быть осторожнее с высказываниями, - на ясном русском, но не без характерного акцента язвительно отметил мужчина. Его слова, сказанные на родном для ведьмы языке, прозвучали неожиданно, но как ни странно должного впечатления не произвели.
- Знаю, - пожала плечами Адель. – Пока ты копался у меня в голове, я тоже успела о тебе кое-что узнать.
- Как много? – сощурился колдун.
- Мелочь, - отмахнулась ведьма. – И то меня способности медиума выручили.
- Я думал, они выручили, когда я попытался подчинить тебя себе, - произнес он с легким оттенком досады и подцепил вилкой последний датский оладушек.
- О, ну там они особенно пригодились, - фыркнула девушка и отхлебнула кофе. – Ты хоть представляешь, какое огромное разнообразие духов пыталось завладеть моим разумом за всю мою жизнь?
Не дожидаясь ответа, она вскочила на ноги и направилась в сторону кухни.
- Слабенькие и совершенно безмозглые, средненькие и одержимые восстать из мертвых, сильные и вполне адекватные, - перечисляла Адель, доливая в чашку сгущенки и кипятка. - Словом, разные… Особенно сложно и страшно иметь дело с призраками психопатов и маньяков. Им часто не просто через медиума заглянуть в мир живых надо, а либо полностью завладеть сущностью, либо замучат до смерти.
Девушка не торопливо облизнула липкую от сладкого ложку. Взгляд зеленых глаз остекленел и устремился куда-то в глубины памяти.
- Хочешь жить – многому научишься, - подвела итог ворожея. – Отгораживаться, запугивать самих призраков, изгонять… Естественно для этого самой надо уметь их остатки разума читать. Так что я тебе не советую впредь пытаться меня подчинить. Бесполезно.
- Я уже понял, - зло отозвался колдун, приглаживая сальные волосы. – Но почему при таком опыте и способностях, ты узнала обо мне только «мелочь»?
- Ты все-таки не призрак, - фыркнула Адель, возвращаясь за стол. – Подходы разные. Твой мне был в новинку. Тем более, я слишком много времени потратила, чтобы тебя запутать и попытаться вычислить твое местонахождение. А когда приступил ко второй части плана, то оказалась, что у живых и у мертвых методы подчинения почти одинаковые. Забавно, правда?
- Sure, - фыркнул парень, закатив глаза.
- А ты сам многое обо мне помнишь? – лукаво поинтересовалась ворожея. – Магическая отдача должна была в теории всю информацию обо мне стереть. Но на самом деле, кое-что сохранилось. Я права?
- Права, - кивнул колдун, и на его губах заиграла недобрая усмешка. – Но я предпочту промолчать, что именно я о тебе помню.
- Да бога ради! - отмахнулась девушка, прихлебывая кофе. – Так даже интереснее. К тому же у меня к тебе деловое предложение.
- Аха! - картинно оживился рыжий. – Вот мы подобрались к разгадке моего «спасения». Только, прошу, четко и ясно, без лирических отступлений. А то я уже себе всю голову сломал, гадая, почему все еще жив.
- Если вкратце, то я вольная охотница, у меня контракт с Восточным кладбищем на зачистку от упырей и мне нужен помощник.
Колдун скептически вскинул бровь. Слова Адель звучали как очень плохая шутка. Тем не менее…
- В чем подвох? – серьезным холодным тоном спросил рыжий.
- Я думаю, кладбище облюбовал Хозяин Чудовищ, - поделилась догадкой ворожея.
- Сомнительно, - покачал головой мужчина. – Кладбище бы не допустило.
- Но у меня есть доказательства, - веско заявила девушка и поставила пустую кружку на стол. - Позавчера я убила первого упыря. А так как эти зверушки - деградировавшие из-за дурной крови вампиры, то душа у них есть, и они способны порождать после смерти слабых призраков. Их фантомы дальше, чем на метр от места смерти отойти не в состоянии – доказанный факт. А теперь самое интересное. Сутки назад посреди города ко мне прицепился призрак девчонки. С виду очень слабенькая, но на деле способная отдалится от места захоронения на внушающее расстояние.
- И ты хочешь сказать, что она – фантом убитого упыря и после смерти продолжает черпать энергию из Хозяина? – перебил мужчина. Проигнорировав явное недоверие в его тоне, Адель утвердительно кивнула.
- Хозяину принадлежат души его чудовищ, а, следовательно, и их призраки.
- Но почему ты так уверена, что девочка была тем самым упырем? – слегка заинтересованно уточнил колдун.
- Во-первых, в призрачной форме она сохранила некоторые признаки вампира. Либо родилась нежитью, либо любила эту ипостась сильнее, чем человеческую. Во-вторых, характерные следы смертельного удара в сердце. В-третьих, она сама мне сказала, что я ее убила. А я детей не убиваю. Но упырей-то не разберешь, какого они возраста, - Адель смущенно развела руки в стороны и выжидающе посмотрела на колдуна. Рыжий с минуту молчал, размышляя над сложившейся ситуацией.
- Логичная картина, но, опять-таки повторюсь, кладбище в него не вписывается, - подвел он итог. – Оно не позволило бы чужаку пользоваться своими землями для выращивания всяких тварей.
- Если только между ним и Хозяином нет договора, - отметила ворожея. – Наподобие того, которое заключает с ним Общество смотрителей.
- Выгода?
- Души жертв упырей. Любое кладбище - жадное и прожорливое существо. Чем больше душ – тем лучше. И неважно, каким образом они к нему попали и какой вред будет причинен ему самому, - Адель громко и ядовито фыркнула. - Это только глава общества госпожа Анна обожает идеализировать сущность кладбища.
- Да, она известная фанатичка, - согласился колдун, невольно скривившись. – С другой стороны, она-то как упустила из виду такую редкую, но приметную личность как Хозяин?
- Ну, о силе его ничего толком неизвестно. Мало ли как он скрывался, - уклончиво ответила ведьма. – Я сначала вообще думала, что ты и есть Хозяин и решил убрать охотника, не прибегая к еще неокрепшим монстрам, пока не поняла, что я тебя совсем по иным причинам интересую.
Колдун удивленно вскинул брови и громко прыснул.
- O! Thank you. Неоднозначный, но лестный комплимент.
- You`re welcome, - весело усмехнулась ведьма. – И все-таки… Что скажешь?
Мужчина задумчиво побарабанил ногтями по столу.
- Смотря, что предложишь в уплату за помощь. Предупреждаю сразу, деньги и артефакты меня не интересуют.
- Моя кровь.
Льдисто-голубые глаза недобро сверкнули. Колдун заметно напрягся, но промолчал.
- В ритуале, который ты проводил, не требуется смерть ведьмы, - спокойно продолжила девушка. – Нужно всего лишь несколько капель крови. Контролируемая ведьма тебе не нужна и создавала бы новые проблемы, но и отпустить ты меня не мог.
- А теперь ведьма сама себя предлагает, - горько усмехнулся мужчина, отведя взгляд в сторону.
- Предлагаю свою кровь, - холодно напомнила Адель и тут же лукаво улыбнулась. - Соглашайся. До полнолуния еще есть время. Уверена, твой друг потерпит еще несколько дней без лекарства…
Движения были слишком быстрыми, чтобы их можно было заметить со стороны. Но реакция у обоих магов была отменная. Они так и застыли, сверля друг друга хищными взглядами. Острые зубцы вилки уперлись ведьме в сонную артерию. Золотая цепочка обвилась вокруг шеи колдуна.
- Парижская цепь, - разрушила напряженную тишину охотница. – Классический охранный артефакт, но модифицированный. Оставишь на мне хоть царапину - она передавит тебе трахею.
Колдун осторожно, но зло усмехнулся, оценив предусмотрительность ведьмы. Вилка с глухим стуком опустилась на стол. В то же время цепочка освободила мужскую шею и упала на пол. Адель вскочила на ноги и отошла на пару шагов назад.
- «Двенадцать Кругов Владычицы Озера» - ритуал, применяемый для создания лекарств от редких инфекционных заболеваний, - затараторила девушка, смотря в сторону и словно бы ни к кому не общаясь. – Основное условие - вторая четверть лунного цикла. Чем ближе к полнолунию, тем сильнее результат, но менее стабильный процесс создания. Основной ингредиент – любое количество крови ведьмака.
Адель резко повернулась к колдуну. Мужчина спокойно сидел, прислонившись к краю дивана. Но, не смотря на видимое умиротворение, взгляд у него был злым и холодным, а грубый изъян на лице делала его еще более пугающим.
- Ты не болен, значит для кого-то другого, - уже медленнее продолжила ведьма. – Ты торопился и поэтому в один день решил и изучить меня, и подчинить. Ты сильно нервничаешь, но скорее не из-за того, что оказался у меня в плену, а из-за кого-то близкого. Значит, кто-то дорогой тебе болен. Друг – один из возможных вариантов. Видишь? Способности медиума здесь не причем.
- Учитывая ситуацию, у меня нет другого выбора, - произнес рыжий и устало запрокинул голову. - Придется тебе поверить.
Девушка мягко опустила на пол напротив необычного гостя.
- Понимаю почему я. Недавно в городе, никто толком не знает и не схватится, если я внезапно исчезну. Но ответь, много ли ведьм готово предложить собственную кровь колдуну?
- У меня есть условие, - мужчина выпрямился и убрал упавшие на лицо огненные пряди. – Я потерял слишком много сил и лично творить заклинания не в состоянии. Как только восстановлюсь, в независимости от того, поймали мы Хозяина Чудовищ или нет, незамедлительно проводим ритуал.
- Годится, - не задумываясь, согласилась Адель и протянула колдуну руку.
- Но я должен тебя предупредить, - умерил ее пыл мужчина. – У меня в прошлом были конфликты с Анной и она меня, мягко говоря, не переваривает. Из-за этого у тебя могут быть крупные неприятности.
- Я медиум, - прыснула девушка. – Одного моего присутствия достаточно, чтобы при желании превратить любое кладбище в дурдом. Но Анна меня все равно терпит, а значит согласиться терпеть и моего помощника. Кем бы он ни был.
- Смотри сама. Я тебя предупредил, - впервые за беседу колдун улыбнулся без тени злости или раздражения и пожал охотнице руку.
- Вот и договорились, - радостно подвела итог девушка и принялась убирать пустые тарелки со стола.
- К работе приступим сегодня же, но для начала приведи себя в порядок. Сам видишь, рубашку и брюки я не трогала. Остальную одежду более-менее почистила и, пока ты спал, немного умыла. Дальше сам. Ванная по коридору направо.
- Спасибо, - кивнул колдун и вновь сильно запрокинул голову. Повел слегка ноющими плечами.
- Perfect, - выдохнул он, лениво изучая старый потрескавшийся потолок. - I just made a deal with bloody crazy witch.
- I hear it! - отметила Адель, выглянув из кухни.
- I know.

запись создана: 02.12.2014 в 19:34

@темы: Джен, Гет, Приключения, Фэнтези, Детектив, Миди, R

---

Не упусти свой шанс

[AntiMiau]

Название: Не упусти свой шанс
Автор: AntiMiau
Бета: vedma77788
Рейтинг: R
Пейринг: м/м
Жанр: слэш, романтика, hurt/comfort
Размер: макси
Статус: в процессе
Саммари: Трудно жить, когда ты мешаешь всем. Еще труднее, когда впереди нет надежды. Что делать, когда прежняя жизнь рухнула, а новая ничуть не лучшее старой? Закрыться от всех или рискнуть, поверив тому, чьим именем пугают детей?
Предупреждение: насилие.

начало здесь:

глава 1-2

bibliotekaoriginalov.diary.ru/p195584510.htm

глава 3-4

bibliotekaoriginalov.diary.ru/p195708451.htm

глава 5-6

bibliotekaoriginalov.diary.ru/p196572957.htm

главы 7-8-9

bibliotekaoriginalov.diary.ru/p197322652.htm

Глава 10

Эрик очнулся разом, будто вынырнул из вязкого болота. Медленно открыл глаза, и прежде чем повернуть голову и оглядеться, долго рассматривал зеленый плотный шелк балдахина. Мыслей, почему он заснул у себя в комнатке, а проснулся в спальне старшего, не было. Их вообще не было, никаких. В голове вяло ворочались какие-то обрывки, смутные образы проступали сквозь дрему. Казалось, будто супруг отчитывал кого-то, потом нес по длинному коридору, устраивал его на постели. Помнились сухие теплые пальцы, легкие прикосновения, забота. Кто это был, юноша не знал. Голова была тяжелой, будто набитой чем-то вязким, в груди болело, и каждый вздох давался с трудом. Был или поздний вечер, или раннее утро и темноту в комнате разгонял только тусклый огонек лампы, отбрасывающий причудливые тени на стены. Но даже такой неяркий свет больно ударил по глазам, и Эрик смаргивал слезы, стараясь увидеть, кто сидит рядом с кроватью. Юноша шевельнулся, протирая влагу с ресниц, и присмотрелся к дежурившему смутно знакомому человеку. Кажется, это был кто-то из легионеров, возможно даже личный лекарь старшего. Тот вскинулся на шорох, увидел открытые глаза Эрика и, радостно улыбнувшись, заговорил:
- Слава богам, вы очнулись! Не пытайтесь встать, вы еще слабы. Сейчас я дам вам воды.
Эрик только прикрыл глаза, он и сам бы не шевелился, но вот пить хотелось. Лекарь принес теплый отвар, приятно смочивший горло, поправил подушку, подал стакан сока с мякотью, объясняя это тем, что после такого долгого перерыва сразу много есть нельзя.
- Сколько… - прошептал Эрик, продолжать не было сил, но лекарь его понял.
- Неделю. Мы боялись самого худшего.
- Жаль…
- Чего тебе жаль? – раздался новый голос.
Над кроватью склонился старший супруг, на капюшоне плаща, который он развязывал, блестели капели растаявшего снега, руки и лицо покраснели и обветрили. Он с тревогой вглядывался в прозрачное до синевы лицо Эрика. Юноша и раньше не отличался крепким телосложением, но сейчас от него вообще осталась половина.
- Чем ты его кормил? – плащ полетел на кресло, а его владелец сел рядом с Эриком.
- Сок с мякотью, яблоки и морковь, - с готовностью ответил лекарь.
- На пустой желудок? Принеси протертого мяса с бульоном. На кухне уже приготовили.
Сухая шершавая ладонь невесомо прошлась по слипшимся от пота волосам.
- Ты напугал меня, Эрик. Как ты довел себя до такого состояния? Не отвечай, тебе трудно, а я и так догадываюсь.
Супруг закутал юношу в покрывало, усадил к себе на колени и стал осторожно кормить. И хоть в чашке было немного, к концу трапезы Эрик устал так, будто ворочал камни на каменоломне.
- Тебе больше ничего не надо? В туалет? Скажи, если понадобится, я отнесу.
Юноша покраснел, представив, как старший несет его, усаживает, помогает и покачал головой.
- Не стоит этого стыдиться, - упрекнул Раймонд, - ты мой муж и в этом нет ничего страшного. Будешь спать?
- Время… сейчас…
- Время? - не понял сразу Ленский. - Ах, да! Сейчас вечер, я уже закончил все дела и останусь с тобой до утра. Лекарь будет только завтра, а сейчас выпей лекарство и спать.

***

На следующее утро, Эрик чувствовал себя намного лучше. У него даже хватило сил посидеть в кресле, пока служанки перестилали постель. А потом к нему пришел смутно знакомый мальчик, и младший принц долго всматривался в его лицо, пока не вспомнил.
- Том… ты почти… здоров.
- Да, мой лорд. Господин велел помогать вам, пока его нет. Если что-нибудь будет нужно, вы только скажите!
От неподдельной заботы и желания помочь стало приятно, и Эрик благодарно улыбнулся.
- А хотите, я вам книгу почитаю? Или сыграю что-нибудь?
Лекарь, обтиравший тело больного неодобрительно покосился на горящего энтузиазмом мальчишку. Но Эрик согласился послушать, как играет Том. И не пожалел, у бывшего пастушка оказался несомненный талант: тонкие пальчики порхали по струнам лютни, чуть прикрытые глаза таинственно блестели из-под ресниц, а по комнате звенела простая и нежная мелодия.
- Ты… молодец… хорошо получается.
- Правда, мой лорд? Я люблю играть, господин позволил мне взять эту лютню. Сыграть еще?
Эрик улыбнулся и закрыл глаза, слушая мелодии одну за другой. Ее причудливые переливы успокаивали и напоминали, что жить все же лучше, чем лежать в холодном склепе. Лекарь негромко побрякивал пузырьками, готовя новую порцию лекарства, слуга неслышно принес чашку ароматного бульона, сквозь неплотно задернутые шторы пробивался серый осенний день. А Эрик представлял себе жаркое лето, цветочный луг, порхающих бабочек, песню жаворонка, ему было тепло.
- Мой лорд…
Лекарь склонился над принцем, готовый подать завтрак.
- Вам помочь или вы попробуете сами?
Мысль о том, что его будет кормить чужой человек, была неприятной, и Эрик решительно потянулся к ложке. На небольшом подносе с ножками, юноша даже и не знал, что у них есть такой, стояли чашка с янтарным бульоном, в котором плавало протертое мясо, яйцо всмятку и узкий стакан с мятным отваром. Скромный завтрак неожиданно насытил так, что юношу потянуло в сон, и он с облегчением откинулся на подушку. А где-то на краю сознания продолжала тихо звенеть летняя песня.

