[bibliotekaoriginalov]

Название: «Memento mori»
Автор: LRaien
Рейтинг: R
Пейринг: Мэй-Эл/Кама
Размер: мини, 6 670 слов.
Статус: закончен
Саммари: Кама — симбионт патрульного корабля «Персефона». Сходство с человеком лишь морфологическое, и Кама одинок, пока не встречает Мэй-Эл — симбионта сверхбыстрого корабля «Гермес». Между ними возникает взаимная симпатия, несмотря на то, что Мэй-Эл даже среди симбионтов — пария. Но вот незадача — «бракованный» должен умереть.
Примечания: 1) является частью вселенной «Детей Неба» (т.е. сайд-стори к «Мятному космосу»), но можно читать отдельно, тут матчасти едва ли не больше, чем каноне.
2) На фикбуке можно плюсануть тут, оригинальный пост с текстом и плюшками по нему в моем дневнике здесь.
3) Оба персонажа не имеют пола, но идентифицируют себя как «он», поэтому категория проставлена «слэш».

Патрульный корабль симбиотического типа, «Персефона». Оранжевые огоньки, мечущиеся по серым стенам, словно отлитым из стали. Ровный гул двигателя. Ритмичная пульсация искр в находящейся в алькове контактной субстанции. Её поверхность мутнеет, где-то внутри смертельно опасного вещества находится один из возрожденных древней цивилизации, один из Умбра. Он чувствует корабль, своё огромное и могучее второе тело, часть себя. Он ощущает то, что ощущают сенсоры корабля: космос, небесные тела, другие корабли, станции и… и людей внутри него самого.
Люди понятия не имели, кто он такой на самом деле. Они называли его гуманоидную форму симбионтом, называли техником. Знали лишь то, что он отличался от них, несмотря на морфологическое сходство гуманоидной формы с человеческими особями. Люди даже не понимали, кого они разбудили.
Первый приказал молчать. Первый, контролирующий всех симбионтов, королева улья возрожденных из руин Умбра. Он велел притворяться теми, за кого их приняли недалекие человеческие особи, велел подчиняться. Это было унижением, но никто не испытал столько боли от людей, сколько Первый — и весь улей выполнял приказ, не будучи в состоянии воспротивиться. Первый ждал, все остальные — тоже.
Ожидание затягивалось.

Симбионт «Персефоны» не любил покидать свой корабль. Он знал, что во вне есть люди, что их много и что они не так привыкли к техникам, как экипаж корабля. Этого хватало, чтобы ненавидеть подобные моменты.
— Давай же, — нетерпеливо переминался с ноги на ногу помощник пилота. — Медик ждет!
Не выдавая пренебрежения и отвращения ни единым жестом, симбионт встал с пола, где находился, проверяя барахлившие после посадки закрылки, и направился к шлюзам. В двадцати трёх шагах — мучительных шагах, отдалявших техника от самого себя, от корабля, — находился столик с медицинским оборудованием, за которым сидел человек с алой повязкой на плече.
— Название? — хмуро поинтересовался он у симбионта.
— Кама, номер — «три-четыре-два». «Персефона».
Медик кивнул, быстро вколол лекарство — Кама едва сдержался, чтобы не поморщиться, — и тоскливо пробормотал в сторону:
— И чего ради им надо было тащить эту заразу через половину системы? Им веселье, а мне работать сверхурочно.
Лепет человека объяснял, почему всем симбионтам космопорта приказали явиться сюда, на прививку. Корпорация перевозила опасный груз, поврежденный из-за недосмотра экипажа, и теперь все техники проверялись и получали рассчитанную на их организм защиту от вируса. Тем не менее, Кама не испытывал к паразитам-людям никакой благодарности: он понимал, что они хуже любой заразы. Техник «Персефоны» развернулся к своему кораблю, и тут увидел сородича.
Незнакомый симбионт прошел мимо, не обращая внимания на Каму, как было принято у Умбра: молчать, чтобы не выдать себя — приказ Первого. С этим и не особо хотелось общаться. Белая кожа, такие же белые короткие волосы с двумя оставленными спереди длинными прядями, окрашена лишь сиреневая радужка: в нём узнавался один из новой партии «бракованных», обладавших независимостью и менее восприимчивых к приказам Первого. Это делало их париями, с ними не общались даже свои. Но в какой-то момент захотелось оглянуться — и Кама замер, пораженный: симбионт из бракованных улыбнулся и подмигнул ему.
Техник «Персефоны» не пользовался мимикой, считая это человеческой чертой, глупым излишком. Но на лице другого симбионта это смотрелось так естественно, что Каме пришлось одёрнуть себя, чтобы не улыбнуться в ответ. Уже почти на грани слышимости, но Кама сумел разобрать, как пария называется медику:
— Мэй-Эл, номер — «семь-два-три». «Гермес».

«Мэй-Эл».
Оказавшись в алькове, Кама начал проверять системы корабля, одновременно размышляя о встрече.
«Он подмигнул мне».
Партия «три-четыре» тоже была с недостатком: биотехники хотели сделать их больше похожими на людей, одарив светло-каштановыми волосами и типичным человеческим цветом кожи, но в расчеты закралась ошибка — у всей партии линии татуировок были заметны на всю правую щеку, разрушая сходство. Это проявилось лишь тогда, когда всех «три-четыре» подсоединили к кораблям: вместе с радужкой окрасились и контактные линии на коже. Уже поздно было разделять партию с кораблями, да и не у всех это бросалось в глаза. Тоже в каком-то роде брак, но Первый не обращал на такие мелочи внимания. А вот «семь-два» были опасными.
— Он просто дефективный.
Вкрадчивым вмешательством пришло ощущение сознания Первого, вызывая на диалог.
— Интересуешься одним из выродков?
Зачем спрашивает, если знает? Затем, что хочет услышать ответ лично от Камы.
— Не я, а он, — от души подумал техник «Персефоны», сам до этого и не помышлявший о связях с кем-то.
— Забудь. Они все обречены.
После этой мысли Первый отключился, но мрачное предсказание оставило неприятный осадок. А сами «семь-два» знают, что их уже решили принести в жертву ради сохранения секретов Умбра?
Кама вдруг понял, что знают. Тот, Мэй-Эл, прекрасно осознавал, кажется, что его существование долго не продлится.
В любом случае, это неважно. Больше они никогда не увидятся.