***

Дни шли за днями, похожие, как горошины в стручке. Вечером Эрик ужинал теперь вместе с супругом, в их спальне. Постепенно Раймонд выспросил, почему в прежней комнате было так холодно, и резко запретил ему туда возвращаться. Но все равно, с этих пор там будут топить камин, и если младший захочет уединения, то всегда сможет там отдохнуть. Ленский рассказывал, как движутся дела в подготовке к нападению, казалось, что все предусмотрено, но тут уже как получится. Все чаще старший упоминал в своей речи имена легионеров, иногда ругал или хвалил новобранцев, навязанных королем после мятежа. Это было уютное время, когда Эрику казалось, что он начинает понимать супруга. О том, чему он был свидетелем на руднике, юноша старался не вспоминать.
Оправился Эрик только к середине зимы. И когда впервые после болезни вышел во двор, то удивился, с какой искренней радостью приветствовали его страшные для всего королевства солдаты с золотым леопардом на гербе. Это было неожиданно, а твердая рука старшего супруга, лежащая на плечах, казалось, убережет от всех невзгод. Постепенно Эрик стал возвращать свои обязанности по дому. Бездумно смотреть в потолок, слушать музыку или читать днями напролет за время болезни порядком надоело, даже не смотря на то, что это время сблизило их с мужем.
Раймонд неожиданно оказался интересным собеседником, всегда готовым ответить на любой вопрос младшего. А Эрик, любознательный от природы, получив возможность спрашивать, пользовался этим вовсю. Постепенно между супругами появилось что-то вроде приязни. Юноша уже не зажимался в присутствии мужа, не боялся близости и даже иногда проявлял еще робкую инициативу. Правда, дальше невинных поцелуев он пока не шел, но хотя бы стал охотнее отдаваться. А искусанные губы и затуманившийся после оргазма взгляд младшего приятно тешили самолюбие Раймонда.
Поначалу ни экономка, ни Тит не давали ему много работать, но все приходило в норму, увеличивались силы, и все с больше внимания уделялось хозяйственным заботам. И спустя недолгое время все вернулось в привычный ритм: утро посвящалось работе, а после обеда Эрик уходил в библиотеку, теперь чаще всего не один. У юного Тома оказался не только талант игры на лютне, мальчик был жадным до знаний, а небольшая разница в возрасте создала между ним и Эриком подобие дружбы. Все чаще они гуляли вместе во дворе, а однажды устроили настоящую маленькую битву снежками. Это был теплый солнечный день, когда снег чуть подтаял, и из него хорошо лепились твердые комочки. Азартные крики привлекли внимание и вскоре к Эрику с Томом присоединились несколько молодых солдат из последнего пополнения, в это время как раз отдыхавших после очередной тренировки. И понеслось, снежки летали взад и вперед, рассыпаясь от ударов снежной пылью, проходила настоящая снежная баталия.
Эрик увернулся от очередного снежка и бросился под защиту угла. Ноги, отвыкшие за время болезни к таким нагрузкам, дрожали и он собирался немного отдохнуть. Привалился к теплой, нагретой солнцем стене и прикрыл глаза, подставляя лицо его лучам. И внезапно вздрогнул, когда чьи-то руки резко развернули его к стене, прижали, и ухо опалило жарким шепотом.
- Ты очень красивый, лорд. Настолько, что я теряю голову, когда вижу тебя. Ты не выглядишь счастливым, лорд. Твой муж не удовлетворяет тебя? Тебе стоит только намекнуть, лорд. Только намекнуть, и я приду к тебе.
- Пустите, кто бы вы ни были, - ледяным тоном ответил Эрик. - Пустите, или я закричу. Сейчас я ослаб после болезни, но на мой зов всегда придут люди.
Юноша ждал, закрыв глаза и твердо веря, что кто бы это ни был, он не самоубийца, и уйдет. Тяжелое тело, прижимающее к стене исчезло, стихли чужие шаги, и Эрик выдохнул, стирая из памяти произошедшее. Рассказывать об это кому бы то ни было, он не хотел. Юноша тряхнул головой, будто сбрасывая липкий шепот, и вернулся туда, где только что беспечно играл в снежки. И только пара глаз не отрывала от него тяжелого взгляда. А губы тихо проговорили:
- Беги, лорд… от меня ты все равно не уйдешь… а сейчас, беги…
Эрик на ходу наклонился, захватил горстью снег и слепил тугой комочек, выискивая взглядом цель. О странном человеке, прижавшем его к стене за углом он даже не вспомнил. И в само-то деле, что может ему грозить плохого в собственном доме?
Младший принц, совершенно забывший о своем положении, азартно носился по двору, а в окно за этим внимательно наблюдал принц Ленский, радуясь за мужа. Казалось, что Эрик добирал кусочек детства, потерянного давным-давно.
Наигравшиеся мальчишки, с шумом и смехом ввалились в холл, отряхиваясь от липкого снега, и буквально налетели на Раймонда. Эрик вспыхнул, только тут осознав, что его поведение никак не вяжется с достоинством лорда.
- Простите, супруг мой, - напряженно проговорил он, отводя глаза.
- За что? Игры на свежем воздухе только на пользу. А метание в цель снежков еще и учит попадать в нее. Тебе только стоит переодеться, пока ты не заболел снова. Иди.
Ленский легко провел кончиками пальцев по щеке и направился в малую гостиную, провожаемый удивленным взглядом супруга.
А когда на улице было холодно, Эрик проводил дни в библиотеке, вместе с Томом. Часто они сидели рядом, читая одну книгу, как правило, это были истории про путешествия, обсуждали прочитанное или мечтали оправиться посмотреть неведомые страны. И не всем нравились такие отношения между потомственным лордом и скромным пастушком из далекой деревни. А наивные мальчишки даже не догадывались, какие слухи ходят об их невинном времяпрепровождении в библиотеке.
До поры не знал об этом и Раймонд. Пока его буквально не ткнули носом в грязные слухи. И, хоть о ходивших сплетнях были в курсе многие, но самого командующего просвещать никто не торопился. По одной простой причине: легионеры не верили и сразу затыкали болтунов, а замковые слуги знали, что это ложь. Но среди новобранцев и небольшого отряда королевской гвардии всегда находились злопыхатели, готовые оболгать каждого, а тут такая причина.
В тот день Раймонд проверял уровень подготовки двух десятков бывших мятежников. За прошедшее время свирепые сержанты выбили из них большую часть дури и лени и сделали подобие солдат. Но, видимо некоторым этого было мало, вот и склоняли они между собой грязные сплетни о жизни замковых обитателей и первыми кандидатами оказались сам командующий и его супруг.
Особенно любил это обсуждать Валент. Он по-прежнему оставался тем шумным и балованным сыном мелкого дворянчика. Летнее купание, когда он чуть не утонул и жил только благодаря Кэлу, не пошло ему на пользу. А пара показательных наказаний за длинный язык научили только не болтать со всеми. И главным доверенным лицом он выбрал своего спасителя. Кэл злился, часто обрывал сплетни, но не мог избавиться от назойливого сослуживца. А сержант, часто видя их рядом, стал ставить вместе в патруль. В этот день они вдвоем дежурили на стене. Оба были неплохими солдатами, потому и место десятник выбрал для них хорошее: небольшой участок стены с башней, где можно укрыться от непогоды и ветра. Вот и ходили Валент с Кэлом, следя за белоснежной равниной вокруг замка, особое внимание, уделяя северу, чтобы не пропустить возможное появление сигнала о нападении.
Но крепкий мороз, сковавший всю провинцию, снижал возможности врагов, даже привыкших к нему. Они придут, но когда станет тепло, не раньше. И дозорные не так часто посматривали по сторонам, у них хватало времени и на разговоры. Раймонд как раз решил пройтись по стене, проверить, как несут службу и уже подходил к башне, когда услышал собственное имя. И решил подождать и послушать.
- Ну и чем ты недоволен, Валент? Неужели ты до сих пор веришь, что принц Херел мог победить?
- А почему бы и нет? Жили бы сейчас в столице, в золоте и драгоценных камнях, танцевали бы на балах, любая красотка была бы нашей. А так мы мерзнем на этой стене, и, вот поверь моему слову, сдохнем в первой же стычке.
- Ты совсем глупец, в лучшем случае, тебе дали бы кусок каменистой земли где-нибудь на окраине и выкинули туда так быстро, что ты не успел бы охнуть.
- Почему это?
- Потому, что к принцу, случись невероятное и стань он королем, быстро прибежали бы толпой нынешние прихлебатели. А ты остался бы с носом. А так у тебя есть реальный шанс добиться чего-нибудь.
- В легионе Королевского палача?
Визгливый голос все больше не нравился Раймонду, и он уж было собрался прервать разговор, считая, что услышал достаточно, но последующие слова заставили его остановиться
- Он отличный командир, не чета придворным шаркунам. Вспомни, сколько побед одержал принц Ленский. Да Херел был против него, как кочка против горы.
- Кто? Командующий? Да он не видит дальше собственного носа! – захохотал неприятный тип.
- С чего ты взял?
- А то ты не слышал! Его младший проводит дни с тем недоноском, которого пользовал принц Херел в последнюю ночь. А Ленский даже не догадывается, и как только голова у него от рогов не болит.
От грязных слов потемнело в глазах, нахлынуло бешенство и Раймонд, резко повернувшись, направился на поиски супруга. Уже на повороте до него донесся звук удара. Видимо собеседнику визгливого тоже надоело его слушать. Злость на уронившего его честь неблагодарного мальчишку, ревность к счастливому сопернику, глухая обида сплелись в колючий ком, застрявший в груди, и Ленский летел, не разбирая дороги, провожаемый встревоженными взглядами своих людей. Они слишком хорошо знали, что в таком состоянии их командир может натворить немало дел. Потом-то он будет раскаиваться, что не сдержался, но сделанного не воротишь.
Эрик уже привычно нашелся в библиотеке. При виде двух мальчишек склоненных над одной книгой и бурно что-то обсуждающих, Раймонд ощутил сначала облегчение: ничем непристойным они не занимались. В этот момент, по крайней мере. Ленский неслышно прикрыл дверь, прислушиваясь к разговору.
- Нет, посмотри, это река такая. Вот отсюда начинается и здесь впадет в море. Если плыть так и так, то можно оказаться в Кадуе совершенно в другом месте.
- А корабли там пройдут, мой лорд?
- Тяжелые точно нет, но ведь можно взять баржи. Я видел такие у торговцев.
- Ага… а вот здесь, смотрите! Вот – и порт есть. Интересно, он большой?
- Я не знаю… нужно спросить у старшего, может он бывал там.
- Что спросить? – мальчишки подпрыгнули от неожиданности.
Оглянулись и встали, чуть не уронив книгу. Раймонд глянул на Тома и велел тому выйти, и только когда его шаги стихли повернулся к супругу и ледяным тоном спросил:
– Скажи-ка, почему о твоих отношениях с ним ходят по замку такие слухи?
- Какие, супруг мой?
- О том, что ты проводишь с ним долгое время наедине.
- Мы читаем, - ответил Эрик, и тут до него дошло, что имел в виду супруг, юноша жарко покраснел, и выпалил, - мы читали, супруг мой. А что до слухов, то мне нет до них дела. От кого вы услышали этот навет? Уж точно не от замковых слуг!
- Не все ли равно, кто рассказал мне. Главное то, что они вообще ходят! Твое поведение недопустимо, ты должен быть вне подозрений!
Эрик был удивлен таким странным обвинением, ничего неправильного в их дружбе с Томом он не видел.
- Я проводил время с Томом, который младше меня на пять лет! Это вы поручили его моим заботам, когда привезли в замок. И если такие слухи распускают ваши солдаты, то не я должен их пресекать. В моем поведении не было ничего, что нанесло бы урон вашей чести, супруг мой!
Последние слова показались Раймонду издевкой, а вот упреки вполне справедливыми, и это неожиданно рассердило его. Ленский шагнул к мужу, схватил его за плечи и встряхнул, как следует, не зная, что будет делать дальше. Но мгновенно закаменевший Эрик и его побелевшее лицо, вмиг отрезвили принца. Раймонд разом вспомнил и страшную комнату, и свое обещание не поднимать на супруга руку, и выдохнул, трезвея. Хрупкое понимание лопнуло и осыпалось тонким ледком.
- Я могу идти, супруг мой?
Ровный голос Эрика усугубил чувство вины, и Ленский только кивнул, позволяя. Прислушался к удаляющимся шагам и прижался к стеклу, остудить пылающий лоб. В голове билась только одна мысль – какой же он ревнивый глупец…

Глава 11

Раймонд тогда долго простоял у окна, думая, как исправить последствия своей глупой выходки, ругал свой взрывной характер, свою недоверчивость. Вот ведь характер папаши-короля, что ни делал приемный отец, так до конца и не исправил. Прав был Эрик, нужно было думать, в чем обвиняешь – в любовной связи с ребенком. В самом-то деле, именно старший должен был пресекать подобные слухи, показав раз и навсегда всем желающим, что его супруг неприкосновенен для всех. Первым делом стоит поговорить с офицерами, наверняка они в курсе слухов и озаботить их жестко прекратить сплетни, но самое главное – следовало поговорить с мужем, объяснить ему, что не собирался его наказывать, это было лишь минутное помрачение рассудка.
Но разговора не получилось. Эрик поздно пришел в спальню, равнодушно выполнил все свои вечерние обязанности и даже не отказал в близости. И все это так, будто тут только его тело, а сам он витает где-то далеко. А утром его уже не было. И так продолжалось изо дня в день. Со стороны казалось, что между супругами все хорошо, но на самом деле исчезла та живость, которая появилась в их отношениях до этого досадного инцидента. И как ни старался Раймонд выбрать время и поговорить с супругом наедине, ему не удавалось. Даже вечерами, когда они были вместе, Эрик покорно отдавался, потом отворачивался и делал вид, что спит. И Раймонд не решался его будить.
Эрик по-прежнему занимался домашними обязанностями, а после обеда шел в библиотеку. Вот только теперь помимо Тома, там всегда был кто-то из слуг. И сами послеобеденные часы утратили свою прелесть. Мечтать о дальних странах при свидетелях было неудобно, и чаще всего Эрик читал, а Том тихонько играл ему на лютне.
- Мой лорд, - сказал однажды мальчик, когда слуга задремал в кресле, - я прошу прощения, за то, что встал между вами и господином.
- Ты не виноват, Том. Это только слухи о нас.
- Но вы сердитесь на господина, мой лорд.
- Это… это не из-за тебя. Просто… я думал… надеялся, что он другой. А оказалось, что не намного лучше моего первого супруга.
- Господин ваш второй муж? А кто был первым?
- Мятежный принц Херел, - ответил Эрик. – Слышал о таком?
- Да… это он забрал меня из деревни… а потом…
- Так это он с тобой так? Я думал, что ты попал в руки принца Ленского.
- Нет, мой лорд. Я был простым пастушком, а солдаты проходили мимо. Я засмотрелся на них, такие красивые важные господа никогда не были в наших краях. Ну, а потом… лучше бы мне никогда не встречаться с армией вашего первого супруга.
Эрик уже не слушал Тома. Только теперь он понял, что когда втайне обвинял Раймонда во всех смертных грехах, во многом был не прав. Но страх, что старший будет добр до тех пор, пока Эрик ему нужен, никуда не делся, и юноша по-прежнему не доверял ему.
Раймонду оставалось только молча беситься: принуждать к прежним отношениям, которые разрушил сам – последнее дело. Он проверил, кто тогда так грязно отзывался о его муже и негласно поручил десятнику Торну внимательнее следить за этим солдатом. И заодно обратил внимание на второго, не позволившего распускать сплетни. К удивлению Раймонда, им оказался тот молодой новобранец, спасший своего сослуживца прошлым летом. О нем неплохо отзывался и сержант Торн, называя отличным солдатом. Мол, подучится еще немного, пройдет пару заварушек, и можно будет принимать в легион. Таких среди навязанного королем балласта из бывшей армии Херела было немного, следовало за ними присмотреть внимательнее.
А зима все быстрее катилась к закату, вот уже потемнел снег на полях, стали рыхлыми дороги, кое-где даже появились проталины, обнажая темную влажную землю. Все чаще с тревогой всматривались дозорные в сторону севера, со дня на день, ожидая, что враги от жадности не дождутся, когда дороги станут проходимыми.
Ленский был почти уверен, что готов их встретить. Вдоль всей границы возвышались сторожевые вышки, во всех селениях готовилось ополчение, туда отправили дополнительное оружие. Уже спрятано все ценное, почти не осталось продуктов, все унесли в убежища, оставив только самою малость, на пропитание. Переправлены в схроны женщины и дети. А под их видом по улицам гуляли переодетые молодые мужчины, создавая видимость привычной жизни. Так что шпионы северян могли докладывать о беспечности поселян.
Замок был полностью подготовлен на случай осады. Раймонд правда, надеялся, что задержит врагов на самой границе, не позволив им, даже приблизится к ставшему родным дому, но предпочел подстраховаться. На стенах были установлены катапульты, приготовлены камни, всюду наготове стояли котлы и ровные поленницы дров. Кладовые ломились от запасов, а старая часть замка была отремонтирована на случай прибытия беженцев. Все было в порядке.
И только между супругами по-прежнему стояла стена непонимания. Эрик не противился, не спорил, выполнял свои обязанности. Но не больше. Он перестал задавать вопросы, сошли на нет вечерние беседы, и чаще всего теперь время перед сном супруги проводили в тягостном молчании. Раймонд сердился, не зная как пробить эту стену. А Эрик не надеялся больше ни на что хорошее: потянувшийся всей душой к мужу, впервые ощутивший искреннюю заботу, а потом получивший за свою доверчивость обвинения в супружеской измене, юноша закрылся, спрятался обратно в своем коконе, не веря больше Раймонду. И лишь ожидал, когда старшему надоест изображать из себя доброго человека, когда он покажет уже Эрику свое истинное лицо Королевского палача. Ленскому же оставалось только надеяться, что время все расставит по своим местам и искать возможность, чтобы для начала хотя бы извиниться перед мужем.
Но поговорить им так и не удалось.

***

Пожилой кряжистый селянин, бобыль Жан, внимательно всматривался в утренний туман. Ему было тревожно, и почему-то именно в этот день первым делом он зажег факел и держал его наготове. Он так старался не упустить ни одной детали на реке, уже почти полностью очистившейся ото льда, что упустил момент, когда позади из леса появился небольшой отряд стрелков. Резкая боль в спине от удара болтом швырнула мужчину на пол, выбила из рук факел, и он огненной звездой полетел вниз, прямо в мокрый снег. И угасающим сознанием Жан понял, что пропустил врагов. А стрелки, убедившись, что дозорный упал, неслышно скрылись в лесу. Мужчина очнулся спустя почти час. Несколько минут лежал, соображая, что случилось, а когда осознал, застонал от бессилия. Но подать весть было нужно, даже если это будет последнее дело в его жизни. Жан заставил себя подняться, пусть на четвереньки и ползти к факелу, сиротливо лежащему у стены. Как хорошо, что на вышке их несколько! Томительно долгие минуты, пока дрожащие от слабости пальцы выбивали огонь, и вот уже новый рывок – к чаше со смесью сигнальной жидкости. Дикая боль в спине не позволила дотянуться до нее, руки сорвались, и чаша опрокинулась, разливая содержимое. Но мужчине было уже все равно: он просто ткнул в лужу факел, и упал лицом вниз, не замечая, как бежит огонь по жидкости, как перекидывается на его волосы и одежду.
Вспыхнули на других сигнальных вышках огни, увидев поднимающийся над лесом столб черного дыма. Тревожно загремели била, разнося злую весть, всполошились люди, хватая оружие. Враг шел, и его нельзя было пропустить.

***

В замок Шамор весть о нападении пришла ближе к обеду, и первым делом был поднят по тревоге Золотой легион. Второй раз Эрик провожал супруга во главе армии, и насколько это отличалось от первого! Сейчас он был признанным младшим лордом крепости, назначенным на время отсутствия принца Ленского, командиром гарнизона. Само собой, Раймонд оставил с ним опытного офицера, свою лучшую сотню, всех новобранцев и ополчение окрестных деревень, но главным при всех назвал Эрика.
Юноша стоял на крыльце, кутаясь в плащ, и смотрел, как ровными рядами движутся к воротам легионеры. Командующий смотрел вместе с ним, проверяя напоследок снаряжение своих солдат. Королевские войска уже ждали снаружи, они были расквартированы по другим селам и городам провинции и сразу, как поступила весть о нападении, поспешили к месту сбора. Рудник, после осенней проверки, был в безопасности, а значит, северяне, не сумев взять его с разбега, пойдут дальше. И их нужно будет встретить как можно раньше, пока они не расползлись уродливой кляксой по всей провинции. Так было всегда: если северяне приходили с набегом, очень быстро основная армия, если можно было назвать так сборище грабителей, распадалась на небольшие отряды, грабившие все на своем пути.
А как только легион прошел через ворота, Раймонд повернулся к супругу, взял его лицо в ладони и тихо проговорил, глядя прямо в глаза:
- Береги себя, Эрик. Очень тебя прошу, не поднимайся лишний раз на стены, не подставляйся под выстрелы. Прошу тебя, Эрик. Ты… очень дорог мне.
Ленский поцеловал мужа, прижал к себе, будто пытаясь передать ему часть своей силы.
- Нам нужно поговорить. Я вернусь, и мы обязательно обо всем поговорим, – и совсем уже тихо добавил, - прости меня, Эрик. Я должен тебе больше доверять. Пожалуйста, прости.
Эрик прижался к мужу, отчаянно жалея, что его обида и недоверчивость не позволила решить все раньше, что теперь мужу придется уходить с этим грузом. Потянулся к нему, отвечая:
- Я тоже виноват, супруг мой. Нужно было думать…
- Нет, не ты. Все… все, Эрик. Я вернусь, и мы все решим. Ты только дождись меня. Хорошо?
Юноша закивал головой, глотая слезы и вымучивая улыбку, чтобы дорога старшему была легкой.
- Я дождусь, только… Раймонд… будь осторожен.
Ленский замер: впервые за все время младший назвал его по имени, впервые сказал – ты. И это зародило у него надежду, что еще не все потеряно, что еще можно исправить свой промах, что у них все может быть хорошо. Он еще раз поцеловал мужа и сбежал с крыльца к денщику державшего под уздцы коня. Юноша поспешил подняться наверх, на самую вершину башни, и уже оттуда провожал армию мужа, пока они не скрылись из виду, не замечая, что поглаживает пальцем губы, еще помнившие вкус поцелуев супруга. И сразу побежал вниз: следовало выполнять свои обязанности. Эрик так торопился, что не увидел, что следят за ним чужие глаза, обшаривают его липким торжествующим взглядом.
Как только солдаты освободили дорогу, в обратную сторону устремился другой поток. Друг за другом двигались телеги, наполненные скарбом, с молчаливыми ребятишками, привязанными коровами и козами. Пастухи гнали овец, женщины несли узлы и направляли низкорослых крестьянских лошадок. Беженцы постепенно заполняли замок. Их нужно было распределить и разместить так, что дети не мешали взрослым, а для неожиданностей всегда нашлось место.
И лишь поздней ночью, когда сквозь ворота проехала последняя припозднившаяся телега, ворота с лязгом закрылись. Теперь, пока не вернется с победой наместник, входить и выходить из замка будут только по потайному ходу, известному лишь очень немногим.

***

И еще один человек провожал армию, с досадой и завистью. Кэлмия Олис умудрившийся подвернуть ногу на последней тренировке, злился на себя, на свою неловкость, на сержанта, не поверившего, что он здоров. И вот десяток уходит, а он остается. Ну и что, что еще немного хромает? Разве это может помешать? Но десятник отрезал, что впереди еще не один бой. А пока Кэлу остается только бессильно ругаться. Утром он простился с Валентом, с которым неожиданно сдружился. После того, как тот стал меньше распускать сплетни и напоминать себе и окружающим, что он сын барона, с Хиртом стало гораздо легче общаться.
Неожиданно обняв Кэла, Валент сказал:
- Этот поход шанс для меня, и не упущу его. Это ты можешь терпеливо ждать, пока тебя заметят. Я так не могу. Я хочу все и сразу. Или вернусь героем, или не вернусь совсем. Пожелай мне удачи, Кэл!
Олис крепко прижал к себе приятеля, искренне желая ему вернуться с победой, живым и желательно невредимым.

***

Мерно и грозно звучит мелодия войны, когда армия движется в походном порядке без паники или спешки к месту сбора. Самое удобное место для того, чтобы разбить лагерь было в дне пути, и называлось оно Птичье плато. И Раймонд надеялся, что северяне успеют туда раньше него. Уже давно были пущены слухи, что нигде больше вблизи границы нельзя разместить большую армию. Но был у этого места один маленький, но важный изъян: возвышались над плато неприступные с виду горы. Но местные жители знали узкие тропы, по которым могли подняться туда стрелки, и что немаловажно – много. И тогда легко будет напасть сразу с трех сторон, зажав в клещи вражескую армию. А с поддержкой сверху, справиться с северянами будет немного легче. Теперь важными были только две задачи: первая доказать врагу, что лучше места им не найти. И вторая - придти туда позже них. И если эта была вполне осуществима, то, как добиться, чтобы нападавшие действительно решили остановиться на плато, Раймонд пока не знал.
На ночлег армия остановилась у развилки двух рек, переправившись на другую сторону. А когда Ленский после ужина остался у походной палатки один, к нему чуть слышно приблизился темный силуэт, и чуть слышно произнес:
- Лорд-командир…
Так Ленского звали лишь бывшие мятежники, еще не заслужившие обращаться к нему наравне со старожилами.
- Ты что-то хотел… Валент?
- Да, Валент Хирт. Я знаю, что нужно заманить северян на Птичье плато, - мужчина оглянулся по сторонам, не видит ли кто их разговора.
- Знаешь, как это сделать?
- Да, лорд-командир.
- И?
- Я сделаю вид, что дезертировал и попадусь им в руки. А дальше расскажу, что вы торопитесь занять Птичье раньше них.
Раймонд задумался. Запустить к врагам человека с ложной информацией, было хорошей идеей. Вот только были тут две проблемы: поверят ли ему враги, и самое главное, не предатель ли сам Валент. И Ленский спросил:
- Ты понимаешь, чем это грозит тебе?
- Да, скорее всего я не выживу.
- И все равно настаиваешь? Почему?
- Я уже не сын барона. И никогда больше им не буду. А служить, годами переходя от звания к званию, не по мне. Предпочитаю рискнуть и получить все. Или погибнуть.
Ленский просчитывал варианты. По всему выходило, что даже если Валент предаст, большого урона это им не причинит. А вот если авантюра удастся, выгода будет очевидна. И он согласился. Поздно ночью из лагеря, осторожно вышел человек, ведя в поводу лошадь с обмотанными тряпками копытами. Он отошел на безопасное расстояние и помчался в сторону врагов. В лагере поднялся шум, крики, кто-то устремился в погоню, быстро заглохшую. А наутро пошли слухи, что кто-то под шумок дезертировал из армии наместника.
Раймонд выслушал о предателе с непроницаемым лицом. Теперь оставалось только ждать, как поступит Валент Хирт.

***
И никто не знал, что по единственной судоходной в это время реке, соединяющей море и провинцию, медленно поднимались против течения вражеские корабли. Трижды поднимались и опускались галеры, принося вооруженных до зубов солдат. И с каждым разом увеличивалось войско наемников, готовое хищными стервятниками наброситься на открытую провинцию. На помощь северянам пришли наемники жадных торговцев Кадуи.


глава 12

Валент Хирт тихо пробирался по горным тропам, радуясь тому, что сержант научил их хотя бы не топать как стадо лошадей. Ноги скользили по мокрым камням, мешок с припасами оттягивал плечи, арбалет и меч хотелось выбросить, если бы не нужда защищать свою жизнь. Коня вообще пришлось оставить и теперь бить свои ноги. До сих пор он, балованный, хоть и не нужный сын барона, не понимал, что толкнуло его на эту авантюру. Уж точно не жажда славы: больше всего Валенту хотелось проводить время в блаженном ничегонеделании. Сейчас, когда первый порыв прошел и Хирт смог трезво оценить масштабы своей глупости, он понимал, что этим странным поступком собирался одним махом решить все свои проблемы. Впереди у него теперь два пути – один приведет к смерти, но быть может, спасет множество жизней. А второй слабо намекает на выигрыш, и в этот вариант Валент верил меньше.
Камень выскользнул из-под ноги и полетел вниз, цепляя за собой другие. Мужчина проводил взглядом небольшой каменный поток и вернулся к своей тропе, надеясь, что его неуклюжесть пройдет незамеченной. Поздно, в спину уже недвусмысленно упиралось острое лезвие. Скорее всего, его заметили уже давно, но шли следом, желая проследить, куда направляется одинокий солдат.
- Ты… идти тихо. Или я убивать… - хриплый голос прозвучал над самым ухом, тяжелое дыхание обдало запахом чеснока, и Валент передернулся.
Чужие руки быстро избавили Хирта от лишнего груза, и тот с облегчение выпрямился, гораздо более бодро следуя за северянином.
Вражеский лагерь не был похож на привычные Валенту, тут не стояло палаток, шатра командующего или офицеров, не заметно охранения или патрулей. Горели маленькие костры, над которыми коптилось надетое на прутья мясо, сидели, лежали или разговаривали, завернутые в шкуры северяне. Вид рослых бородатых мужчин, пропахших дымом, потом и чесноком, вызывал у утонченного аристократа брезгливость, и Валент старательно это изображал, показательно морщась и закрывая нос рукавом.
Предводитель армии северян, Хирт припомнил, что у них король назывался как-то по-другому, сидел у такого же костра и точно так же поворачивал прутик с куском мяса. Он даже не поднялся, когда к нему привели пленника. Сильный толчок и Валент упал на колени, зашипел от боли, когда ударился об острые камни и с любопытством уставился на заросшего по самые глаза могучего воина. Северянин был не менее вонючий и волосатый, чем любой из его солдат. Собственно от остальных его отличал только криво сидящий на голове золотой обруч, грубо сделанный и сразу видно – тяжелый. У северян вообще не было централизованной власти, они жили множеством кланов, часто враждующих друг с другом. Каждое лето мужчины объединялись в отряды и отправлялись, как они говорили «на промысел». На самом деле, все это было ничем иным, как грабительством – на море или на суше. Их остроносые корабли с хищными фигурами на носу рассекали воды, нападая на любое судно слабее себя, а небольшие отряды сновали по землям многих королевств, грабя и убивая. Объединялись северяне только для больших набегов, как в этот раз, и только тогда выбирали временного вождя.
Некоторое время враги переговаривались на своем языке, грубом для слуха любого жителя королевства, и только обсудив что-то свое, предводитель соизволил посмотреть на пленника.
- Кто ты?
- Я Валент Хирт, сын барона Хирта, - с достоинством ответил тот.
- И зачем мне это? – на удивление северянин неплохо говорил на языке королевства, с чудовищным акцентом, но было понятно каждое слово.
- Не знаю, - пожал плечами Валент, - ты спросил – я ответил!
- Ты из армии Золотого вождя?
- Кого? – вытаращил глаза Хирт. – Ааааа, ну да. Если вы так называете Раймонда Ленского.
- Что ты делал так далеко от них?
- Убегал, - безмятежно проговорил Валент, - видишь ли, я был с мятежным принцем Херелом, так что не очень люблю Ленского и его короля.
- Предатель… - брезгливо выдохнул северянин.
- Ну, нет! – возмутился Хирт. – Я просто хочу выжить, а нас отправят самыми первыми, я подслушал, как об этом говорил десятник.
- Трус.
- И что?
Северянин поморщился - трусов у них презирали - но желание узнать больше о легендарном Золотом вожде пересилило, и он продолжил расспросы. И очень быстро ответы перестали его удовлетворять: не доверял он пленнику, слишком все было правильно. И про плато Птичье ему доносили, и пленник про то же говорил. Только вот звериное чутье не позволяло ему верить, слишком охотно перебежчик отвечал на вопросы. И предводитель, не отводя тяжелого взгляда, велел подойти одному из солдат и выбить правду из пленника.
Скоро Валент уже о многом жалел, и что родился, и что пошел за Херелом, и что выжил в той ночной бойне, и что вообще придумал эту авантюру. Но как бы ни было больно, он повторял только одно, что армия принца Ленского торопится занять выгодную для себя позицию на Птичьем плато. Неслышно снялись с привала северяне и скрылись в лесу, оставляя после себя погашенные кострища, кости и привязанное к кольям бессознательное тело: пленника, уже ненужного, просто бросили умирать. Валент, измученный бесконечной болью не слышал, как уходили враги, как начался мелкий весенний дождь, как неслышными тенями выскользнули темные силуэты, срезая веревки с пленника и забирая его с собой.


***

Раймонд осматривал Птичье плато, раскинувшееся прямо перед ним, как на ладони. Уже разошлись по давно устроенным лежкам стрелки, уже готовы были поддержать атаку легионеров, а принц все медлил отдавать приказ. Что-то смущало его в оборудованном лагере северян, но что он не мог понять. Множество костров тускло светились в сером утреннем свете, некоторые воины сидели у огня, кто-то медленно прохаживался, зорко поглядывая по сторонам, но большинство спали, закутанные в шкуры.
Ленский уже почти повернулся, готовый отдать приказ, как вдруг замер. Вот оно! То, что не давало ему покоя: почти полдень, а воины спят. Спят у костров в той же позе, что и рано утром, ни разу не пошевелившись, не поднявшись. А тех, кто бодрствует мало, слишком мало для такого большого лагеря. Вождь северян не поверил Валенту и оставил большую часть своих воинов в засаде, скорее всего они нападут в спину, когда большая часть легионеров ввяжется в бой.
Ленский еще раз осмотрел лагерь северян, убеждаясь в своей правоте, и вернулся в скрытый лагерь легионеров. До позднего вечера горела лампа в его шатре, пока не был составлен подробный план завтрашнего боя.
И рано утром, когда еще туман скрывал землю под серым покрывалом, королевская гвардия двинулась вперед.


***
Валент разглядывал потолок и вяло размышлял, где он и почему еще жив. Последнее, что помнил, это запах горелого мяса, острую боль в руках и хохот его мучителей. Он повернул голову, соображая, что это за место. Беленые стены небольшой комнаты были по обычаю жителей Шамор расписаны синими и красными цветами: больше нигде в королевстве так не делали. Сквозь мутное корявое стекло пробивался яркий свет, и это тоже говорило о богатстве провинции – кто из низкорожденных мог позволить себе тратить деньги на покупку дорогого стекла? Везде использовали или бычий пузырь, или промасленные тряпки. Послышались легкие шаги, и у кровати остановилась молодая девушка. Яркая, даже на фоне стен, одежда привлекла внимание Валента - расшитые белыми петухами красные многослойные юбки, звенящие мониста, разноцветные ленты в волосах, усыпанное речным жемчугом очелье. Даже два шерстяных пушистых шарика, покачивающихся у висков девушки, отличали ее от селянок за пределами Круговых гор.
- Как вы? – улыбнулась девушка. – Подождите, я налью вам отвар.
- Давно я тут? – смочив пересохшее горло, говорить, действительно, стало легче.
- Вас вчера принесли.
Валент состроил удивленное лицо и понятливая девушка пояснила:
- Двое разведчиков. Они дедушку просили помочь вам.
Хирт прислушался к себе, боль ворочалась тугим комком, не давая забыть о себе, но не была уже такой острой. Это порадовало. Оставалось выяснить, удался ли план принца Ленского, и не зря ли Валент рискнул своей шкурой и сунулся в лапы северян. Только вот знает ли об этом девушка? Не знала, к тому же в отвар была добавлена сонная трава, и Валент чувствовал, как засыпает.

***
Стройные ряды гвардейцев двигались к лагерю северян, который уже обстреливали из арбалетов стрелки, целясь вопреки логике в подвижные цели. И сразу стало понятно, что это оправдано: на крики раненых и умирающих ни один «спящий» не поднялся. Гвардейцы, превосходящие численностью фальшивый отряд северян, быстро очистили плато от их присутствия и согласно плану стали бурно радоваться одержанной победе. И в это самое время из окружающих Птичье укрытий на них хлынули основные вражеские силы. Только вот не было их появление неожиданным, и встретили северян во всеоружии. Очень быстро организованный бой превратился в большую свалку, когда люди только следили, чтобы не зацепить своих и старались уже не убить, а хотя бы вывести противника из строя. Но слишком много было врагов и гвардейцев медленно, но верно теснили к пропасти на западе плато. Вот северяне уже победно кричали, поднимая вверх оружие, когда им в спину ударил Золотой Легион, с легкостью сминая сопротивление. Крики людей, лязг оружия, вопли умирающих накрыли плато. Воспрявшие духом гвардейцы, уже было решившие, что Королевский палач решил пожертвовать ими, с удвоенной силой набросились на врагов. А северяне, оказавшись меж двух огней, бились с решимостью обреченных. Привыкшие к тому, что их боятся, в первый момент они растерялись, и только когда поняли, что практически проиграли, начали сдаваться, в надежде сохранить жизнь.
И ее им сохранили, только отправили на рудник, а на крики северян, что воинам не с руки копаться в земле, что за них заплатят выкуп, принц Ленский ответил, что он не нуждается в их жалких медяках. Зато ему не хватает рабочих рук, каторжники мрут безбожно и разрешения не спрашивают. Вот потому и потянулись с плато караваны связанных попарно пленных, под усиленной охраной они шли работать на благо провинции, делать ее еще богаче и еще привлекательнее для врагов. Только не скоро придут сюда новые северяне, слишком много взрослых мужчин ушло в такой удачный поход, суливший много выгоды и богатой добычи. А вместо этого все закончилось почти полным разгромом.
Раймонд стоял у края плато, довольно провожая глазами последнего пленного: все позади, враг отбит, угроза миновала. И думал он только о том, как обезопасить провинцию в будущем. Быть может, стоит самому посетить ЗамкОвые горы, и посмотреть, что там. Говорили, что далеко на юге, чтобы обезопасить свою страну от нападений, люди выстроили огромную стену и преградили врагам дорогу. И если это возможно, Ленский готов был повторить деяние далекого народа.
- Командир… - денщик переминался позади Раймонда, - я ужин приготовил, командир.
Ленский только кивнул, действительно, он не ел с утра. Сейчас уже можно было отдохнуть и расслабиться. А у костра, на котором булькала аппетитная мясная похлебка его ждали разведчики, посланные присмотреть за Валентом.
- Ну, что скажете?
- Он жив. Не такой красавчик, каким был, но жить будет, - откликнулся старший из пары.
Раймонд велел денщику налить похлебки и разведчикам - они тоже устали и были голодны - и приготовился слушать отчет.
- Хорошо держался. Умный, в меру язвительный. И сыграл неплохо.
- Хотите забрать к себе? – поинтересовался Ленский, похвала из уст опытных солдат дорогого стоило, хоть и недолюбливал командующий парня за тот случай со слухами про мужа.
- Заберем. С него сейчас вся шелуха осыпалась. А его подучить и толк будет. Заберем. И язык ему укоротим, - проговорил второй разведчик, тоже вспомнивший тот случай.
Раймонд махнул рукой, давая разрешение, только уточнил, что приводить Валента в порядок будут сами.
Два дня пылали костры, сжигая павших, два дня лечили раненых, два дня отдыхали солдаты. А на третий пришли к Раймонду дурные вести: на замок Шамор напали наемники Кадуи.