Из-за опасности заражения все корабли на станции задержали на трое суток. Уже на второй день «Персефона» негодовала, ощущая себя запертой в тесной душной капсуле, желая обратно в космос, и потому, когда ладонь чужого симбионта коснулась обшивки возле шлюзов, Кама даже обрадовался. Выбрался из алькова и почти побежал к шлюзовой камере, уже зная, кто именно решил зайти.
У выхода стоял Мэй-Эл, прислонившись к обшивке корпуса и улыбаясь.
— Привет, — сказал он. — Не против?
Кама скрыл все эмоции, стараясь выглядеть безучастным.
— Если тебе нечего делать...
— Нечего, — быстро согласился Мэй-Эл и уселся на ступеньки шлюзовой камеры, чуть повернувшись к симбионту «Персефоны».
Замерев, Кама попытался не выдать своих чувств: казалось, ладони гостя искали не опору, а возможность потрогать поверхность корабля, нежно прикасаясь к покрытию. Будь «Персефона» менее сдержанной, менее ограниченной, её техник уже бы прижимался к технику «Гермеса», потому что его касаний хотелось ещё. От них веяло необычно приятным теплом, и Кама впервые задумался о том, о чем раньше не задумывался никогда: о возможном контакте с кем-то из своей расы. Увлекшись своими ощущениями, Кама пропустил момент, когда на корабль зашел ассистент пилота «Персефоны».
Мэй-Эл замер, напрягшись.
— А этот тут зачем? — удивился ассистент, глядя на сидящего симбионта с «Гермеса» сверху вниз.
— Обмен навигационной информацией, — спокойно солгал Кама.
— А-а-а, — протянул человек, затем наклонился к незнакомому ему технику и осторожно, словно рассматривая новую вещь, чуть приподнял его голову за подбородок, разглядывая сиреневые глаза, серьги, черты лица.
Пальцы Мэй-Эл судорожно сжались, панический страх Кама чувствовал как свой, но на лицах обоих симбионтов не отразилось ни малейшего намёка на эмоциональную реакцию.
— А у этого твоей метки на щеке нет, — прокомментировал ассистент, убирая руку. — Ладно, продолжайте обмениваться информацией, нам ещё долго тут торчать.
Как только человек скрылся, техник «Персефоны» спросил:
— Почему ты испугался?
Мэй-Эл бросил на него резкий взгляд, и Кама было подумал, что вопрос останется без ответа, но тут бракованный вздохнул и пробормотал:
— Люди опасны.
— Они-то? — Кама привык, что экипаж относится к нему, как к высокоразвитому калькулятору-навигатору, но это его устраивало. — Что они могут сделать?
Кажется, это не то, что следовало говорить: Мэй-Эл отвернулся и сквозь зубы произнёс:
— Мой экипаж не очень дружелюбен.
До техника «Персефоны» начало доходить:
— Но инструкции...
— Моему пилоту наплевать, — едко рассмеялся Мэй-Эл. — Он постоянно пьёт, ничего не соображает.
— Постоянно пьёт? — не понял Кама.
— Алкоголь, — непривычное слово резало слух и не вызывало никаких ассоциаций, но симбионту «Гермеса» оно явно не нравилось. — Эта дрянь делает людей глупыми и безрассудными. Мой пилот может весь маршрут валяться в своей каюте, а потом его ассистент пишет в отчетах о том, как тот не спал сутками, отрабатывая смены. Ассистент, кстати, вообще ненавидит биокорабли, поэтому живет где-то на Приёмной-4. Меня боится.
Люди, употребляющие сводящие с ума напитки. Член экипажа, боящийся ступить на собственный корабль. Мир Камы обогащался новыми образами с каждой фразой бракованного.
— Ты главный на «Гермесе»? — озадаченно уточнил симбионт «Персефоны».
— Я — «Гермес». Люди во мне слишком заняты собой, чтобы заметить, что я существую. Но когда замечают — лучше не попадаться им на глаза. Я с ними всего неделю, а меня пытались убить уже девять раз.
Кама молчал, не зная, что можно сказать. «Семь-два» не были связаны с общей сетью, только друг с другом и с Первым, поэтому почувствовать его мысли можно было только… но о таких отношениях Каме и думать не хотелось. Он здесь с Мэй-Эл только потому, что другой компании не предвидится. Вовсе не потому, что у симбионта «Гермеса» приятные прикосновения.
Очень приятные.
— Ладно, — Мэй-Эл поднялся и повернулся спиной к собрату. — Я обратно. «Гермес» не должен быть без меня.
Кама вздрогнул, поняв, что сейчас останется в одиночестве:
— Мэй-Эл...
— Просто Мэл.
— Мэл, ты… — техник «Персефоны» даже не заметил, как естественно начал называть сородича кратким именем, — ты ещё зайдешь?
Тот обернулся:
— У нас ещё два дня простоя, Кама. Обязательно зайду, — и подмигнул.

Мэй-Эл шагал по коридорам «Гермеса» практически бесшумно. Он чувствовал своё — корабля — тело, он знал, что пилота сейчас нет на борту, человек снова ушел «надираться в стельку» в баре. Мэл не осознавал полного значения выражения, но знал, что скоро пилот вернётся — и вернётся далеко не в лучшем расположении духа.
Дойдя до алькова, симбионт замер, потом улыбнулся и погрузился в вязкую контактную субстанцию, переливающуюся оттенками сиреневого. Только он расслабился, переходя на ощущения «Гермеса», как уютное спокойствие прервал телепатический контакт. Мэл будто наяву услышал резкий голос:
— Даже не думай, бракованный.
— Пошел к черту.
Первый не обладал полновесным влиянием на «семь-два», но от разговоров с ним это не спасало. Точнее, от перебранок.
— Ты сдохнешь, а ему ещё жить. Хочешь убить его этим?
Мэл фыркнул:
— А ты-то чего печешься о нем? Удивлен твоей заботе, думал, ты бесчувственная эгоистичная скотина.
— Мои чувства — чувства всех. Кроме вас, выродков. И они тебя не касаются. Забудь про свои заигрывания, ты сдохнешь меньше чем через неделю.
— Если бы ты сделал хоть что-то, чтобы это остановить, я бы тебя послушал. А так — отвали.
После небольшой паузы Мэй-Эл почувствовал последнюю мысль Клото перед тем, как тот отключился:
— Ты всё равно сдохнешь.
Неудивительно, что Первый ненавидел «семь-два». Неудивительно, что отдал их врагу, как бесполезную пешку.
«Семь-два-один», Деймос — мертв. «Семь-два-два», «А» и «Б», близнецы Ариадна и Миранда — уже отозваны. Нетрудно догадаться, кто будет следующим.

Кама ощущал беспокойство. Он был полностью погружен в контактную субстанцию, его сознание было неделимо с «Персефоной», но его продолжал беспокоить Мэл.
«Мэл».
Это были мысли не только гуманоидной формы, тело корабля тоже жаждало контакта. Ощущение от прикосновений симбионта «Гермеса» преследовало Каму до сих пор. Но Первый ясно дал понять — все «семь-два» обречены. Нет смысла пытаться сблизиться с Мэй-Эл, ведь он…
…он умрет.
От этого словно сдавили грудную клетку, как будто контактная субстанция стала густой и тяжелой, а на обшивку корабля обрушилось давление в сотни атмосфер, разбивая вдребезги. Улыбающийся Мэл, жизнерадостный, обещающий зайти ещё раз. Мэл, сжавший кулаки и не выдающий ничем страх от человеческого касания. Мэл, Мэл, Мэл…
Как хорошо, что между ними нет связи, что «семь-два» не обладают возможностью телепатического контакта вне своей партии, иначе бы Кама не удержался и связался бы с ним — чтобы почувствовать ещё раз. Не хотелось выдавать перед ним свои чувства, не хотелось признаваться в своей зависимости — в зависимости от смертника.
«Когда он придет в следующий раз, я не пущу его дальше порога, и…»
Бред.
Кама отлично понимал, что «Персефона» будет счастлива. Он — весь, обе сущности — не может без того симбионта-парии.

Кама почти смирился с мыслью, что Мэл ему приятен. Он признался себе, что был бы только рад его появлению на «Персефоне», но тот отчего-то медлил. Приближался момент взлёта, и когда до старта оставалось чуть больше часа, Кама места себе не находил. Он уже решился покинуть ненадолго корабль, чтобы познакомиться с «Гермесом» и узнать, что случилось у Мэй-Эл, как почувствовал его присутствие. Касание ладони, тёплое ощущение на внешней панели — это мог быть только Мэл.
В этот раз симбионт «Гермеса» выглядел несколько не в себе: он был чем-то расстроен и даже разозлён, но Каме он улыбался по-прежнему.
— Соскучился? — поинтересовался он, снова садясь на пол.
Кама затаил дыхание, стараясь ничем не выдавать восторга от того, что руки Мэй-Эл снова касались его — «Персефоны» — тела.
— Не особо. Делать здесь нечего. С людьми общаться не хочется.
Несмотря на попытки казаться равнодушным, Кама осознавал, что Мэл видит его насквозь.
— Понимаю, — усмехнулся он, поглаживая ладонью стену, возле которой сидел, и техник «Персефоны» чуть не застонал от восторга. — Я у тебя вроде «невесть что, но сойдет».
Очередное людское выражение немного отрезвило Каму.
— А ты зачем здесь? Не верю, что нечего делать. У тебя должно быть много дел — времени мало.
Сказал — и сам пожалел, что не заткнулся вовремя: Мэй-Эл отвернулся, убрав руку от чужого корабля, а «Персефона» — и Кама вместе с ней — чуть не взвыла от разочарования.
— Да, — ответил Мэл после продолжительной паузы. — Времени мало.
— Мэй-Эл, извини, я не…
— Мэл. Просто Мэл.
— Мэл, я не хотел говорить тебе это, я не хотел напоминать тебе о… о… — Кама бессознательно наклонился вперёд, не решаясь протянуть руку, чтобы коснуться плеча собрата.
— О том, что Первый пустил нас в расход в угоду людям и своему самолюбию, — ядовито произнёс Мэй-Эл, не оборачиваясь. — О том, что я скоро сдохну.
Кама выпрямился, сжав губы. В конце концов, он не виноват в том, что Первый принял такое решение. Он не обязан извиняться перед дефектным за то, что сказал правду.
— Да, об этом, — его голос звучал твёрдо. — И я не понимаю, почему ты тратишь время здесь и со мной.
«Я спрашиваю то, что имеет для меня значение. Для меня действительно важно, зачем он здесь».
Мэл замер на секунду, потом поднялся и развернулся, глядя Каме прямо в глаза. Тот не отвел взгляда, а симбионт «Гермеса», смущенно накручивая длинную прядь на палец — очень человеческий жест, но сейчас это даже показалось милым, — произнёс:
— Давай обменяемся запахом.
— Мэл, ты... — Каме захотелось озвучить свои мысли и чувства на более удобном языке Умбра, но был запрет Первого. — Ты... ты сломался?
Тот рассмеялся.
— Ты нравишься мне, Кама. А я тебе как, сойду?
Симбионт «Персефоны» молчал, изумленно глядя на Мэй-Эл и не зная, что ответить. Мэл улыбнулся:
— Кажется, очень даже сойду, — сказал он и потянулся к губам Камы.
Для того, чтобы «обменяться запахом», нужно было лишь «оцифровать» рецепторами языка немного слюны того симбионта, с кем бы ты хотел иметь общий запах, иметь связь. Раньше Кама считал, что это неприятная процедура, она не нравилась ему нахальством и черствостью, но на деле это оказалось совсем иначе. Мэй-Эл превратил простое соприкосновение в чувственное наслаждение, пройдясь кончиком языка по языку и губам опешившего сородича. Приятное тепло, эйфория от того, что Мэй-Эл касается его вот так — изнутри, проникая — это всё сводило с ума. Когда Мэл отстранился, закончив, Кама неосознанно потянулся вслед за ним, желая продлить ощущения, но тут же замер, недоверчиво глядя на новообретённого партнера. Тот ухмыльнулся, облизнувшись, и симбионту «Персефоны» осталось только замереть, с ужасом осознавая, что ничего уже не станет таким, как раньше.
— Ну, — развернулся Мэл, — теперь мы связаны, Кама. Если захочешь, можем поболтать в любое время.
И он направился к телу-кораблю, оставив Каму ошеломленно осознавать свои чувства.