@темы: В процессе, Макси, NC-17, Слэш

---

Нежность.

[Dina)]

Название: Нежность.
Автор:  Dina)
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: NC-21
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Драма, Психология.
Предупреждения: Насилие, POV.
Размер: мини.
Статус: закончен.
Содержание: Когда лет в четырнадцать я подумал, что мир – это бесконечный поток боли, которую ты вынужден чувствовать, я проявил удивительную проницательность. Я постарался адаптироваться и сделал физическую боль своим единственным чувством.

***

«Добро пожаловать!» - обычно говорят, когда вы приходите в гости.
«Рад тебя видеть», - вырывается по привычке, из-за нашего хорошего воспитания, что, в общем-то, не так уж плохо.
Но вы уверены, что рады меня видеть?
Возможно в вас всё так же говорит ваше псевдо-хорошее воспитание.
Но разве родители не говорили вам, что врать – плохо?
О, это, наверное, тот пункт, которым вы решили пренебречь.

Я захожу в эту далеко не опрятно-приятную комнату.
Здесь повсюду разбросаны старые нестираные вещи, сигареты, но это не романтика.
Жить в этой пыли навряд ли смогли бы хорошо воспитанные девочки и мальчики.
Эта глупая привычка открывать окна только во время дождя – хоть дождь в этом городе почти ежедневен – доведет его квартиру только до вздувшегося паркета.
- Добро пожаловать, – говорит он, как учили его родители. На этом его вежливость начинается и заканчивается.
- Проходи.
Это сказано уже почти властно: так, как он привык со мной говорить.

Мир разбит на две части: на тех, кто подчиняется и тех, кому подчиняются.
Главное – не впасть в крайность.
Каждый из нас имеет право пару раз поменять свою роль, чтобы не загнуться от давления сверху или собственного самолюбия.
Я, увы, не успел поменяться с кем-нибудь.
Возможно, я просто не мог позволить кому-то другому испытывать всю ту боль, которая, по велению свыше, была дарована мне.
Быстрее натягивай маску неподвластности, находи новых знакомых и ставь себя выше окружающих, чтобы выбраться из разряда «подчиняющихся».
Может, тебе повезет и ты успеешь выбраться из этого дерьма безболезненно.

Когда всё это началось?
Может, в тот день, классе в десятом, когда меня отымели в задницу в школьном туалете?
Нет. Слишком поздно.
Может, обвиним во всем моих родителей? Знаете, ведь все наши страхи, все наши желания, всё-всё-всё закладывается в детстве.
Когда ты видишь как твои мама и папа, которые говорят тебе здороваться с соседями, чьих имен ты не знаешь, трахаются, суют языки друг другу в рот, а ты такой маленький и ничего не соображающий, думаешь, что они играют.
Ты на все соглашаешься, когда тебе тоже кто-нибудь предлагает поиграть.
Мне девятнадцать – это почти двадцать, а двадцать – это почти треть жизни.
Треть своей жизни я был жертвой.
Каждый день слушая, как родители трахаются, потому что у них уже десять лет как счастливый брак. Когда в садике, в школе, в компании тебя почему-то больше всех бьют.
Ты попадаешь под горячую руку раз и два.
Но на третий раз ты решаешь, что надо что-то менять.
Давай посмотрим на это с другой стороны: люди отдают тебе свой гнев.
Гнев – это тоже чувство. Такое же, как ваша злосчастная любовь.
Перемешай карты. Встань на голову. Посмотри в зеркало.
Мир меняется, но, по сути, остается таким же.
Правильная расстановка приоритетов – вот и все.
Правильное постановление себя, своей жертвенности, болезненности.
Ты – жертва.
Повторяй это каждый день около зеркала.
Сначала ты будешь рыдать – все рыдают.
Но потом ты привыкнешь. Потом ты поймешь, что это – твоя социальная роль, как у других быть главой класса и отмечать отсутствующих в начале урока.
Твоя роль – быть разрядкой.

Он больше не собирается говорить мне что-то нарочито-вежливым тоном. Лишь стряхивает с простыни на пол крошки, хотя крошки – это такая мелочь на фоне той грязи, которой мы собираемся заниматься.
Он эгоистичен. Он всю свою жизнь подчинял. Ошибочно думать, что таким везет больше. Задыхаться от любви к себе, к своему отражению, просыпаться от отвращения к обществу и совершенно не понимать, как какие-то люди могут иметь к тебе претензии… Сомнительное удовольствие.
Он самовлюблен, воспитан, властен, но живет в этой грязной конуре и приводит меня к себе.
Таких, как он, обычно ранит, если кто-то вдруг посмеет усомнится в их исключительности.
Так что, привет-привет, мы нужны друг другу.
Он самоутверждается всю жизнь с помощью таких как я. Он тоже крайность.
Я питаюсь его гневом, презрением, отвращением ко мне.
Он избивает меня с этой дурацкой садисткой улыбкой, искренне считая, что я терплю каждый удар из-за того, что именно его руки меня касаются.
Какая гадость.

Меня спасает взгляд. Я похож на олененка Бемби, на глазах которого убили маму и который, кажется, никогда не перестанет плакать.
Моя выбеленная кожа впитывает в себе удары и покрывается фиолетово-желтыми синяками. Мои губы легко трескаются от укусов, а голос паршиво-звонкий, отчего всем кажется, что я вечно вскрикиваю.
Я вам отвратителен. Я – самая настоящая жертва. Вы смотрите на меня и разрываетесь от желания побыстрее прикончить, ибо такое не должно существовать.
Слабое, ничтожное.
Эволюция подразумевает торжество сильных.
Но вы забываете, что эволюцией была создана приспособленность.
Когда вы кого-то бьете, обязательно проверьте, не нравится ли жертве это.
Вдруг вас обвили вокруг пальца?
Вдруг ваша ненависть принесла не боль, а удовольствие?

Он резко дергает меня за руку, кидает на постель, я стукаюсь головой о стену.
Я лежу тихо, он стягивает с меня одежду: неаккуратно, царапая кожу и невероятно возбуждаясь от вида загнанной в угол жертвы.

Единственный недостаток моей безупречной тактики – иногда просто невозможно сдержать собственное удовольствие. Иногда мне становится слишком хорошо, и я выхожу из образа избитого мальчика и начинаю издавать протяжно-сладостные стоны, а не крики ужаса.
Главное – вовремя прийти в себя. Контроль над собой в такие моменты сложен, но всё-таки возможен.

Никакому мучителю не понравится, если его жертва тоже начнет получать удовольствие.
- Ну, давай же! Хватит валяться!
Он разворачивает меня на спину, расстегивает ширинку и встает на колени перед моим лицом.
Он стоит передо мной на коленях – так, может, наши роли всё же противоположны?

Стыд – одна из составляющих секса. Но, к сожалению, он пропадает очень быстро: стоит только пару раз пораздвигать ноги. Трепет уходит, остается лишь скука.
Этот мальчик не испытывает никакого стыда, когда своим членом упирается мне в лицо.
Он рукой грубо открывает мне рот, пропихивает член глубоко внутрь.
Я люблю этих самовлюбленных подонков из-за неожиданности. Они делают то, что хотят делать, но так быстро, резко и грубо, что тебе не остается ничего другого кроме как обхватит член покрепче губами и попытаться не блевануть от дерганных движений бедер.

В обычном сексе люди доверят друг другу, они думают: «да, черт возьми, он не сделает мне больно, а если закричу - остановится».
Здесь никто не питал друг к другу доверия, и это - подчинение, вынужденность, необратимость – подогревает.
Он может быть неаккуратным, и я нечаянно задохнусь от блевотины - мои крики никого не будут волновать. Он может перестараться и, бросив меня на кровать, пробить голову о твердость стен. Он может начать душить меня и не остановиться.
Но ведь так интересней.

- Открывай рот пошире!
На самом деле он и сам понимает, что я взял столько, насколько способна была пропустить инородный объект моя глотка, но элементы игры, все эти «тряпка, будь активней, раздвинь свой ноги» - тоже подогревают.
Зажмуриваюсь и вновь открываю глаза, смотря на него снизу вверх, и знаю, что в этот момент я – превосходная жертва, которую людям так нравится втаптывать в грязь.
А мне всего лишь нравится, когда долбят в рот так грубо, что немеет челюсть и устаёт язык, а я весь уже на исходе, и всё граничит с отвращением, – но от меня не отстанут, пока он не захочет.
Я обречен на удовольствие, хочу я этого или нет.

Он кончает мне в рот, я едва успеваю чуть дернуться в сторону, чтобы не сработали рвотные рефлексы, откидываюсь на стенку, пока он делает пару глотков затхлого воздуха.
- Эй, там! Не спать! Поднимайся.

Он уверен, что я влюблен в него. Я сказал ему пару сопливых фраз, расплываясь в ничтожную лужу, когда заметил в нём повадки истинного садиста.
Мне нужны были такие – наплевавшие на чужие чувства, ощущения.
Мне нужны были монстры, позволяющие себе издеваться над признавшимися им в любви мальчиками.
Ещё они очень любят орать «я не гей, просто ты так похож на девчонку, что тебя просто невозможно не трахнуть», но он несколько отличается от всех прочих.
Мне даже начинает казаться, что он близок к разгадке моей тайны.
Но тогда вся игра теряет свой шарм.

Я приподнимаюсь без рубашки и с расстегнутыми ранее брюками, он разворачивает меня спиной к себе. Комнату наполняет какой-то включенный им рок, очевидно, добавляющий картинности этой сцене.
Он заламывает мне руки за спину. Не просто вытянутые, а согнутые в локтях, так, что у меня начинает трещать во всех костях и сводить спину.
Я вскрикиваю от боли, и этот крик – не выдумка.
Мне больно.
Я чувствую, как боль распространяется по вывернутым рукам, натянутым мышцам, как тянущее ощущение проходит сквозь всё тело, ударяет импульсом в голову; всё тело просит остановиться.
Разум наслаждается.
По тонкой коже скользит металл. Не какое-то розовое говно, чтобы уменьшить трение и рычажок, с помощью которого легко открыть орудие пытки.
Так не интересно. Все это понимают.
Он застегивает наручники на ключ, а позже ещё несколько раз обдумывает, расстегивать ли их.
В конце концов, я связанный, я – жертва.
Пункт «я - наслаждаюсь» должен быть известен только мне.
Он любознательный и решает испробовать все ракурсы, чтобы насладиться всеми ракурсами моей съежившейся от страха костлявой фигуры. Он не упускает возможности кинуть пару фраз о моей несостоятельности и униженности. Он настолько разгорячился, что я уже чувствую, как по ягодицам стекает смазка, а его руки отчаянно-сильно впиваются в мою поясницу.
Мы с ним встречаемся два раза в неделю. Не знаю, есть ли у него ещё кто-то, но мне определенно нравится этот парень. Он настолько меня ненавидит, впрочем, как и всё слабее него, что во время секса пышет такой яростью, энергией и силой, что у меня кружится голова.
На самом деле есть штамповая мысль о том, что пару должны составлять сильный и слабый, иначе не получается. Так вот. Я с этим полностью согласен.

*

В ресторанчике, в котором я обычно обедал, было до странного пусто. Я с наслаждением вливал в себя ложку за ложкой какой-то суп и радовался, что эта пища не приносит боли моему изорванному рту.
Тишина и скука, от которых мне хотелось поговорить с кем-то незнакомым, хотя понятие «незнакомый» в моем мире лишь относительно: для меня все были незнакомцами. Единственные люди, с которыми я встречался больше одного раза, – особо извращенные мальчики, которым я пришелся по вкусу.
Называть их друзьями смешно.
Боль вне секса не казалась мне такой привлекательной, но это была своеобразная плата за полученное наслаждение: все эти синяки, царапины, горящий рот, браслеты стертой кожи на руках.
Я натягивал на себя черные вещи, я носил траур по прошедшему удовольствию, я оставался с болью один на один и мне мучительно необходим был партнер, готовый надавить на свежие синяки.

Здесь было пусто и скучно, и я обводил взглядом двух-трех посетителей, про себя отмечая всю парадоксальность этого мира: кто-то пришел сюда на ланч, отпросившись с работы, кто-то забрел от нечего делать в выходной, кто-то гулял с милой девушкой и решил зайти на чашку кофе.
Среди этой бледно-розовой человеческой массы я один сидел здесь из-за того что не мог приготовить себе что-нибудь жидкое, что не пришлось бы жевать и долго держать в своем окровавленном рте.

Мой взгляд остановился на милой девочке, сидящей неподалеку, точнее, она настолько потрясенно и вместе с тем очарованно смотрела на меня, что я не мог оставить ее без внимания.
Прикончив остатки моей скудной пищи, я подошел к ней, сказал «привет» и сел напротив.

Она была совсем еще девочкой, стеснительной и очаровательной, такой, что я не мог сдержать усмешку.
Ничтожество для сильных, я был исполнением желания для слабых.
Она была абсолютно обычной, я бы даже сказал вопиюще обычной, и прекрасно это осознавала, не пытаясь даже на секунду возомнить себя маленькой королевой и привередливо дернуть плечом, когда ей что-то не нравится. Пожизненно смирная и посмертно всеми забытая. Говорить с ней было легко, если не считать того, как редко она позволяла себе вставить хоть одно слово.
- Откуда у тебя все это?..
Она говорила, запинаясь, смущаясь и непременно заливаясь краской, что меня ужасно забавило.
- Так, ничего. Я неаккуратный.
Я улыбнулся, она покраснела в сотый раз. Это было трогательно.
Для кого-то я еще был человеком.

Мы попрощались через полтора часа и я, такой подлец, не взял номер ее телефона, и на лицо девушки тут же упала тень. Дело было не в ней и её абсолютной серости, а во мне и моем навязчивом желании окунуться с головой в смесь боли и удовольствия, унижения и неизменной игры; туда, куда ей определенно нет дороги.

*

Парень, к которому я направлялся, сам меня нашел. Выследил в толпе, узнал, понял, раскрыл и ледяным тоном назначил встречу. Мне понравилась его настойчивость, и я с нетерпением ждал продолжения.
Дом выглядел дорогим и необжитым, его квартира, напротив, казалась слишком старой и ветхой, пустой, но все равно грязной. Грязной по-одинокому, как у человека, к которому никто не заходит.
Он был высокий и сильный, отстраненный, задумчивый, достаточно привлекательный, но особенно влекущий своими деталями: проступающими сквозь свитер лопатками, короткими волосами на затылке, по которым хотелось провести рукой.
Он мне нравился.
Мы не позволяли себе чего-то, кроме молчания. Я сидел на стуле в одном конце комнаты, а он около окна что-то искал, не обращая на меня внимания.
Так проходили минуты, и я чувствовал, как мне неудобно, хотя ничего толком и не происходило; это угнетало, молчание давило, создавалось ощущение не просто безразличия, речь шла о полном игнорировании твоего существования.
Я решился нарушить тишину кашлем и тут же в меня впились тяжелым, безразлично-злым взглядом сине-черных глаз.
Я опешил, и несколько секунд мне потребовалось, чтобы отойти от тяжести, навалившейся на плечи от его взгляда. Я поймал себя на мысли, что уже не играл в слабость, я был по-настоящему раздавлен этим парнем.
Тянулись минуты, и с каждой из них мне все больше хотелось уйти, но наконец все закончилось. Он сел на кровать в метре от меня.
- Думаю, можно начать.
Я неуверенно кивнул; от его взгляда становилось все хуже и хуже, он рассматривал меня, но рассматривал не как хищник, - с интересом, любопытством, несдержанным желанием, - а равнодушно, устало. Так, будто я был навязчивостью, а он уговаривал себя оттрахать меня.

- Разденься.
Я вздрогнул. Слишком холодно, окно открыто, и его взгляд обжигает льдом.
- Ну.
Я поспешно кивнул и стянул с себя все, тут же покрывшись мурашками. Он продолжал сидеть на кровати, а я снова не мог найти себе места. Сесть обратно на стул было полной чушью, но, кажется, он не собирался привлекать меня к себе.

Черт.

- Можешь помочь себе руками.
Я закусил губу – идеальный образ жертвы. В голове же я пытался представить что-то приятное, что-то возбуждающее, чтобы покончить с этим быстрее.
Ничего не выходило.
Он смотрел на меня, унизительно смотрел с безразличием, будто я был последним ничтожеством, будто я вызывал отвращение, с которым он безуспешно боролся.
Я прикоснулся к себе, и от этого он начал смотреть только пристальней, но не теплее.
Я не чувствовал ничего; запутавшись, я посмотрел вниз, желая убедиться, трогаю ли я действительно себя, но от этой картины абсолютно бесчувственного члена и моей руки, отчаянно его надрачивающей, к горлу подступило отвращение. А он продолжал смотреть на это, и его безразличие казалось еще более ощутимым.

Я был полным убожеством, выполняя его простейшую просьбу; мне хотелось спрятаться от его взгляда, собрать свои вещи и уйти отсюда немедленно, но вместо этого я продолжал дрочить, и, казалось, от каждого моего движения возбуждение становилось все меньше и меньше.

- Ну же, - шепнул я.

А он продолжал сидеть и даже начинал злиться на мою бездарность, и от этого становилось еще хуже.
В атмосфере стыда и неудобства, холода и скованности я не мог представить себе что-то хоть на каплю приятное.

В дерганных движениях и моей наготе проходили минуты, но ничего не получалось. Он продолжал смотреть, и от его взгляда я лишь сбивался. Наконец я добился чего-то похожего на стояк и беспомощно взглянул на него.

- Смотреть на твои потуги было не очень приятно.

Я зажегся стыдом и злостью, разрываясь между двумя этими противоречивыми чувствами.

Если бы не твой долбанный взгляд, все было бы быстрее.