Как только Мэй-Эл вернулся на корабль, тут же направился в альков. «Гермес» нуждался в своей гуманоидной части, соединения проводов ныли: пилот снова надрался в баре возле станции и заперся в каюте, горланя что-то совершенно немелодичное. Мэл поморщился: он бы с удовольствием избавился от этого существа, от клейма Корпорации — и в космос, на свободу… Но надо было лететь: старт уже назначен, и если что-то пойдет не так, начнут разбираться. Да, имевшийся экипаж был отвратителен, но хотя бы знаком и понятен, а новые чужие люди... нет, нет, лучше успеть заранее.
Погрузившись в контактную субстанцию, Мэл растворился в ощущении себя-корабля. Единственной мыслью, не относящейся к процедуре взлёта и отметке курса, было «Мы могли бы. Я и «Персефона», мы могли бы...».
А потом это уже стало неважно.

Кама растворился в ощущениях «Персефоны». Взлёт, лечь на курс, полёт. Контактная субстанция обволакивала, и от ощущения привкуса Мэла хотелось рассмеяться, но чувства отдавали горечью: Мэй-Эл обречен.
«Он умрет, и ничего нельзя с этим поделать. Мне нельзя было привязываться к нему, нельзя. Первый был прав, но… Мэл умрет, не хочу этого!»
— Эй, — раздался в его разуме знакомый голос, — я ещё жив.
Мэй-Эл уже пользовался связью между ними, легко откликаясь на мысли о себе.
— Не лезь в мой разум без спросу! — возмутился Кама.
— Мне отключиться? — насмешливо поинтересовался Мэл.
— Конечно же, нет!
По эмоциям Мэй-Эл Кама понял, что тот улыбается.
— Знаешь, — проникновенный тон заставил задрожать, будто симбионт «Гермеса» снова касался «Персефоны», — я рад, что успел это сделать, Кама. Что обменялся с тобой запахом. Даже если потом ты возненавидишь меня…
— Уже ненавижу!
— Тем проще. Но не смей думать, что я должен был поступить иначе.
— Конечно же, нет!
— Кама, ты повторяешься, — от этой мысли веяло теплом и радостью, такими светлыми и приятными, что симбионт «Персефоны» подумал о том, в чем боялся признаться даже себе.
— Я люблю тебя, Мэл.
— Я тоже люблю тебя, Кама.
Пауза была наполнена общим чувством сожаления — они оба были слишком далеко друг от друга, да и кто бы позволил? Сейчас люди, которым было велено подчиняться, управляли кораблями и их техниками. О том, чтобы соединиться с кем-то, не было и речи.
— Знаешь, — прервал молчание Мэй-Эл, — они оставили нам космос.
Ответная мысль Камы не содержала слов, только эмоции. Тепло, убаюкивающее биение сердца «Персефоны», нежность и восторг от того, что жив, что находишься среди звёзд — там, где должен находиться. Мэл ответил тем же: спокойный ритм «Гермеса», наслаждение скоростью и легкостью собственного тела-корабля. Обмен ощущениями продолжался несколько минут, но эти минуты словно вмещали в себя целый мир.
— Мэл, ты потрясающий. «Персефона» — патрульный корабль, я никогда не мчался так быстро, как «Гермес».
— Ты тоже потрясающий, Кама. Ты любуешься тем, мимо чего я пролетаю за мгновение. «Гермес» видит только бесконечные искры звёзд, проносящиеся мимо корабля в гипер-прыжке, а «Персефона»…
Они говорили о звёздах, о космосе, о полётах, о скорости, о яркой ледяной комете, встреченной патрулем недавно, об узоре из созвездий на карте. Они говорили, сколько хватало сил, желаний, мыслей. От одного телепатического контакта, молчаливого, уже было приятно, и каждому хотелось продлить удовольствие, но времени было мало.
Мэй-Эл почувствовал — сейчас это казалось очень далеким — обрыв двух родственных связей. Он закрыл эти эмоции от симбионта «Персефоны», и неохотно подумал:
— Кама, мне нужно связаться с «семь-два-четыре» и «семь-два-пять», извини…
Сожаление и понимание в ответ:
— Да, конечно. Мэл…
— Да, Кама. Я выйду на связь, как только закончу.
Благодарность, легкая нежность — как будто поцелуй в щеку, а затем Кама отключился.

Мэл немного подождал, пока его мысли придут в порядок после контакта с техником «Персефоны». Сеанс связи занял несколько часов, но Мэй-Эл не жалел ни об одной секунде этого времени. Он чувствовал — связь с Ариадной и Мирандой, принадлежащих кораблю «Кастор и Поллукс», оборвалась совсем. Значит, они, как и Деймос с «Перуна», мертвы. «Семь-два-один», теперь «семь-два-два», «А» и «Б». А он сам, Мэй-Эл — «семь-два-три».
— Альто, — позвал Мэл.
Симбионт «Охотника» откликнулся почти тут же:
— Чего тебе?
— Альто, времени мало. Подошла моя очередь, а после меня — ты.
Небольшая пауза, потом ленивая мысль:
— Да ну их всех. Меня зашвырнули на самую периферию, не думаю, что выдернут отсюда.
И Альто отключился. Мэлу он никогда не нравился — слишком уверенный в собственной безопасности. С Айсой было разговаривать приятнее, и симбионт «Гермеса» позвал своего брата, позднее всех появившегося на свет, но раньше всех подключенного к кораблю — красавице «Палладе». Когда Первый нехотя расчертил схему подключения, самым безопасным казалось задействовать Айсу, которому был предназначен транспортник. Дэймос слился с вооруженным крейсером, Ми и Эри стали частями комплекса, способного перевозить корабли, сам Мэй-Эл объединился со скоростным курьерским судном, а Альто был целым исследовательским флагманом. Конечно же, безопаснее всего было протестировать Айсу.
— Мэл.
— Айса, — Мэй-Эл объединил в одну мысль свои эмоции и информацию, которую хотел дать брату.
Тот помолчал немного, потом рассеянно подумал:
— Мой экипаж привыкает ко мне.
— Это из-за того, что ты перестраиваешь их мозг, верно? — хмыкнул Мэл. — У тебя было время, чтобы воздействовать на этих людей.
Резко — захлестнуло волной обиды, как пощечиной. Затем Айса продолжил, будто и не было этой вспышки:
— Ты тоже мог бы.
Мэл фыркнул:
— Ксенофобия Первого — единственное, в чем мы солидарны. — Он почувствовал несогласие Айсы, и уточнил. — Тебе, конечно, повезло. Если продолжишь, у тебя будет твой экипаж. Но к тому мерзкому существу, называемому моим пилотом, я и близко не подойду.
Несколько секунд тишины: оба собеседника думали о личном. Потом Мэй-Эл услышал неуверенную мысль своего брата.
— Когда я был назначен к командиру, — образ сопровождался эмоцией, похожей на нежность, — главный биотехник произнёс одну странную фразу, смысл которой я начинаю понимать только сейчас. Он сказал: «Кажется, сознательные пилоты закончились. Не завезли!».
Мэл с интересом изучал образы людей в сознании Айсы. Потом, наконец, облек ощущение в мысль:
— Тебе очень повезло, брат. Но у меня нет ничего. Биотехник постарается тянуть до последнего, но Деймос уже мёртв. Ми и Эри — тоже.
— Я знаю.
— Мы все знаем. Но ещё мы знаем, что никто и пальцем не пошевелит, чтобы нас спасти. И, в отличие от тебя, у меня нет козырей вроде любящего экипажа.
— Да.
Айса не чувствует вины или сожаления. Даже среди Умбра, он — тот ещё отмороженный. Мэл был не похож на него, но такая взвешенность ему нравилась.
— Эй, брат… — слабая мысль похожа на шепот. — Брат, я хочу жить. Ты ждешь, смотришь, двигаешь шахматные фигуры. Я так не могу, да и не хочу. Мне бы только пожить ещё чуть-чуть…
Айса не тактичен, но он не говорит лишнего; это Мэлу тоже нравится.
— Кама?
— Да, — подумав о симбионте «Персефоны», Мэй-Эл вздохнул. — Я флиртовал с ним, не надеясь ни на что, а когда он ответил мне… Это было как резкий разряд — по всему корпусу, по всему телу, но так приятно, что хочется ещё. Я люблю его. Я хотел бы дать ему всё. Но сейчас это невозможно, а потом…
— У тебя дня два, не больше, — уточнил Айса.
— Знаю, — техник «Гермеса» нахмурился.
— Пока есть время, дай ему всё, что можешь. Ты, кажется, и сам хотел это сделать. Зачем тебе я для повторения твоих же мыслей? Думай их сам. И делай. — После небольшой паузы симбионт «Паллады» добавил: — Кама не плохой.
— Он замечательный, — улыбнулся Мэл и отключился.
Закончив беседу с братом, Мэй-Эл понял, что чувствует себя увереннее. Айса давал советы, прямо противоположные требованиям Первого, и это лишь придавало решимости.
«Хочу жить. Хочу любить».
Мэл запрокинул голову, глядя в потолок алькова, но он — «Гермес» — видел звёздное небо. Там, в соседней системе, летит от одного холодного планетоида к другому «Песефона», мерцая в лучах десяти солнц. Мэй-Эл сосредоточился:
— Кама?
— Мэл? — техник «Персефоны» был чем-то занят и, кажется, напряжен. — Подожди пару минут.
Мэй-Эл беспрекословно подчинился, успев увидеть то, что видел Кама: два человеческих существа, одно уже было знакомо Мэлу и называлось ассистентом, а второе — видимо, пилот — держалось на внушительном расстоянии и выглядело раздраженным и больным. «Гермес» ощутил, что готов разнести в пыль любого, кто попытается угрожать Каме.
— Мэл?
— Кама! — встрепенулся тот. — Что это было?
В ответ — сдержанное веселье.
— У пилота аллергия на земные плоды, цитрусы. А мой запах похож на запах одного из этих видов. У пилота головная боль и стресс, мы с ассистентом пытались придумать что-нибудь.
Мэл почувствовал облегчение. Ничего серьёзного!
— Тогда пусть валит с корабля, раз не нравится.
— Он не может, — Кама, похоже, сам не до конца понимал мотивы человека, — он не хочет терять место пилота.
— Люди, — фыркнул Мэл.
— Ты не очень-то их любишь, — в мысли не было ни капли осуждения, просто принятие факта.
— Не за что их любить, Кама. Я люблю только тебя.
По телу Мэй-Эл прошла приятная дрожь от эмоций, сопровождавших эту мысль, и симбионт «Персефоны», кажется, чувствовал то же самое.
— Эй, Кама… — даже идея об этом казалась Мэлу дерзкой — сложно было довериться полностью, но он вспомнил разговор с братом и решился. — Кама, есть одна вещь, одна возможность нам быть ближе.
Техник «Персефоны» слушал, не перебивая, внимательно ловя эмоции.
— Мы, ты и я — Мэй-Эл и Кама, оба в альковах своих кораблей, в контактной субстанции, и если использовать телепатический контакт для передачи того, что ты хочешь сделать, — Мэл открыл глаза, глядя на опутанные проводами стены, — мы могли бы…
— Нет. Нет, Мэл. — Кама, напуганный самой мыслью о подобном контакте, резко сдаёт назад. — Это уж слишком.
— Хорошо. Ничего не будет. Я с самого начала не ожидал от тебя ничего особенного. — Техник «Гермеса» думает, что надо бы остановиться, но сейчас он не может сдерживать эмоции. — Ты слишком много слушаешь Первого, Кама.
И, подумав это, Мэй-Эл отключается, обрывая контакт.