Но из нас двоих прав был, конечно, он, и дело не в ролях. Я выглядел убогим, и это было не напускным, это было самым что ни на есть настоящим, и мне хотелось сделать все, чтобы почувствовать себя человеком, перестать дрожать от стыда и неудобства.
Хотелось сделать хоть что-то, но я не мог ничего, от каждой секунды становясь лишь более жалким в своей наготе и беспомощности.

Он расстегнул ширинку, и я тут же упал перед ним на колени. Он был абсолютно не возбужден. В лицо мне ударил стыд; дрожа, я не мог вдохнуть полной грудью, не мог успокоиться.
Я взял в рот его член, почувствовав всю отвратительность мужской невозбужденной плоти. Я старался двигать языком как можно быстрее, но разодранные изнутри щеки и горящие болью губы заставляли быть медленным и аккуратным. Было больно, но в этот раз боль не приносила удовольствия.
Он развалился на диване и ждал, ждал реакции своего тела, я ждал этого гораздо сильнее.
Но ничего не было.
Я, злясь, взял член в рот по самое основание и, наплевав на боль, пытался вызвать возбуждение у этого ублюдка, то медленно, то быстро, резко, кусая, облизывая, делая все, что в моих силах.
В какой-то момент я начал стонать от боли и сам того не заметил. Тогда он взял меня за подбородок и притянул к себе.
- Открой рот.
Я беспомощно повиновался, а он долго рассматривал губы, проводя по уголкам пальцами, из-за чего я морщился.
Холодная усмешка тронула его губы, но лишь на секунду.
- Продолжай.
Он с силой надавил мне на голову, приближая лицо к своему вялому члену. Я нервно сглотнул и почувствовал горечь, но не от крови, постоянно наполнявшей мой рот своим густо-металлическим вкусом, а от секундного, но все же разочарования.
Возможно, впервые я нуждался в человеческом понимании, впервые мне было необходимо внимание такого человека, как он. Я был уставшим и вымотанным, мне было больно и тошно от себя и от его члена, и я ждал конца, очень ждал и, видимо, какая-то часть моего сознания, будто и не моя вовсе, надеялась.
Мне казалось, что его внимательный взгляд лишь отчасти безразличен: я видел его вдумчивость и невольно связывал это с милосердием. Пониманием. Жалостью.
Но это оказалось не более, чем моей пустой фантазией, отголоском прошлого, подсознательного; мыслью, которую я не позволял себе в течение всех этих лет, потому что, как и ожидалось, подобное не приносит ничего, кроме разочарования.
Минуты шли, я все еще не чувствовал ни малейшей реакции его тела. Я жмурился, уставая; все чаще комнату наполнял мой кашель - гортанный звук того, насколько я старался. На одно мгновение я отстранился, чтобы отдышаться, и он коснулся рукой моих волос. Меня пронзило теплым током чувства внимания, но то, что я принял за нежность, оказалось лишь грубым жестом для того, чтобы я не отвлекался. С глухим рычанием я принялся за работу, и лишь когда лицо вспыхнуло от слез, понял, что дошел до предела, и у меня не осталось никаких сил, чтобы выдержать это еще хоть мгновение.
Возможно, между нами все-таки была какая-то связь, а, может, причина лишь в том, что ему это все надоело, но лаконичным «довольно, пожалуй» он оттолкнул меня от себя.
Я быстрым движением вытер слезы, как бы между прочим, и опять оказался перед каменной стеной его невнимания ко мне – он уже подошел к окну с сигаретой и что-то там задумчиво высматривал.
Была полная тишина, опять, и мне уже не хватало звуков безвкусной музыки или самовлюбленных фраз, заставляющих двигаться быстрее. Сегодня все было совершенно не так, как было все предыдущие пять лет.
Я не решался одеться, боялся сдвинуться с места и опять ждал его и надеялся на хоть какую-нибудь реакцию.
Он медленно курил, а когда закончил, начал рыться в своих вещах. Он сунул мне в руки деньги и, не сказав ни слова, ушел в другую комнату.

*

Я блевал уже в четвертый раз, но тошнота не проходила, и, стоило мне выйти из туалета, - я тут же бежал обратно.
Я блевал, чистил зубы, а после смазывал всю полость рта заживляющей мазью. Мне хотелось есть; я заходил на кухню с намерением сожрать все, что угодно, но, почувствовав запах колбасы и сыра из открытого холодильника, тошнота возвращалась. Так продолжалось раз за разом, а я абсурдно повторял ту же схему до тех пор, пока от безысходности не свернулся калачикам на полу возле унитаза, не в силах подняться и снова почистить зубы.
Рвота застряла в горле, я пытался проглотить её, и от этого мне хотелось блевать еще больше. Я валялся на полу и рыдал, потому что это было единственным, на что я еще был способен.
Я внезапно вспомнил, почему решил жить именно так и вспомнил, как в юности часто плакал и так же часто блевал от переизбытка чувств. Виной воспоминаний был этот чертов импотент и то, что я сначала принял за нежность.
Испытывал ли я когда-нибудь нежность, и что я вообще знаю об этом чувстве? Это казалось каким-то совершенно инородным незнакомым мне словом, не вписывающимся в мою реальность.
Но я ощущал её и в какой-то момент действительно подумал, что кто-то может питать её ко мне.
Я снова зажал рот рукой, но внутри уже совершенно ничего не осталось, и лишь хрипы и рыдания вырывались из моей глотки.

Мой мир был идеально выстроенной иллюзией, где я успешно подменил понятие «любовь» на «боль». Несмотря на то, что якобы есть какие-то законы, каждый сам придумывает их для себя. Мой мир был вымеренной стратегией, самой лучшей выдумкой, работавшей как часы до сих пор. Мой мир развалился из-за такой мелочи, что самому невольно становилось смешно – из-за нежности. Случайное движение этого человека переломало все выстроенные у меня внутри схемы, все отработанные модели поведения и воскресило то, что мучительно было убито.
И я вспомнил все. Вспомнил то прошлое, где были люди, которые не были незнакомцами, девочек и мальчиков, до которых мне хотелось дотрагиваться, вспомнил нежность, которую чувствовал от их взгляда, вспомнил счастье, которым оказались самые обычные вещи. Вспомнил. Вспомнил. Вспомнил.

Это было настолько давно, что лица тех людей почти стерлись из памяти, и я вспоминаю их только по сковывающей все внутренности горечи – горечи утерянной радости.
Мне оставалось только рыдать – громко, так, что реальность уже не казалась реальной, и все было в дымке, а я сам был лишь комком нервов, непрекращающимся резким движением, пронзительным криком, одной большой болью.

Когда лет в четырнадцать я подумал, что мир – это бесконечный поток боли, которую ты вынужден чувствовать, я проявил удивительную проницательность. Я постарался адаптироваться и сделал физическую боль своим единственным чувством. Только теперь я могу оценить, насколько мудрой на самом деле была эта стратегия: принимать безразличие за внимание, принимать боль с радостью, а от людей брать только секс.
Я позволял насиловать себя, чтобы хоть на секунду, на мгновение, почувствовать близость другого человека. Ведь этого вполне достаточно, чтобы продолжать жить.

Я корчился на полу, кашлял и пытался отхаркнуть застрявшую в носоглотке смесь блевотины и соплей, а сам представлял, как жалок со стороны, и от этого хотелось рыдать только сильнее.
Я выставлял себя даже в собственных мыслях бесчувственным, встречаясь с десятками людей и с каждым из них стараясь не оставить даже маленького кусочка своей души. Я не отдавал ничего, кроме тела и не просил так же ничего, кроме удовольствия. Я был одинок и боялся этого одиночества так же сильно, как и возможности его потерять и найти кого-то, кто станет слишком большой частью меня. Я исключил себя из обычного мира, я выучил себя другим чувствам, я смог жить счастливым в одиночестве – на какое-то время, но все же смог.

Но теперь во мне не осталось ничего, кроме жалости к себе и отвращения к этой скорчившейся на полу в луже блевотины фигурке. Во мне не осталось ни капли фальши, и лишь одно лицо человека, в постоянном рыдании о своей жизни, было истинным.
Я рыдал по своему прошлому, тому самому прошлому, где не было ничего, кроме счастья, и не было ни единого повода, чтобы вот так разрываться от боли из-за единственного случайного прикосновения.

Через несколько часов беспокойного сна, прерывающегося то воспоминаниями, то новыми приступами, я неожиданно вспомнил про ту слишком простую девушку из кафе. В порыве я соскочил и, пожалуй, слишком быстро начал собираться.

*

На входе мне сказали «Добро пожаловать», но у меня не осталось сил на сарказм, чтобы говорить об их неискренности. Я нетерпеливо сел за столик и замер в мучительном ожидании, хотя знал, что не увижу её ни сегодня, ни завтра, никогда.

@темы: Закончен, Ангст, Кинк, Психологический рассказ, Драма, Мини, POV, NC-21, Слэш

---

Рассказы

[-Tatsuru-]

Название: Город
Автор:  -Tatsuru-
Бета:  Toliman
Рейтинг: G
Жанр: городское фэнтези, POV
Размер: драббл (400+ слов)
Статус: закончен

читать

Вы скажете — все города одинаковые. Каменные джунгли с бездушной толпой.
Я отвечу — нет. Города ведь разные. Хотя бы по размеру — большие, маленькие... Я повидал их много, и от каждого у меня свои впечатления, воспоминания.
Один оставил пустоту на сердце и зыбкий ночной ветер. Такое вот жгучее одиночество пополам с тоской. А ведь все им восхищаются и любят.
Другой — солнечную теплоту на душе, шорох подающих листьев и чудный запах счастья. Хотя он забыт богом, и почти — людьми.
А где-то главным ощущением была головная боль от палящего солнца и жар от раскаленного асфальта под ногами. Но там я получил все, что хотел.
Город — как и любое место на земле. Дело не только в неровных строях высоток и еле заметных зеленых просветах парков, потоках машин и людей. Дело в самом тебе, погоде и людях. Хотя... скорее, все-таки — все дело в самом себе. И только.

Где бы я ни был, я всегда возвращаюсь домой — в свой город. Хотя бы на миг, хотя бы на час. Он — моя отправная точка.
На этот раз в моем городе позднее лето. Теплый, но свежий воздух струится по коже, когда я ступаю на перрон. Затекшее от длительного пути тело настойчиво требует разминки, и я потягиваюсь, подставляюсь вечерним лучам. Дороги пыльны, видно, давно не было дождя. Но я все равно решаю пройтись, поздороваться с городом.
Шум трассы и мелькание машин. Никто не обращает внимания на путника, лишь какие-то веселые ребята приветливо кричат и машут всем руками, высовываясь из смотрового люка. А догоняет их запыхавшийся парень на велосипеде, видимо, не поместился. Шелест ветра. Осень уже близко — улицы устланы опавшей листвой. Так приятно шуршать ею, пиная ногами. И неповторимый запах... Теплый, напитанный солнцем, прогретой листвой, цветущими клумбами. Не всеми любимый, но такой родной, из детства.
Солнце все ниже. Линия горизонта светится красным, и огненные блики идут по облакам, подсвечивая их. Да и на стенах домов появляется этот отсвет, но совсем ненадолго.
Прохлада тянет из подворотни, плотные сумерки ложатся на плечи. Я опускаю рукава, прячу руки в карманы и ускоряю шаг — почему-то меня тянет поскорее добраться до дома.
Но не успеваю. Порыв ветра поднимает пыль и швыряет листья. Я замираю, услышав странный грохот. Кажется, что за городом поднимается волна — шум все нарастает. Двигаться чтобы отступать не получается — меня сковал ужас, я просто стою и смотрю вдаль. Да и не успею. Дым, пыль и взрывы — город просто рассыпается на глазах. Грохот камня, звон стекла, скрежет металла, чей-то крик…
Что это, что?! Нет-нет-нет! Нет!
И тишина… Все, как в кино — будто кто-то нажал на паузу и спас всех. Все застыло, замерло, затихло. Можно открывать глаза.
Я смотрю на шумный поток машин вдалеке, блики солнца от стекол машин слепят глаза, но не в силах оторвать взгляд. Кошмар прервался. Город просыпается, наполняясь запахом кофе. Он живет, а вместе с ним и я.


Название: Полёт
Автор:  -Tatsuru-
Бета:  Toliman
Рейтинг: G
Жанр: городское фэнтези, POV
Размер: драббл (400+ слов)

читать

Меня ничто не держит в этом мире. Нет того, что не дало бы мне упасть. Поэтому я и падаю. Каждый раз.
Крыши высоток так заманчивы! Каждый день я с нетерпением жду вечера и момента, когда буду подниматься на очередную крышу. Я буду внимательно смотреть под ноги, считая ступеньки. Сотня, две? Порой я сбиваюсь, но это неважно - это просто развлечение, надо же чем-то себя занять, пока иду наверх. Хорошо, когда люк на крышу или дверь не заперта, одно движение - и все, ты уже там. А возня с замком, подбор кода или отмычки заставляют нервничать. Но шаг - и свобода. Небо вокруг, ветер дует с силой, будто хочет закружить и унести прочь.
Устраиваясь на краю, я свешиваю ноги и смотрю. Со всех высоток города открываются потрясающие виды. Обычно, когда я выхожу на площадку, наступает закат - солнечные лучи золотят город, окрашивая его в теплые цвета.
Солнце довольно быстро садится, и я наслаждаюсь этими мгновениями. Но вот на город ложатся сумерки, и он ненадолго оказывается в тени. Но загораются огни, и жизнь продолжается - город не спит никогда. Температура падает: вместо вечерней свежести ко мне приходит холод ночных сквозняков. Обхватив себя руками, я запрокидываю голову и смотрю в темное небо. Но даже при ясной погоде почти не видно звезд, освещение улиц просто стирает их сияние. И от этого мне становиться одиноко.
Я стою на краю и смотрю вниз. Мои кеды, край плиты и пустота. Пустота, которая кончается серостью холодного асфальта или тротуарной плитки. Стоит сделать только шаг вперед... И все. Ветер свистит в ушах, тело невесомо. Я прикрываю глаза и краткое мгновение полета, восторга свободы, растягивается. Ласточкой летя вниз, я живу на полную.
Но вот удар... И я смотрю в светлый потолок своей комнаты.
Замкнутый круг - сколько бы я не прыгал, все время меня что-то переносит на мою кровать. Что-то не дает мне закончить этот круговорот - надоевший своей серостью день, вечер, когда я могу дышать полной грудью и ночь, в которой я пытаюсь умереть.
Я не нахожу ничего и никого, что могло бы удержать меня, но....

Осенний вечер совсем не радует глаз и душу. Небо затянуто облаками, срывается мерзкий холодный дождь. Я смотрю на серый город и ничего не хочу. Хватит, хватит этого всего. Надоело.
Не шаг - рывок. И тот же полет, но душа не поет. Кажется я уже мертв.
- Нееет!
Кто-то упустил, кто-то не успел. Я замечаю ладонь, мелькнувшую у моей руки. Или чувствую?... Неважно. Но она опаздывает, лишь черкнув и не успев ухватить.
- Не пущу. - Четко звучит голос в моей голове. - Обойдешься.
- Что?
Рывок - и падение останавливается. Я чувствую нечто странное и оглядываюсь. А за моей спиной развеваются огромные черные крылья. И ловлю вылетевшее маховое перо, поражаясь его реальности.
- Ты нужен мне, ты нужен этому миру. Просто открой глаза и постарайся это увидеть.
И я открываю. Солнце бьет в глаза, а утренняя свежесть заполняет комнату. Я жив, я дышу... Полной грудью. И лишь черные перья на полу напоминают о прошедшей ночи.
- Я буду жить... И летать

@темы: Закончен, Джен, Драббл, Фэнтези, POV, G

---

[He Bi Shi]

Название: Человек-дерево
Автор: Ne Bi Shi
Бета: нет
Рейтинг: G
Размер: 3863 слова
Жанр: фэнтези, мистика
Статус: закончено
Саммари: ведьма превратила любимого в дерево, чтобы он дождался ее перерождения.

Хаддой звали знахарку в нашей деревне, и она не была стара или уродлива. Я никогда не видел ее на гуляниях или праздниках, да и по улицам она старалась лишний раз не проходить. Потому я «охотился» за Хаддой на полянах и в лесах. Я хотел видеть ее как можно чаще, а когда спросил себя, почему же, то ответ был как на ладони — люблю. И пусть брехали, что все знахарки — ведьмы, а все ведьмы — злодейки, я не верил. Я навязался Хадде в ученики, мол, люблю травы и хочу людей целить. И лишь спустя год решил сознаться.
— Так я знаю, — пожала плечами Хадда. — Если ты решил быть рядом, не лучше ли для нас обоих, если мы будем понимать друг друга?
Тогда мы и стали жить вместе. Однако счастье длилось недолго. Я заметил, что Хадда погрустнела, исхудала, и лицо ее осунулось, будто сама смерть постучалась в ней, напоминая: даже тот, кто может отстрочить дорогу к предкам, сам падет от ночной косы. То, что видел я у неизлечимых больных Хадды, теперь проступало и в ее облике.
— Ты обещала делиться со мной всем. Что происходит, Хадда?
— Обещания порой тяжело сдерживать.
— Признаться — честно. Я буду страдать и от неизвестности.
— Твоя правда. Но ведь ты уже знаешь ответ. Мне недолго осталось. Я уйду, оставив тебя одного. Но еще больше меня гложет то, что ты забудешь меня...
— Никогда!
— И я должна смириться с этим и отпустить, иначе жизнь твоя станет невыносима от одиночества.
— Я не хочу, чтобы ты отпускала меня. Как я смогу полюбить другую?
— Люди всегда так говорят, но сердца их неверны, не то, что у деревьев. Человек живет мало, а потому и помнит — мало. Когда моя душа закончит путь в стране предков и вернется к белому солнцу, я вновь буду одна. Меня никто не будет ждать.
— Я бы ждал, если бы знал точно, когда ты придешь. Я б помнил, если бы сам мог преодолеть смерть.
Наши пальцы переплелись, и мы молча смотрели на огонь в камине. Отблески его плясали на наших лицах, пытаясь стереть ту тень, что бросала смерть.
— Ты можешь... — вдруг вымолвила Хадда. — Ты можешь дождаться меня и помнить, но не как человек, а как дерево. Я умру в течение года, но я почувствую, когда смерть придет отомстить мне. Однажды я спасла человека против ее воли. Я могу дать тебе новое тело — с корой и листьями и попросить охранять семью, в которой однажды рожусь. Спустя несколько поколений мы встретимся вновь, и я верну тебя обратно в человеческий облик. Но хочешь ли ты такой судьбы? Если ты откажешься, я пойму. Я и так получила слишком много счастья вместе с тобой.
Я согласился.
Моя Хадда бледнела с каждым днем, и небо затягивалось облаками все чаще — мир терял цвета, а я — слабую надежду, что Хадда ошиблась. Она всегда была права, когда дело касалось жизни и смерти. От нее будто тростиночка осталась, смотреть больно: вещи потяжелели для нее, ходила с трудом, словно воздух стал преградой, ела все меньше, как будто отрекаясь от пищи. Моя любовь таяла на глазах, и ответить я мог лишь бессилием.
В безлунную ночь она разбудила меня и в потемках повела куда-то. Я еле узнал усадьбу Мобергов, и страшной она показалась мне в тот миг: темные стволы стояли солдатами, готовящиеся рубить головы дезертирам жизни; ветви сплетались черной паутиной, постройки казались заброшенными, а потому полными призраков. Неужели здесь я проведу десятки лет? Хадда запела что-то заунывное, продолжая держать мои пальцы в своих, и калитка отворилась сама собой, а злющий пес Мобергов не издал ни звука. Только тогда я начал по-настоящему верить Хадде, что она умеет колдовать. Мои колени задрожали, но я остался стоять рядом с любимой. Я уже все решил.
Хадда подвела меня к молодому дереву и велела крепко его обнять Я обхватил руками холодную кору, и с опасениями поглядел на любимую: короткий путь отнял у нее много сил, и Хадда пошатывалась на месте. Она вынула из котомки кухонный нож и прошептала над ним что-то неясное, шепелявое, недоброе. Продолжая бормотать, Хадда порезала кору дерева под моим подбородком, потом сделала надрез на моем лбу и отвернула лицом к стволу. Кровь струйкой стекала по углубления древесной кожи, и вдруг я ощутил легкость во всем теле. Моя душа устремилась вслед за течением крови, и это была долгая и удивительная дорога: яркие алые искры взрывались то справа, то слева, распускались цветы с лепестками, горящими алым огнем, я и сам полыхал изнутри, а потом все стало зеленым и спокойным. Прохлада. Влажность земли. Дыхание тысячей ртов. Вода поднималась по мне вверх, и я пытался различить ее вкус, такой сложный, что он сводил меня с ума. И свел, потому что опомнился я лишь тогда, когда солнце поднялось выше забора и попало на мои листья. На мое новое тело. У меня не было глаз, но я видел каждую травинку вокруг четче, чем будучи человеком. И подо мной был кто-то. Он обнимал меня, но сердце его не билось. Думал — это я, а оказалось — Хадда.