«Чертов придурок!»
Кама злится, но не может понять, на что или на кого. Он чуть было не сказал Мэлу, какого черта тот наглеет с такой скоростью, но вопрос исчез раньше, чем успел сформироваться в направленную мысль — потому что Кама прекрасно знал, почему.
«Он умрет».
Симбионт «Персефоны» раньше особо не наслаждался жизнью, ему само выражение казалось приторным и фальшивым — как можно наслаждаться рабством в ожидании решения Первого? Но у Мэла было только это, и Мэл был свободен. Он не боялся, а Кама…
«Но я-то буду жить! Я не хочу…»
Тело Камы, так похожее на человеческое, не давало солгать. Сама «Персефона» — корабль — жаждала прикосновений Мэй-Эл, а уж гуманоидная форма…
«Ладно, хочу, но почему нельзя подождать с этим…»
Потому что Мэл умрет.
«Неважно. Он сам отключился. Если услышу его ещё раз, то…»

Мэй-Эл был зол, больше всего — на самого себя. Ожидать от зашоренного «три-четыре» смелости и пылкости? Ха, большей глупости и придумать было нельзя. Вынырнув из контактной субстанции, техник почувствовал повреждения — кажется, пилот опять буянил после дозы спиртного. «Гермес» работал безупречно, но неполадки надо исправить, иначе всё равно будут сбои. И Мэл отправился туда, где человек должен был исполнять обязанности пилота.
Он пришел как раз вовремя. С громким звоном бутылка с темной сладковатой жидкостью разбилась вдребезги об край панели. Будет липкий след, если не вытереть грязные потёки, но сейчас ни Мэй-Эл, ни пилоту «Гермеса» не было до этого дела.
— Чёртов мутант! — хрипло пробормотал пилот, завидя симбионта. — Ты всего лишь чертов мутант!
«Если быть точнее, бракованный. Ошибка в расчетах биотехников».
— Ходит по кораблю, по моему, мать твою, кораблю! — хриплое ворчание продолжилось, потом вдруг снова превратилось в крик: — Ты хочешь, чтоб я сдох, да? Чтоб я сдох здесь от голода и жажды, а сам будешь летать, будто... будто ты — человек?
«Если бы кого-то могла обмануть моя внешность, я бы всё равно не захотел называться одним из вас».
— Я убью тебя раньше... — выговорил пилот, сжав в толстых пальцах горлышко от бутылки, оскалившееся осколками стекла. — Я убью тебя, чертов мутант...
Мэй-Эл не хотелось этого делать, но выбора не было: блоки Корпорации не позволили бы причинить вред человеческому существу. Даже сейчас что-то на краю сознания требовало подчиниться, покорно дать себя искалечить: ведь какая разница, пара часов в алькове — и как только что из колбы...
Симбионт нахмурился, и тут же кабели корабля, проложенные вдоль стен, обвили ноги и руки человека, не давая шевельнуться. Мэй-Эл приблизился к нему настолько, чтобы можно было стоять, глядя в заплывшие жиром глаза, не теряя сознание от запаха перегара.
— Я сам убью тебя, — техник едва удержался от того, чтобы произнести ругательство на своём языке, но человек не пережил бы этого, — если ты продолжишь. Иди в свою каюту и напейся там хоть до зелёных чертей, — это выражение Мэй-Эл слышал от ассистента, и оно пришлось Умбра по вкусу, — но если ещё хоть раз попробуешь навредить мне или мне — «Гермесу», я убью тебя.
— Ты... ты не можешь... — просипел пилот, вспомнив о блоках Корпорации.
— Я могу убить тебя, человек. — Мэй-Эл блефовал, но знал, что эта тварь побоится проверять. — Я дефектный, бракованный, ошибка системы. Я могу выпустить воздух из корабля, а потом сказать, что ты просто промахнулся мимо нужной кнопки, пьяная обезьяна. — Ещё одно выражение ассистента «Гермеса». — Понял или мне начать открывать шлюзы?
Угроза сработала. Страх оказался сильнее алкогольных паров, и пилот, пошатываясь, побрел к себе в каюту. Мэй-Эл проследил, чтобы замок на двери оказался заперт, затем направился в альков, поглаживая кончиками пальцев стены корабля.