Не лучше ли было умереть от болезни?
Мне было около семнадцати, и я уже стоял на пороге смерти. Деревенский лекарь развел руками:
— Хилый, вряд ли проживет еще неделю.
Мои родные оплакивали меня при жизни. Все, кроме сестры. Она пришла ко мне до первых петухов и прошептала, потому что обычная громкость голоса причиняла мне боль:
— Мне снился удивительный сон. Если вырезать ночью крест из дуба в нашем саду и повесить тебе на шею, ты станешь здоров. Пожалуйста, продержись еще день, я спасу тебя.
Я был на грани, и уже не мог отличить реальное от нереального, и сестра была что призрак, обманывающий надеждой. Я устал бороться с лихорадкой и сдался, отдавая себя тьме вечного сна. Однако очнулся я не в лучшем мире, а на земле, в своей постели, и кожа моя была прохладной, в теле появилась бодрость. Я излечился, и символом исцеления был грубый крестик, вырезанный сестрой из светлой древесины. Я помню, как нежно сжимал ее пораненные пальцы и плакал, благодаря за подаренную жизнь. Я еще не знал, чем обернется сестринская доброта.
Я изменялся. Кожа обрела жесткость, и, хотя я мог свободно двигаться, ничто не могло поранить или ушибить меня. Кожа серела и покрывалась морщинами, похожими на узоры коры, а мои черные глаза посветлели, обретая мутно-зеленый цвет болота. Лекарь ругался и много пил, мол, такого не бывает, он никогда не верил в сказки, таких, как я, не должно существовать. Когда же мои состричь зеленую поросль, но мне было так больно, будто от меня пытаются отрезать куски плоти. В довершение ко всему, я больше не мог выходить за пределы дома. Ужасная боль начиналась в ногах, кожа расслаивалась и начинала отваливаться как куски сухой коры. Тогда мои родные не выдержали, собрали вещи и бросили меня. Я не осуждал их — деревенские смотрели волками на некогда почитаемое семейство Мобергов. Вот только сердце кровью обливалось, когда сестра рыдала у меня на плече перед отъездом, не желая расставаться. А потом ее осенило: давай снимем с тебя тот крестик, ведь все началось из-за него. Но под рубашкой его не было, только под ключицей был узор, похожий на крест. Крест на моей жизни.
Бабка, которой платили, чтобы она кормила меня, конечно же, скоро перестала заходить. Но я и не мог больше есть. Я питался солнечным светом и пил воду из ручья, пробегавшего мимо нашего дома. Вокруг него вырос густой подлесок, и иногда дети на свой страх и риск пробовали посмотреть на «человека-дерево». Я прятался и наблюдал за ними, ведь иных гостей у меня не бывало.
Спустя несколько лет ко мне стала приезжать сестра со странными людьми. Они пытались исцелить меня, отделить от дерева, но все без толку. Лишь один сказал нечто такое, что показалось мне походим на правду:
— Это дуб защитил тебя. Если ты срубишь дуб, то избавишься от проклятия. Но умрешь, потому что должен был умереть во время болезни.
Сестре не понравились его речи, выпроводила его, как и прочих «знатоков дела магии», а я с тех пор замыслил уничтожить дерево сам — и погибнуть вместе с ним. Я устал быть деревом в кругу людей.
Сказать проще, чем сделать. Я боялся смерти, но и жизнь страшила меня: бесконечная череда дней взаперти, одиночество, ощущаемое с каждым годом все острее, боязнь сойти с ума от этого древесного отшельничества, а еще страх приносить боль любимой сестре, не бросившей меня один на один с болезнью.
Сестра вновь уехала, и мне не у кого было спросить совета. Потому я пришел к дубу. Это было великолепное мощное дерево, настоящее украшение нашего сада. Я положил ладонь на его ствол, и цвет коры и моей кожи совпал.
— Неужели это и вправду твои чары? Тогда и сон сестре послал ты? Зачем? Ответь мне! Если не можешь подать знак, так пошли сон, чтобы я точно знал, зачем ты сотворил со мной такое. Если ты промолчишь — я убью тебя.
И той ночью мне действительно было видение. Человек, наполовину вросший в дерево, пытался со мной говорить, но я не понял и половины из его странного языка. Может, это было наречие моих прапрадедов, только пришедших на эту землю? Или так звучит язык растений?
Однако утром я знал, как само собой разумеющееся, ответ дуба. Он боялся, что рядом с ним не останется ни одного Моберга. Я вспомнил: перед моей болезнью родители хотели переехать из деревни в город. Видимо, это напугало дерево, и он забрал меня из общества людей, пустил в меня свои корни, чтобы я никогда не мог уйти.
— Разве это не глупо? — говорил я с деревом потом. — Мои родные просто сбежали отсюда, и ни одна девушка не станет моей женой из-за чар. Я умру, и ты останешься один. Но у тебя есть способ получить желаемое, при этом не держа меня. Моя сестра вышла замуж, а значит, скоро у меня родятся племянники. Тогда ты отпустишь меня, а я сотворю семейное предание, чтобы никому больше не пришлось страдать, как мне. Согласен?
И мне показалось, что ветви дерева закачались, как если бы дуб кивал.
В теплый май сестра приехала не одна. В мире появился новый человек, а значит, пришло время другому уйти, освободив дорогу. Я отдал сестре письмо, наказав вскрыть сургуч после Рождества. Назвал его подарком маленькому Хедле Мобергу, хотя на самом деле это было прощание.
Весна давила на меня, затворника, но в этот день я вдохнул воздух полной грудью. Сегодня я стану свободным. Страх не ушел, но чувство долга было сильнее, и, в последний раз попив воды и насладившись светом солнца, я подошел к калитке. Раньше я только запирал затвор ограды. Теперь я пришел его открыть.

«Х» из «Хедле» в подписи похожа на двойной крест, «М» из «Моберг» — на две скрещенные удочки. Я ловлю людей, как Святой Петр, но не сладкими речами, а сладостью живописи. Но иногда я должен поймать себя самого из океана заблуждений, очистить от скверны суетливой жизни и позволить прорасти свежей идее. У каждого свои уловки, и я возвращался в родовое гнездо в одной глухой деревушке. Разбитые дождями колеи дорог были светлым путем на фоне плотного заслона деревьев по обе стороны от них, а сама деревня пыталась притвориться частью леса: что ни дом — за оградой пышные кроны. Мое наследство, доставшееся от дядюшки, было точно таким же — старинная усадьба, воздух которой достаточно затхл, чтобы казаться свидетелем ее историй. А историй было немало: про первого предка—викинга, решившего осесть и за то превращенного богами в медведя; про инквизиторские страсти, в которых некто по фамилии Берг обрек на костер собственную жену; про ведьму, которая служила черные мессы прямо в этом саду, погружая обитателей дома в сон... Видимо, не полюбилась моя семья деревенским, слишком богата была или предки мои тоже имели склонность к художествам, а потому неуравновешенности. Так или иначе, дурная слава Мобергов подкреплялась даже байкой недавней, будто мой двоюродный дед Ханс, брат мамы, оброс корой и сбежал в лес, где стал злым «дедушкой Хансом», преследующим заблудившихся детишек. Байки, которым нет места в цивилизованном мире кроме как в обрамлении рамы или колонтитулов.
Помню, когда приехал сюда впервые с мамой, как раз пытались расчистить сад. Он страшно зарос, скорее даже походил на участок дикого леса. Но постепенно рабочие руки уничтожили эту страшную сказку, создав вполне пристойный облик для моих будущих владений. Дуб мама велела и пальцем не трогать, да и я бы поступил также: вот он — владыка старых историй, переживший не только посадившего его Моберга, но и несколько поколений нашей сумасшедшей семьи. Дуб и сам казался ненормальным, злым даже, и вокруг него часто витало в воздухе чувство, которое я бы нарисовал вишнево-красным на темном. Так старый признанный всеми художник терпеть не может искусство молодых соперников, ведь ему уже не силу остановить ход времени. Но я любил эту мрачную жажду возмездия, эту обреченность судьбы, эти лики прошлого, до поры до времени прячущиеся от моей кисти. Я обнаружу их — и холст покажет скелеты чужого шкафа.
Я прогуливался после обеда, запоминая цвета сада и обдумывая, какую палитру подобрать. Вдруг я увидел у выступающего дубового корня коробочку мака и удивился — что он здесь делает? Сорвал его, и вдруг прекрасная идея окрылила мой гений: если мак — символ забвения, то почему бы не вплести этот мотив в мою будущую картину? Пусть будет так: ведьма побежит от толпы, венчанной угрожающим светом факелов, к пристанищу своего покровителя. Он живет в дубе, но в этот час опасности не выйдет по первому ее зову, как обычно, а затаится. Покровитель будет холодно смотреть через глаз-дупло на ее страдания, на ее гаснущее упование спастись, но не явит себя. Он предаст ведьму, которая вот—вот отдаст жизнь из-за связи с его порочной душой, потому что он забыл обещания. Демон давал их легко, ради выгоды, ради сладострастия, и теперь отрекается от женщины. Но если умело нарисовать свет огня, так, словно нижние ветви затронул огонь возмездия, то зритель сможет уловить развязку сюжета: дух дерева тоже обречен, его коварство будет наказано священным огнем.
От фантазий в горле пересохло, и я чуть не сломал маковую коробочку в пальцах. А что если еще и из этих семян выжать масла для картины? Их слишком мало, чтобы повлиять на качество масло, но достаточно, чтобы приписать еще один красивый штрих в объяснении сюжета. Я был доволен собой. Руки чесались, так сильно хотелось начать писать.
Я работал над полотном год, желая сделать его совершенным. И оно произвело фурор. Я блаженствовал, читая восторженные отзывы газет и пожимая новые и новые руки почитателей, и продолжал создавать новое, потому что мое вдохновение не улетучилось вслед за показом «Покровителя» и получением заказов. Одержимость новыми идеями гнала меня вперед, и я сам удивлялся, как много может сотворить моя кисть. Особенно мне нравилось оживлять краской деревья, и заказчики отмечали, что мои дубы или вязы выходят не менее живыми персонажами, чем люди.
Подметил это и новый владелец моего «Покровителя», звавшийся Йенсеном. Господин с редкими светлыми волосами, умащенными до блеска на без того сияющей голове, выдающимся носом и тонкими неприятными губами. Он поставил за мою работу такую ставку на аукционе, что я не поверил собственным ушам, а потом и тяжести банкнот в руках. Мой благодетель появился на пороге совершенно неожиданно, а разговор с ним взволновал меня, как только может сделать мистика, становящаяся явью.
— У меня есть маленький личный ритуал: когда я покупаю выдающееся полотно, я уединяюсь с ним в кабинете. Полотно висит на черной стене, и, если сесть на диван, то больше ни одного предмета в комнате не увидишь. Я изучаю картину, ловлю ее дух, можно даже сказать, что разговариваю с ней — про себя: зачем она пришла в мир? почему волнует меня? что я могу сделать для того, чтобы она была оценена другими по достоинству? Так я сосредотачиваюсь на своей работе. Однако никогда еще картины не отвечали мне человеческим или около того голосом. Не смотрите на меня так, я совершенно не пью и не курю, моя работа — мое единственное развлечение. И в тот вечер мой разум был чист, как стекло. Но из картины доносился голос.
— Что вы спросили у нее?
— Почему это дерево и впрямь кажется мне живым существом. Тогда и раздались стоны. Я долго напрягал слух, так неразборчивы они были, и расслышал три слова — «рисуй еще» и «спасешь». Думаю, они предназначались не мне, а творцу картины. Вам. Что скажете?
— Что это звучит невероятно, как сказка.
— Вы и рисовали сказку, значит, они вам нравятся.
— Не буду отрицать. Я с детства знаю еще одну, что мой двоюродный дед превратился в дерево, но это же бред.
— Говорящие картины — тоже бред. Я тоже больше верю медицине и науке, но еще больше —фактам. И если я разговаривал с картиной, значит, так было. И теперь меня гложет интерес, превозмочь который я не в силах. Я хочу заказать вам эксперимент. Я хорошо заплачу за него. Пять картин с прототипом дерева с «Покровителя». Неважен сюжет, можете хоть пять пейзажей написать.
— Звучит опасно. Но я принимаю вызов. Ведь если мой дед вправду покрылся корой, то это дело семейное, а я люблю копаться в родовых гробах.


Я уехал в деревню, к старому дубу, твердо намереваясь заполучить его секреты через свое искусство. Я много трудился, и результаты удивляли меня.
На первой же картине я захотел изобразить дракона, защищающее дуб с листьями из золота. Узор коры на месте, откуда расходились ветви, приобрел черты человеческого лица. Кричащий рот и потекшие темными линиями глаза. Я окрестил полотно «Мидасом» в честь царя, жаждавшего заполучить проклятый металл и возненавидевшего его за причиненные страдания. Дракон — символ невозможности избавиться от жестокой судьбы. Он страж для того, кто внутри дерева, а не для героев, пришедших поживиться богатствами.
На второй картине «лицо дуба» стало столь явным, что мне пришлось перерисовать участок на холсте, подвешивая голову на ветви. Таков был мой царь Пенфей, растерзанный вакханками. У корней валялся его венец, грязный и окровавленный. Сам царь стал теперь страшным украшением дуба, олицетворения древней и страшной силы.
На третью попросилась легенда о Сиринге, но как я ни старался придать ее чертам женскую красоту, у меня неизменно выходили мужские лицо и торс. Я много корпел над тем, чтобы изменить такой ход вещей, но словно по чьей-то воле руки все равно выводили этот странный образ — мужчины, который пытается выбраться из дерева, отталкивает его руками, но ниже пояса он дерево, и потому лишь разорвавшись пополам он сможет достичь свободы. Я сдался, и пририсовал Пана в женской форме, назвав картину «Панна и Сирингий».
Я послал Йеменсу сообщение, что закончил три, и принялся за четвертую «оду дереву и человеку». Я был одержим живописными метаморфозами, я хотел досмотреть спектакль до конца. Набросок за наброском, я выяснял, чего хочет от меня дуб, и тайна должна была вот-вот приоткрыться. Мой герой стоял на пне, а над головой его облака походили на ветви. Он улыбался. Он благодарил. Я нарек героя Аском, первым человеком, сотворенным из дерева скандинавскими богами. Рядом мне захотелось показать и Эмблу, его подругу, тоже вышедшую из древесной колыбели, но тогда всякое вдохновение пропало, а выражение лица Аска обрело болезненность, как если бы он улыбался через силу. Потеряв связь с музой, я пристрастился к алкоголю. Для равновесия картине требовалась женщина, а полотно сопротивляется! Набравшись, как не приличествует благонравному гражданину, я спросил у пустой комнаты:
— За что ты так не любишь женщин?
И мое живое воображение заставило облачные ветви колыхаться, а человека шевелить губами. Я навскидку повторил его мимику, и у меня получилось «предательство». Кажется, потом я залпом выпил свою зеленую подругу до дна и сознание покинуло меня, пьянчугу, выбрав кого-то более сознательного. Утром мне захотелось выпить еще, потому что наполовину нарисованная мной Эмбла лежала у ног Аска, как мертвая. Мои руки были перепачканы краской не так, как вчера. Я сам дорисовал картину в беспамятстве? Или же это дуб показал, как умел, что он хочет. Мне стало не по себе. А что, если я дорисую, и из картины выйдет некто, горящий ненавистью к женскому роду? Что именно я оживляю? Кого именно спасаю? Я даже отыскал юношеский портрет брата матери, надеясь, что этот тихий человек, всю жизнь проведший в деревне, и будет моим «дубом». Но нет, у Аска были грубые черты и темные волосы, в то время как наша порода славилась светлыми ангельскими кудрями и прозрачно-серыми глазами.
Я отказал Йенсену в пятой работе, и он отказался платить. Так и остался я с четырьмя монстрами нашего общего с дубом воображения. Я спрятал их на чердаке, чтобы не видеть и позабыть, и вернулся в город. Там моя жизнь завертелась по-новому, там ко мне пришла весна. Я влюбился в прекрасную незнакомку и довел дело до знакомства столь близкого, что скоро и свадьбу сыграли. Хадда обожала мои картины, и, узнав, что некоторые я храню на старой усадьбе, упросила свозить ее в деревню. Я не мог сопротивляться ей, и вскоре мы вместе гуляли под тем самым дубом и целовались под его широкой кроной, не зная, как насытиться друг другом.
На чердаке было мало света, и я спустил картины вниз. Когда же я сдернул чехлы, то перво, что бросилось мне в глаза, так это сходство Эмблы и Хадды. Кроме того, я вдруг понял, что и ведьма из «Покровителя» имеет что-то общее с ними.
— Как будто мы были знакомы до того, как встретились, — рассмеялась моя жена, обводя точеными пальчиками контуры на картине.
— Я так много рисовал, что уже и забыл, какими были эти персонажи.
— Ничего. Это лишь говорит о том, что ты давно уже имеешь страсть к таким, как я. Ты будешь мне верен, потому что я — твоя муза.
— Да. Так и есть, — ответил я. И сладко было засыпать в объятиях любимой.
Но горько — просыпаться одному в горящем доме. Я выскочил наружу, в чем был, и напрасно звал Хадду. Не найдя ее нигде, я попытался выбежать за высокую ограду, но проклятую калитку заело. Сад полыхал, как будто был по-осеннему сух, и я обернулся, ожидая увидеть стену пламени, идущую на меня. Но я увидел Хадду и дуб. Моя жена кричала на дерево, и от каждого крика на ветвях дерева вспыхивали огни. Дуб отвечал ей — зеленым сиянием, гасящим алое пламя и набрасывающимся на волосы противницы новым, изумрудным. Хадда шипела от боли, ее кожа облазила, и под ней я видел другую кожу — старухи. Едкий дым наполнил мои легкие, и я согнулся в три погибели, и так и остался, потому что смог различать слова Хадды и настоящего человека из дуба.
— Ты обманула меня. Ты хотела, чтобы я проводил твое колдовство и не защищал семью Мобергов, а уничтожил ее.
— Ты сам пришел ко мне, ведьме, так на себя и пеняй.
— Я ждал тебя годами. Я надеялся вновь увидеть тебя в любом обличье... Пока однажды не увидел — ты шла по деревне, как ни в чем не бывало. И ты была той самой Хаддой, что я знал. Тогда я решил погубить Мобергов против твоей воли. Таков был твой план? Ты забрала у меня жизнь, ты забирала их жизни. Почему тебе нужно это, Хадда?
— Ты не горел на костре инквизиции и не оживал вновь в теле старухи. Я отомстила и забрала их жизненные силы через тебя. Я сделал тебя больше, чем жалким человеком. Так где же твоя благодарность?
— Моей благодарностью за предательство будет месть. Я поглощу тебя, я ворвусь в тебя ветвями и корнями, и мы вместе умрем, Хадда. В огне, которого ты так боишься.
Я не мог и слова вымолвить, не понимая, что же такое происходит, но вдруг та, на которой я был женат, глянула на меня волчьими глазами, и такой ужас объял меня, что я вмиг забрался на ограду и полетел кубарем по дороге.
Пришел в себя лишь тогда, когда кто-то обдал меня водой из ведра. Передо мной было пепелище: ни дома, ни забора не осталось. Чудом уцелел лишь черный остов дуба.
Прошло несколько лет. Я таки не нашел Хадду и согласился с тем, что она сгорела. Смешно, но любовь моя прошла сразу после пожара, будто удерживало ее какое-то колдовство.
Я часто рисовал горящие города, и они нравились людям не меньше, чем прежние лесные заросли. Но я создавал наравне с картинами смерти и одну картину жизни. На ней умиротворенный старик облокотился на ствол высокого дуба с густыми ветвями. Они многое повидали вместе, однако человек прожил жизнь не как дерево. Он совершал поступки, и в этом была его человечность.