В алькове было спокойно и хорошо. Мэй-Эл был благодарен Клото за то, что тот отстоял неприкосновенность этого места, сердца корабля и места уединения гуманоидной части Умбра. Нырнув в контактную субстанцию, техник первым делом попробовал позвать симбионта «Персефоны».
— Кама...
— Да? — неожиданно быстро откликнулся тот.
— Вы у третьей луны...
— ...восьмого планетоида системы Бета-игрек, да.
Тёплые и согревающие эмоции, будто и не было предыдущего разговора, но спрашивать не хотелось — вдруг снова разлад? Мэй-Эл улыбнулся.
— Посмотри на семнадцать градусов выше.
Почувствовав восхищение «Персефоны», он поспешил объяснить:
— Это из-за вспышек той звезды. Вторая луна и первая закрывают друг друга, и получается что-то вроде космической радуги...
— Замолчи и дай посмотреть, Мэл.
Мэй-Эл видел то, что видел Кама, и тоже замер от восторга, глядя на переливы спектра в облаке пыли. Эта тишина — их тишина, тишина на двоих. «Гермес» — и симбионт, и корабль — дышал в унисон с «Персефоной».
— Мэл, — тихая неуверенная мысль нарушила молчание, — я подумал о том, что ты мне сказал в прошлый раз. Про…
— Про возможность сделать это, используя телепатическую связь.
Кама, кажется, смутился.
— Да. Я хочу попробовать.
— Всё в порядке, — Мэй-Эл пытается передать умиротворение, чтобы тот так не волновался. — Просто доверься мне, а я доверюсь тебе. — Почувствовав неуверенность, он добавил. — Спокойно, Кама, я тоже делаю это в первый раз.
Для подобного нужен другой уровень контакта. Чувствовать другого, как самого себя — не гуманоидную форму, а корабль, его сенсоры, его каждую часть… Окунувшись в непривычные ощущения, Кама вдруг понимает, что Мэл уже готов, ждет только его действий, не смея в этот раз начинать первым. Эта забота неожиданно трогательна, и симбионт «Персефоны» делает первый шаг.
«Коснуться тебя».
Один из проводов «Гермеса» осторожно ползет по бедру Мэй-Эл, ведомый желанием Камы, и тот чувствует — будто прикасается сам. Мэл выдыхает, запрокинув голову, и хочется его обнять, погладить по щеке, пройтись ладонью по волосам — и Кама может сделать это, может почувствовать тепло кожи Мэй-Эл, ощутить объемную вязь сиреневых контактных линий, пригладить растрепавшиеся пряди. Захлебнувшись ощущениями, симбионт «Персефоны» забывает обо всём, исследуя Мэла, узнавая его по-новому: как вздрагивают его пальцы от касаний, как чувствительны контактные линии на его шее — раньше Кама и не думал, что можно получать от этого удовольствие. В тот миг, когда он изучал шрам на плече, зачем-то оставленный и не залеченный «Гермесом», Мэй-Эл словно переключился, отбросив пассивность. «Персефона»… нет, Мэл. Это он прижался к Каме, он гладил его бедра, спину, грудь; это его прикосновения заставляли забыть обо всём, забыть о том, что это иллюзия, и уже видеть в своём сознании, как двое становятся одним.
«Мэл, я люблю тебя».

Кама очнулся от этого не сразу. Мэй-Эл держал с ним контакт, пока техник «Персефоны» не пришел в себя полностью, и только потом, когда — Кама тоже это почувствовал — пришел вызов с какой-то из станций, неохотно завершил сеанс связи.
Некоторое время Кама находился в контактной субстанции: кожа будто пылала от прикосновений — иллюзорных, но кажущихся настоящими. Хотелось растянуть этот момент, сладкое послевкусие, но — симбионт был нужен своему кораблю. «Персефона» нуждалась в помощи, ассистент не мог разобраться в проблеме, а пилот следил за полётом.
Поломка была устранена легко: Кама срастил поврежденные контакты, прислушался к телу-кораблю, и затем неохотно произнёс в сторону находящегося рядом человека:
— «Персефона» снова совершенна.
Тот кивнул, принюхиваясь, и неожиданно спросил:
— Эй, что с твоим запахом?
— Запахом? — Кама растерялся, но виду не подал, безразлично глядя на ассистента.
— Да, — человек пожал плечами. — Раньше это было похоже на мандарины, а теперь добавился такой легкий оттенок сирени, кажется.
Никак не отреагировав на это замечание, Кама поднялся, прошел мимо ассистента и только в алькове позволил себе улыбнуться.
«Его запах теперь действительно сливается с моим».

Мэй-Эл, всё ещё думая о контакте с Камой, взглянул на информацию с датчиков «Гермеса», выискивая сообщение об изменении курса. Найдя указание, Мэл недовольно поморщился.
Поступил приказ: прибыть на Приёмную-1, принять на борт офицера и перевезти его в пока неизвестный пункт назначения. Вздохнув, Мэй-Эл соединился с навигационной системой «Гемеса», скорректировал курс, затем осторожно позвал техника «Персефоны»:
— Кама?
Тот откликнулся немедленно:
— Мэл! Что случилось?
— Я меняю курс. Не теряй, хорошо?
От ответной мысли словно обдало теплом:
— Обязательно.