@темы: Мистика, Джен, Фэнтези, Драма, Мини, G

---

Отражение

[-Tatsuru-]

Автор:  -Tatsuru-
Бета:  Toliman
Персонажи: близнецы Шинтаро Кацу и Нобору, Казумаса Шо
Пейринг: Нобору/Кацу(намек на твинцест), Шо/Кацу
Жанр: Original, POV(Кацу), Romance, повседневность
Рейтинг: R
Размер: мини (5000+)
Статус: закончен
Саммари: Я люблю тебя, я смотрю на тебя, я...

читать

Моя жизнь... Кажется, что она идеальна. Но – всякое случается. Что-то происходит, время на всем оставляет следы, бывает – все переворачивается вверх тормашками. И вот ты – уже не ты.
Я - Кацу Шинтаро, мне сейчас двадцать один год, и я учусь на третьем курсе университета Гифу. Собственно, живу и всегда жил поблизости вместе со своей семьей. Родители мои весьма лояльны, и всегда во всем оказывают поддержку своим детям. А брат… Мой старший брат - Нобору. Мое отражение, моё второе я. Ведь никто не может быть ближе, чем брат-близнец. Мы одно целое, неделимое… мне всегда так казалось. Но все закончилось.

Я люблю тебя, я смотрю на тебя, я...

Понимание, что я влюбляюсь в брата, постепенно пришло в старшей школе. Это было очень странно и непонятно для меня. Но я не испугался. Я всегда любил его, следовал за ним, но чувства начали меняться слишком стремительно. И я даже сейчас не могу понять, почему это случилось.
Сначала было восхищение.
- Нобору-кууун... - тянет наша одноклассница, Мику-чан. - Ну сыграй нам еще, пожалуйста...
В руках брата гитара и все внимание переключается на него: уверенность в глазах, красивое, с очаровательной улыбкой лицо и спортивная фигура, хорошо поставленный, звучный голос, проникновенность - все это дает возможность зацепить, быть звездой не только в нашей компании, но и во всей школе. И он поет, но я смотрю на него, не слыша слов, и на моем лице появляется счастливая улыбка оттого, что это мой брат. Мой и только мой.
Осознание же собственной глупости приходит не сразу - я жду брата на трибунах бейсбольного поля после тренировки, за которой наблюдал со времени окончания занятий, чтобы вместе вернуться домой. Но меня окликают, и я узнаю, что он уже ушел с девушкой. Да-да, Мику-чан.
Вот тут пришла ревность...
Обида гложет – брат променял меня на какую-то девчонку. Она, конечно, хороша, умна и очень милая, но это совсем не повод забыть обо мне. Тогда я и начал отдаляться от брата. Видеть зарождающиеся отношения почему-то очень тяжело и больно, хоть я и должен быть рад за него. Я отделяюсь от нашей компании и предпочитаю ходить сам и пересекаться с Нобору лишь дома, где его внимание все еще принадлежит мне.
А время все бежит. Хоть мы и поступаем в один университет, но видимся еще реже, меня заполняет тоска, я скучаю по любимому брату. Любимому? Да, вот оно! Резко и внезапно приходит ясность - это любовь. Но не братская, совсем не она. А может и не любовь. Чувство собственности? Я смотрю на него, я ревную, мне невыносимо трудно быть рядом, но еще хуже - на расстоянии.
Вместе с этими мыслями появляются прикосновения - словно случайные, словно невзначай... Но которые невозможно удержать. Смахнуть пылинку с черной ткани свитера на плече, столкнуться руками, неловко повернувшись, потянувшись за карандашом, дурашливо пихнуть в бок, смеясь. Невыносимое желание касаться, почти маниакальная страсть чувствовать гладкость белой кожи и тепло тела, хотя бы через одежду. Это становиться заметным, но остановиться невозможно, сдерживаться - нереально.
Поэтому я запросто попадаюсь - смотрю в темно-карие глаза Нобору, опуская ладони на его грудь, открываюсь, растворяюсь, теряю себя...
- Ты в порядке?
Я медлю, плохо соображая, но киваю.
- Ты бледен... Переутомился? Пошли, я помогу тебе лечь. - Он отступает, уходя из-под моих рук.
Пусто. В этот момент я чувствую потерю и понимаю очевидное. Он никогда не будет только моим, именно так, как я хочу - всецело обладать. И становится горько.
- Я сам, не беспокойся, все в порядке.
На несколько дней меня охватывает темная меланхолия, но и это состояние не вечно.

Я смотрю на себя – вижу его. Зеркала становятся моим маленьким проклятием. Любимые черты преследуют. И если раньше я наслаждался нашим отражением, сейчас – видеть не хочу. Это больно… Больно до сбитых в кровь костяшек, до приглушенного стона. Хочется вырвать это из себя. Чтобы вновь все было хорошо.
___

Изматывающий день, полный занятий, после которого даже душ и короткий сон не спасает. К ужину я так же вымотан, и совсем не хочется спускаться в столовую, расставаясь с уютной постелью. Она теплая - прогрета солнечным светом, проникшим в комнату сквозь незашторенное окно закрытый шторами участок окна.
С тех пор, как я перестал близко общаться с Нобору, мы говорим редко и за столом царит немного неловкая тишина, которую прерывает отец, включив телевизор, чтобы посмотреть новости. Где-то большие урожаи, где-то наводнения, где-то террор, где-то концерты знаменитостей, где-то гей-парад. Нобору громко фыркает и все поворачиваются к нему:
- Не одобряешь? – отец смотрит поверх очков.
- Не одобряю. – Соглашается брат. – И хоть это их личное дело, но я вообще таких людей не понимаю. Это грязно и противно. Да они еще и так демонстративно показывают себя.
- Тебе нужно быть лояльнее к людям и не реагировать так. – Мама качает головой, понимая, что Нобору сейчас сдерживает эмоции. Отец поддерживает ее и все почему-то смотрят на меня, ожидая и моего мнения.
А что я? Я молчу. Ведь по сути, я один из тех, которые там, на площади, в другой стране — и влюблён в своего брата, даже не попробовав ухлёстывать за девчонками. И несмотря на то, что я не хочу афишировать свои пристрастия, ничто не меняется.
Брат уходит к себе, и я понимаю, что его отношение ко мне, если он все узнает, ухудшится. Это будет кошмаром. Я смотрю на родителей и решаю все им рассказать. Или почти все – саму суть.
Хоть в моей семье ничего не изменилось, и меня поддерживают, как и прежде, но изменения затронули уже меня. Я раздражаюсь, срываюсь на окружающих, постоянно злюсь, пропускаю занятия в университете и даже дерусь с обидчиками. Я прокалываю ухо – как давно хотел, и крашусь, немного оттеняя волосы. Куда я качусь, к чему я иду? Сам не знаю. Но эта затянувшаяся лавина останавливается в один миг.

Я привычно смотрю в зеркало. Внутренние изменение влекут внешние, и сейчас я даже лицом совсем не похож на брата – светлые волосы все меняют. Больше не будет екать сердце, когда взгляд будет натыкаться взгляд на собственное отражение, да и Нобору ничем не скомпрометирую, ведь теперь нас очень сложно спутать
___

- Да сколько можно! – меня ловит за локоть один из сэмпаев, когда я в очередной раз ругаюсь с кем-то из нашего курса, и дело идет к драке. Он хватает меня за плечи и хорошенько встряхивает. – Что с тобой происходит?! Если у тебя какие-то проблемы – решай их, а не бесись!
- Шо-сэмпай…
И возразить нечего, Казумаса прав. Опускаюсь на пол, обмякнув в его руках. А Шо берётся доводить начатое до конца – вернуть меня нормального. Мы много говорим, я рассказываю все и получаю как никогда нужную мне поддержку.
Старания семпая действуют. Я почти прихожу в себя и меняю свою жизнь – перестаю по-свински относиться к окружающим, снова провожу много времени с Нобору, восстанавливая братские отношения и хотя бы подобие прежней дружбы, которую сам и разрушил, но все же не прекращаю ходить к Шо за советами и… решаю сменить обстановку.

- Я поживу у тебя. - Мрачно смотрю с порога на немного растерянного хозяина комнаты.
- Но...
- Молчи. У тебя сейчас нет достойных отговорок. Ты ни с кем не встречаешься, и у тебя в комнате стоит две кровати.
- Я попрошу вынести вторую!
- Тогда я буду спать с тобой! Черт... В чем дело?
- Мне просто надоело, что ты приходишь лишь тогда, когда тебе что-то от меня надо. А так, ты всегда с Нобору!
- Смирись, а?
- Делай, что хочешь! - непривычно зло бросает парень и, отступая с пути, уходит вглубь комнаты. Хорошо хоть понял, что сейчас спорить со мной бесполезно.

Переезд в тесное университетское общежитие пошел мне на пользу. Стало ещепроще общаться с домашними, особенно с Нобору. И хоть при встрече с ним мое сердце ныло, а душу заполняла серая тоска, мне не было так плохо, как раньше. Быть может, я начал излечиваться от этих чувств?
К постоянному присутствию Шо в своей повседневной жизни я быстро привык, и даже стал звать его просто по имени, хоть он поначалу и фыркал на подобные вольности. К тому же, он практически сразу разузнал обо мне всё интересующее его, и спокойно воспринял мои "странности, пороки и просто особенности", поэтому я довольно быстро посчитал Казумасу своим хорошим другом. Я стал доверять ему еще больше, я доверил ему себя.

Осматривая спортивный зал, я опускаюсь на скамью, устраиваясь удобнее. Мы договаривались с братом поиграть, но вдруг ему позвонила Мику и он убежал. Но надежда вроде как умирает последней, не правда ли?
- Все ждёшь? – Шо, потягиваясь, садится невдалеке.
- Тебе-то какое дело?
- Да так...
Раздражает... все в нём. И заинтересованное безразличие, и проницательность, и то, что он всегда рядом и не может промолчать. Все! Черные глаза и легкий запах сигарет вперемешку с неуловимым ароматом духов. А особенно - его сила, энергию которую чувствуешь на расстоянии, несмотря на его спокойствие. Я протягиваю руку и почти сдергиваю с его шеи наушники.
- Плеер... Плеер мне дай.
- Да ты особо обнаглевшее создание!
Возмущение в его голосе - лишь игра на публику и ломание, ведь в ту же секунду мне на колени ложится серебристый плеер. Проходит более часа до того момента, когда парень встает и трогает меня за плечо.
- Плеер вернешь потом. И... Он не придет, ты ведь знаешь это.

Шо пытается уберечь меня от этой глупой братской любви, понимая, что она приносит мне лишь боль. А я начинаю слишком привязываться к нему, полюбив сочетание его добродушной спокойности и резкой вспыльчивости. Но все равно удивляюсь, когда он внезапно проявляет ко мне интерес. Или просто хочет переключить мое внимание на себя. И у него это отлично получается.
Он прижимает меня к стене, а я знаю, что если начну вырываться, то на руках останутся следы.
- Какого черта?! Пусти... - шиплю, хоть так и хочется орать и пинать.
- Нееет... - противно тянет и рассматривает меня близко-близко.
Отворачиваюсь, смотрю куда-то в сторону, пряча глаза за длинной челкой:
- Я никогда не буду с тобой, зачем тебе все это?
- Хм... Да неужели? Но ты думаешь обо мне, не правда ли? Даже слишком часто…
Вот уж гадкая ухмылка! Почему-то я ничего не могу ответить - пропали все резкие, колкие слова, все силы, чтобы оттолкнуть. Противное чувство… будто я предатель.
- Забудь о нём! - он прижимается всем телом, склоняется к моей шее и выдыхает, вызывая мурашки по всему телу.
___

Врываюсь без стука в незапертую комнату.
- Пошли в зал, подеремся!
- Ну пошли... Что-то ты зачастил… - он поднимается из-за стола, потягиваясь. - В перчатках?
- Без!
Эмоции и напряжение требуют выхода. И спарринг - самый культурный из всех возможных вариантов. Сражаться с этим парнем не для того чтобы ударить больнее, нет. Скорее - чтобы он не достал тебя, увернуться, проявить реакцию. Это отлично отвлекает от ненужных мыслей и негатива.
Но не тогда, когда между ударами слова бьют больнее, задевая и без того воспаленные нервы.
- Разве тебе, кроме меня, не с кем позаниматься?
- А что такое? Я оторвал тебя от важной работы?
- Может быть.
Прерваться на серию ударов и разбежаться в разные стороны.
- А ты изменился. Не отрываешься на случайных прохожих.
Молчу, начиная атаковать. Он опытнее и выше, мне очень тяжело его достать.
- Или ты перерос? То, что Нобору не видит в тебе любовь всей жизни, больше так сильно не бесит?
- Не твое дело! - начинаю злиться и отвлекаюсь.
- А может все-таки мое? - Делает подсечку, и я падаю на спину, а он опускается сверху, потирая покрасневшие костяшки. Смотрит внимательно, будто что-то решая.
- Время надо проводить с умом. Сделаем так: десять побед - и ты полностью в моей власти
- Согласен. - Недолго раздумывая я соглашаюсь на авантюру. – Это должно быть интересно.
Моя ухмылка в ответ на его. Наверно, мы стоим друг друга. Я пожимаю ему руку и, приподнявшись, сильным ударом сшибаю его с себя.
- Но я легко не сдамся...

Время идет, насыщенное учебой и незначительными, легко стирающимися из памяти событиями.
Я лежу на спине, а надо мной нависает этот ухмыляющийся придурок. Торжество, злорадство, гордость собой – куча эмоций на его лице:
- Это была девятая победа. Не желаешь ли сразу сдаться?
Показываю «фак» и пытаюсь подняться, ноет ушибленная спина. Как? Ну как можно было забыть о дурацком споре?
- Не на того напал, - шиплю, понимая что всё это лишь дело времени, так, небольшая отстрочка. И можно было бы просто не пересекаться на ринге, но это будет не просто поражение, а позор. Но время стоит потянуть... Жизнь – сложная штука, мало ли что случиться завтра.

Проходит почти полгода, я устраиваюсь на подработку, она занимает все мое свободное время, силы и эмоции. А наш спор с Шо так и не разрешен – мы видимся лишь ночью. Но учеба заканчивается, наступает жаркое лето, можно немного передохнуть. Я стою, опираясь на ствол вишни в парке у студенческого городка, и затягиваюсь сигаретой, погруженный в раздумья.
- И кто научил тебя курить? Это вредно!
От неожиданности я чуть не разжимаю пальцы. Шо? Черт, кто бы говорил!
- Твоя же заслуга. Забыл, кто меня научил? Да и сам дымишь каждый день…
- А, точно… - он прислоняется к стволу, задевая мое плечо, и выдерживает небольшую паузу, - Знаешь, я отменяю тот наш спор.
- Чего?! С чего это вдруг?
- Мне надоело, что ты меня избегаешь…
Это не так, но оправдываться нет смысла. Сминаю недокуренную сигарету, и хватая его за руку, тяну в тренировочный зал. Покончим с этим сейчас?

Мы лежим на полу зала, разглядывая невзрачный потолок, и пытаемся отдышаться - поединок длился слишком долго, несмотря на то, что исход был очевиден - Казумаса Шо в десятый раз вышел победителем.
- Так что? Чего ты хотел? - я приподнимаюсь, чтобы лучше видеть лицо семпая. - Каково твое желание?
- Ты действительно стремишься это узнать? - мое молчание является подтверждением, а он садится, скрещивая ноги.
- Мое изначальное желание - встречаться с тобой... со всеми вытекающими последствиями. Но потом я понял, что не хочу этого, ведь ты будешь все время погружен в свою безответную любовь. А мне нужна взаимность….
Он молчит, но я и так все понимаю - стоит лишь только пожелать, и мы будем вместе.
- Ты ничего другого не хочешь потребовать, как победитель?
- Нет, мне достаточно простого признания своей крутости. - Смеется.
А я задумываюсь. Слова и действия Шо - почти признание в любви. Взаимность... Когда она у меня была? Несколько лет быть влюбленным в брата, но даже не иметь возможности признаться, чтобы не испортить хрупкую дружбу?
Шо встает и подает мне руку, а я несколько мгновений рассматриваю его: отросшие черные волосы, немного вьющиеся на концах; черные глаза, сейчас не скрытые стеклами очков, которые он порой носит; широкие плечи и красивые руки – привлекательный парень с особым магнетизмом, он действительно занимал мои мысли.
Рывком поднимаясь, я попадаю к нему в руки:
- Подумай обо всем хорошенько. А я немного подожду.

Шо... После произошедшего, мысли о нем вообще не покидают мою голову - я вспоминаю все, что произошло с нами за последний год, сравниваю его с Нобору и пытаюсь разобраться в своих к нему чувствах. Проходит больше недели, но он никак не напоминает о разговоре, будто забыл или передумал.
В один из вечеров я ловлю на себе его пристальный взгляд:
- Чего тебе?
- Грубый! Неужели нельзя быть ласковей? Или это от недостатка любви?
Он хохочет, а меня осеняет: действительно! Я тоже хочу быть счастливым, любимым, получать внимание и ласку. И только один человек желает дать мне все это… Почему бы не попробовать, пока не поздно?
Подхватываюсь с кровати и шагаю к столу, у которого сидит сэмпай:
- Поцелуй меня!
Дыхание перехватывает и я дрожу, но нет сил ждать реакции на слова, меня несет от гаммы испытываемых чувств, и я сам склоняюсь к его губам, не притрагиваясь и замирая.
- Попался... - шепчет он. - Теперь не отпущу, ты сам пришел ко мне в руки.
Мы целуемся так долго, что у меня перехватывает дыхание. Первый поцелуй для нас, первый для меня - немного неловко, но так хорошо…
Нежность и спокойная уверенность исходит от Шо: мягкие губы осторожно ласкают мои, крепкие руки осторожно сжимают мое тело, будто оковы – можно выскользнуть, но освобождаться совсем неохота. Наоборот - хочется изучать эти новые для меня ощущения, подставляться под поцелуи, чувствовать его тепло рядом с собой…

Наши отношения с Казумасой устаканились довольно быстро. Казалось, ничего не изменилось: совместное проживание, кровати в шаге друг от друга, война за очередь в душ, подколы и спарринги, его книги повсюду и моя гитара с внезапно лопнувшей струной. Но появились прикосновения, совместные вечера, появились МЫ… Я счастлив, я привык к этим отношениям, ощущению тепла, того, что не одинок, поцелуям с утра и на ночь, коротким бурным ссорам, синякам от засосов, словам любви.
Мне нравятся мелочи, из которых состоит наша реальность. Я чувствую себя живым, настоящим и… нужным Шо.
Он невыносимый. Он убирает с глаз мои отросшие пряди. Ловлю пальцы, сердито посматривая исподлобья. Толкает меня на постель и нависает сверху. Но как уступить? И я тяну его ближе, хватаясь за шею, прижимая к себе.
Он милый и беззащитный. Шо, уставший после практики и попавший по пути под дождь, в комнате сразу садится на кровать. Я стаскиваю с него одежду и наматываю на него полотенца, пою чаем и пытаюсь накормить. Но стоит мне отлучиться на секунду, как он засыпает, поэтому я лишь ерошу его волосы, укрывая Шо тонким одеялом.
Не могу уже без него. Обычный вечер, мы бездельничаем и изнываем от жары. Сижу на полу и перебираю уцелевшие струны гитары, наигрывая что-то. Шо, свесив руку с кровати, обнимает меня и тихо, еле слышно, раз за разом нараспев произносит мое имя, вызывая счастливую улыбку.
Это - наше настоящее, наполненное покоем. Именно его я так хочу удержать.
___

Жизнь... Она слишком переменчива, не стоит на месте, утягивая за собой череду событий - будничных и особенных, не меняющих ничего и рушащих устои.
Времена года сменяют друг друга, где-то уже потихоньку подступает зима. Мы с Шо уже полгода встречаемся, но между нами ничего не было более серьезного, нежели поцелуи. А как же та старая фраза: "Встречаться со всеми вытекающими последствиями"? Это беспокоит, но не могу же я настаивать...
Холодный ноябрьский вечер совсем не радует - сильный ветер, который задувает в приоткрытое окно, остужая нашу комнату. Настроения нет, и я предпочитаю мерзнуть, но не слазить с подоконника, где курю. Мысли о моем парне занимают голову с неприличной периодичностью, и я понимаю, что пора выяснить отношения. Пока не поздно.
Дверной замок щелкает, сквозняком захлопывает окно.
- Э? Кацу, ты дома? Я вернулся. - Вспыхивает свет. - В чем дело? Мало того, что куришь в комнате, выстудил её, так еще и в темноте...
- Не придирайся! - отмахиваюсь я рукой с сигаретой, нечаянно стряхивая пепел на пол. - Вот черт! Ладно, потом уберу... Шо, нам надо поговорить!
- Всё верно, у меня тоже к тебе разговор. Сейчас разуюсь...
Необычный поворот событий напрягает. Меня отчего-то волнует то, что он хочет сказать. Мы садимся на кровати напротив друг друга.
- У меня новости, и даже все хорошие. Компания взяла меня в свой официальный штат, на полную должность - я буду руководить отделом из нескольких человек.
Он улыбается, а я шепчу слова поздравления.
- Но это неважно. Суть в том, что мы переезжаем в мою квартиру! Ты ведь согласен жить со мной и дальше? – нотка сомнения слышна в его голосе. - Или?..
- Согласен! - резко обрываю его, прежде чем он начнет гадать.
- Ты хотел что-то сказать. - Напоминает он.
Черт, как же трудно-то! Как сказать? Почему мы не занимаемся сексом? Пошловато немного, но тело требует, а разум бесится, не получая полного удовольствия.
- Сэмпай... - я всегда к нему так обращаюсь, когда волнуюсь. - Ты зовешь меня жить на твоей территории, но в то же время...
- Ты беспокоишься об физической близости? - он, кажется, всё понял по моим глазам. - Я хочу впервые овладеть тобой впервые в месте более приличном, чем наша общага. Так что, готовься, на Рождество нас тут уже не будет, а значит...
- Дурак! - сержусь непонятно на что, но от сердца немного отлегает.
Все становиться становится на свои места, теперь наши отношения можно назвать почти идеальными. Вдобавок ко всему, мы договорились прямо всё обсуждать, не стесняясь и не затягивая. Это греет сердце – неужели мне все-таки дан шанс быть счастливым?

Через две недели мы переезжаем и постепенно начинаем обживаться в квартире. Она небольшая, но светлая, с балконом. Комната одна, но разделена тонкой сворачивающейся перегородкой – можно, не задумываясь, пригласить кого-то и не отвечать на вопросы непосвященных: «А почему у вас одна кровать?».
Единственное тревожное чувство, что меня беспокоит в последнее время – волнение от сокровенного обещания и связанного с ним ожидания, которое щекочет мои нервы. Для меня это неизвестность, новый опыт, а Казумаса совсем не хочет поторопиться.
Все происходит за пару дней до праздника. Выходной, но Шо на работе, а мне скучно одному в пустой квартире. Я бы вышел на улицу, прошелся по магазинам за рождественскими подарками, если бы не снег с дождем. Я просто валяюсь на диване, уставившись в потолок и не желая даже шевелится.
Ближе к вечеру раздается звонок:
- Кацу… Я уже подъезжаю. Я замерз и очень голоден, имей ввиду.
Я лишь только хмыкаю, как он отключается. Вот и занятие! Плетусь на кухню, но не успеваю ничего сготовить путного, как из коридора доноситься привычное «я дома»
- Мог бы и заранее позвонить, я бы сделал что-то особенное. Не ждал тебя так рано.
- Все в порядке… - ледяные руки охватывают меня за талию, а не менее холодный нос тыкается в плечо. Я мысленно ругаюсь и разворачиваюсь, обнимая замерзшего парня. – Не надо ничего готовить.
- Как так? Ты же сказал, что голоден…
- Да, но на обед я хочу тебя.
Кровь приливает к щекам, и я не в силах ответить ничего осмысленного. Он выключает печку за моей спиной и целует меня в губы. Поцелуй требовательный и жаркий, от таких заводишься мгновенно.
- Я буду нежен… - Шо тянет меня к кровати.
- Только попробуй по-другому. – Огрызаюсь дрожащим голосом.
- Ну… а вдруг ты сам попросишь…
Возмущаться не дают - он усаживает меня на кровать, попутно снимая мою футболку и свой галстук.
- Я люблю тебя…
Руки скользят по полуобнаженному телу, постепенно теплея от горячей кожи. Губы блуждают где-то по шее, щекоча. Я шепчу его имя, а он тянется к поясу домашних брюк, приспуская их к коленям вместе с бельем, и нежно целует след, оставшийся от резинки.
Слишком нежно, слишком откровенно, слишком… Тихо охаю.
- Мой малыш уже возбужден… - от странной интонации в голосе хочется двинуть его ногой, но я лишь неловко дергаюсь.
Через пару мгновений он освобождает меня и себя от одежды. Наконец-то можно почувствовать его сильное тело полностью обнаженным.
- Я ведь у тебя первый, точно?
А я в ответ лишь заливаюсь краской, как девчонка.
- Заткнись!
- Никак нельзя.
Ласкающие руки всюду – поглаживающие, сжимающие. От поцелуев кружится голова, сладкая эйфория заполняет тело. Увлечённый, я совсем не контролирую своих действий, и упускаю момент, когда в меня проникают его пальцы. Но дергаться уже поздно, да и незачем - слишком давно я хотел этого.
- Я думаю, ты готов… - спокойный голос Шо вселяет в меня уверенность. – Я хотел бы видеть твое лицо, но…
Но все же я притягиваю его для очередного поцелуя, перед тем как перевернуться на живот и встать на колени. Теперь не только моя душа принадлежит Шо - но и тело.
___

Праздники и подарки, время, проведенное вместе. Вместе: в постели или на улице, за руку или на расстоянии, но в поле зрения. Поцелуи украдкой, но не для того, чтобы никто не увидел, а потому, что они - слишком личные, ни с кем неохота делиться.
Идиллия прекращается через пару дней после празднования нового года вместе с телефонным звонком.
- Кацу... – тихий голос мамы заставляет меня встревожиться.
- Здравствуй, мама... Вы еще не на отдыхе? Что-то случилось?
- У нас через несколько минут посадка на самолет... Милый, Нобору заболел, у него очень высокая температура. Присмотри за ним, пожалуйста.
- Хорошо, мам. Отдыхайте и не о чем не беспокойтесь.
Я вешаю трубку и вздыхаю.
- Что такое? - меня заключают в кольцо нежных рук, из которого не хочется выползать ни под каким предлогом. Но нужно.
- Мама попросила проведать брата. У него температура. Удивительно, что он так сильно заболел, такое редко случалось.
- Значит, кто-то поделился с ним вирусом. Будь осторожен, хорошо?
Я собираюсь и, предварительно поцеловав Шо, выхожу из дома. Магазин, аптека, метро - и вот я уже у родительского дома. Он все еще родной и знакомый, но…
Брат обнаруживается в спальне, закутанный в одеяло и мокрый, как после купания.
- Привет, брат… - я рассматриваю его и сую градусник ему в зубы. - Даже не буду спрашивать, как ты себя чувствуешь.
- Зачем пришел?
- Нехорошее приветствие. Мама сообщила, что ты заболел. – Меня вдруг озаряет. – Почему Мику-чан не вызвалась тебя лечить?
- Она сама болеет.
Все так просто… Шо был прав в своей догадке – кто-то да поделился. Я спускаюсь на кухню за жаропонижающим напитком и возвращаюсь, чтобы буквально силой влить его в брата.
- Гадость! Ты же знаешь, как я их ненавижу.
- С температурой в тридцать девять положено молчать.
- Что-то ты слишком умный стал. – Он хватает меня за руку, с силой сжимая, и тянет на себя. – Ты съехал с общаги, в чем дело?
- Нобору, пусти! – я упираюсь рукой ему в грудь и прямо чувствую, как он пышет жаром.
- Отвечай! Я хочу понять все! Почему ты живешь с этим Шо?! Он сделал из тебя гея?! Если тебя необходимо ложиться под кого-то, то у тебя есть я!
О, как птичка запела!.. Слова, а тем более тон - раздражает, и я хриплю в ответ:
- Ты бредишь! Мне никогда не нравились девушки, ты прекрасно это знаешь! А Казумасу я люблю…
Произнесенные вслух слова оказываются правдой. Впервые я понял, что действительно люблю своего сэмпая. Это остужает мой пыл и, сдавшись, я ложусь рядом со сразу же притихшим братом.
- Ты счастлив с ним?
А я киваю в ответ:
- Да… Не говори, пожалуйста, нехорошие вещи о нас и нашей связи.
Он гладит меня по руке и шепчет: «Я скучал, не оставляй меня».
Я знаю, что все эти злые слова - всего-лишь болезнь, усталость, обида и братская ревность. Я ушел из дома, оставив его, хотя раньше не желал отходить ни на шаг, был его частью, его продолжением. Но даже в этом доме все должно наладиться. Я наблюдаю, как он засыпает и звоню Шо сообщить, что останусь до завтра.
Болезнь и правда отступает к утру. Исцеляются не только тело, но и душа – впервые за долгое время, за завтраком мы смеялись и дурачились.
На прощание брат целует меня в щеку:
- Прости за непонимание… - он улыбается. – Иди, строй свое счастье.

- Я дома!
Скидываю сумку и начинаю расшнуровывать ботинки, счастливо улыбаясь - я соскучился по Казу и нашей новой квартире.
- Я вижу... - холод в голосе Шо заставляет меня поднять голову в надежде понять - в чем дело? Но его строгий, замкнутый вид лишь вводит меня в ступор.
- Все в порядке?
- Все отлично. У тебя. По крайней мере, пока.
Недоумение просто переполняет меня. Избавившись от ботинок, я шагаю к нему, осторожно касаясь предплечья.
- Шо... Что случилось?
- Это у тебя надо спросить!
- Да что такое?! - ситуация начинает раздражать
Он молчит, а мне надоедает эта сцена, и я прохожу в комнату, скидывая куртку и кофту, а потом в ванную - помыть руки. Парень следует за мной, шумно дыша.
Закрыв кран, я вытираю руки и смотрю в большое зеркало. Я сам - встревоженный и отчего-то бледный, с челкой, лезущей в глаза и отросшими корнями. Жалкое зрелище. И Шо - прекрасно выглядевший, если бы не хмурое выражение лица.
- Ты любишь его?
- Что? - встрепенувшись, я поворачиваюсь. - Кого?
- Твой брат. - Он жмет меня к раковине. - Ты любишь его?
- Ну да... он же мой брат.
Шо резко дергает меня, разворачивая обратно к зеркалу, и сжимает пальцы на моем подбородке. Не очень приятно, даже немного больно.
- Но... как ты его любишь? Посмотри... твое отражение, это так просто! Тебе даже не нужно его фото, достаточно посмотреть в зеркало.
- Я люблю его, как брата.
- Разве? - в голосе чувствуется боль.
- Шо, ты... ревнуешь?
- Ты всегда его любил, сходил по нему с ума, сбежал из дома.
- Но сейчас я с тобой, если ты не заметил.
- Я хочу взаимности, слышишь?! - почти рычит мне на ухо.
- А разве это не показатель? Я ведь люблю тебя...
- Ты никогда об этом не говорил. Никогда! - его голос внезапно спокоен, но так же холоден.
- Но это ничего не значит. Я весь твой.
И это правда. Я даже сказал вчера это вслух своему брату, который ненавидит такие отношения.
- Да?
Сжимает меня в объятиях, оставляя жесткий поцелуй на шее. Больно. Щекотно от дыхания на коже. Сильные руки тянут мою футболку, грубо снимая ее. Вздрагиваю.
- Я хочу тебя. Здесь и сейчас. И ты будешь смотреть, как я беру тебя.
Такого Шо я не знаю, будто подменили. Но наше отражение не дает сомневаться.
___

Навестить брата я смог лишь через пару дней – Шо не отпускал меня ни на шаг от себя. Ну, а я плавился в смеси его страсти, ревности и любви.
Впрочем, через пол-часа спустя начала общения с близнецом, мне жутко охота сбежать в мой новый любимый лом.
- Наверное, не стоило тебя отпускать тогда, а следовало вернуть домой.
- Ноо, ты опять? Ну сколько можно, а? Даже родители смирились, лишь ты никак не успокоишься.
Нобору стоит на пороге ванной, рассматрива в зеркале моё отражение. Следит за каждым движением, пока я, наконец, не привожу волосы в порядок, перехватывая их резинкой. Он такой же, как и пару лет назад - все еще до безумия похож на меня, но атлетически сложен, брутален. Я невольно засматриваюсь на его тело. И он видит этот взгляд.
- Кацу....
- Отстань. - Отрубаю я. - У тебя тут собственнические замашки взыграли, а мне выслушивай этот несносный бред?
- Послушай! – он хватает меня за руку, дергая. – Твой взгляд, я видел его раньше, но не придавал никакого внимания. Ты ведь?
Он запинается, не в силах продолжить, а я лишь усмехаюсь:
- Ты ошибаешься. То, что я рассматриваю тебя - не больше чем эстетическое удовольствие и некоторая зависть. Ладно... мне пора.

- Ты долго...
- Опять ревнуешь? - ухмыляюсь.
- Да. И ты это знаешь, зачем спрашивать?
Казу обнимает меня со спины, а я лишь откидываю голову ему на плечо. Что это за чувство?
- Я дома... - довольно улыбаюсь. - Да, мой дом там, где ты.
- Вот-вот. Наконец ты это понял. - Он смеется. - И не будешь пропадать в чужих домах сильно часто.
- Ну... я обещаю подумать. – Я привычно ловлю наше отражение в зеркале. – Знаешь, мама пригласила нас как-нибудь на ужин.
- Как-нибудь – обязательно сходим. И хватит пялится в зеркало, нарцисс ты мой!
- Я не на себя, я на нас сморю.
И правда – сколько времени я смотрел на себя, на Нобору… Мне надоело видеть свое одиночество, лишь свое отражение. Теперь со мной Шо, теперь я буду смотреть на него. Всегда.

@темы: Закончен, Romance, Мини, POV, R, Слэш