Смена курса не занимала много времени, но требовала полного единения симбионта и корабля. Мэл не стал возвращаться в альков, а переместился к кают-компании, недалеко от шлюзов — чтобы лично увидеть офицера Корпорации. Как и любой другой симбионт, Мэй-Эл не терпел чужаков, и ждал от гостя только неприятностей, поэтому он прислонился к стене, дал проводам «Гермеса» прицепиться к своему похожему на человеческое телу, затем начал корректировать параметры полёта. Закончив, Мэл хотел сразу окликнуть Каму, но ощутил другой разум, и, поморщившись, подумал:
— Какого чёрта, Первый?
— Это я должен спрашивать, дефективный. Я сказал тебе держаться от нормальных подальше.
— А я послал тебя.
— Ты, — Мэй-Эл с удивлением понимает, что Клото действительно в бешенстве, — ты — тупой ублюдок! Если тебе так хотелось поебаться прежде чем сдохнуть, то мог бы сделать это с кем-то из таких же выродков!
— Заботишься о своих послушных марионетках, — Мэл понимал, что в чем-то Первый прав, но соглашаться с ним было последнее, что бы Мэл сделал. — Да если бы не врожденная безвольность, у меня разве вышло бы так легко подкатить к нему? Будь у него характер, Первый, он бы послал меня раньше, чем я к нему прикоснулся.
Клото даже не стал формулировать свой ответ словами, просто ударил вспышкой ярости и отключился, оставив Мэй-Эл размышлять. Техник «Гермеса» не задумывался раньше, почему Кама так легко влюбился в него, в обреченного и бракованного. Жалость явно была тут ни при чем, «нормальные» не способны были её испытывать.
«Почему?»
Сам Мэл действительно ни на что не рассчитывал. Просто встретил симпатичного собрата, улыбнулся, «подкатил» и — с удивлением обнаружил, что действительно хочет быть вместе. Тогда казалось, что покладистость Камы закончится на предложении «обменяться запахом», но и там симбионт «Персефоны» повел себя пассивно, позволяя Мэлу всё. А после ещё более тесного контакта… Мэй-Эл был удивлен тем, что Кама получал от этого удовольствие, не просто принимая, а требуя и получая, и Мэлу это нравилось не меньше.
«Просто он тоже любит меня».

На Приёмной-1 «Гермес» оказался через полчаса — корабль оправдывал своё название. Замерев после посадки, техник сосредоточился на ощущениях гуманоидной формы и вгляделся во взошедшего на борт «Гермеса» офицера.
Тот явно был не из мелких сошек, следовало бы быть осторожнее, но Мэл едва удержался от того, чтобы выкинуть человека с корабля. У офицера был взгляд хозяина положения, владельца всего, на что этот его взгляд падает. Растительность на лице, за которой явно следили, грубые черты лица — всё это казалось знакомым, но из чьих-то чужих воспоминаний, и времени на тщательный анализ не оказалось.
Офицер подошел к пилоту, кажется, почти трезвому в честь такого случая: этот пройдоха всегда чуял визиты начальства и успевал принять соответствующий вид. Но, похоже, это не обмануло опытного человека из Корпорации, он хмыкнул и заявил:
— Мы забираем корабль.
На секунду повисла звенящая тишина. Мэл затаил дыхание, следя за двумя человеческими существами.
— Что? — тупо пробормотал пилот «Гермеса», не осознавая происходящего.
— Мы забираем корабль, — отчетливо повторил офицер, поморщившись. Его взгляд упал на симбионта, на лице тут же появилось выражение хорошо скрываемой неприязни. — Мэй-Эл, верно? Ты нужен нам на станции…
— Вы хотите меня убить, — облизнув пересохшие губы, Мэл сделал шаг назад, коснувшись кончиками пальцев переборки корабля. — Я знаю, вы хотите меня убить.
— Почему сразу убить? — офицер улыбнулся, но в ледяных глазах всё ещё было презрение. — Ты можешь помочь нам, а мы поможем тебе…
На секунду у симбионта возникло желание выпалить служаке из человеческой организации всю правду об Умбра, но…
…но этот приказ был сильнее Мэла. Сильнее любого, кроме Первого, который этот приказ и отдал.
— Ни за что, — техник «Гермеса» сжал кулаки. — Катитесь к чёрту.
Офицер как будто ожидал такого ответа. Он рванулся к симбионту, не ожидавшему нападения, повалил его на пол и заломил руки за спину. Пока Мэл пытался прийти в себя после резкой вспышки боли, человек достал одноразовый шприц, в котором уже был необходимый препарат, и, отдернув закрывавший шею воротник комбинезона, ввел технику полную дозу. Затем встал, отряхнув руки и одежду, которой касался симбионта, и скрестил руки на груди, насмешливо наблюдая за Мэй-Эл.
Тот не мог подняться сразу. Введенный состав не давал сосредоточиться — иначе бы Мэл уже вышвырнул людей с «Гермеса». Он словно растворял сознание, отуплял, и когда человек Корпорации приказал встать, Мэй-Эл послушно поднялся на ноги, обратив затуманенные глаза на человека.
— Веди «Гермеса» к Заводской-1, урод. И быстро. Потом сядешь, заглушишь двигатели, выключишь корабль и пойдешь туда, куда я скажу, понял?
— Понял, — глухо откликнулся Мэл.
Офицер довольно улыбнулся, презрительно глядя на симбионта.
— Тогда выполняй.

Кама не мог найти себе места от беспокойства: связь с «Гермесом» будто кто-то глушил, но это было невозможно, а значит, что-то случилось с Мэй-Эл. Казалось, в «Персефоне» пробоина, и в вакуум улетает прочь всё тепло, всё дыхание, но это было лишь призрачное ощущение — потому что не хватало самого важного.
Внезапно в сознании отчетливо раздалось:
— Кама, прости.
— Мэл?! — в эту мысль симбионт «Персефоны» вложил всё своё беспокойство, весь свой страх, который пережил, не будучи способным связаться с партнером.
— Я ничего не мог сделать. — Мысли Мэй-Эл тусклые, он будто сломлен, и Кама уже понимает, что это значит, но не хочет признавать. — Я не могу изменить ничего. Извини.
— За что ты извиняешься? — несмотря на телепатию, Кама не знает ответа на свой вопрос. — Если за то, что ты был со мной, и…
— Я не жалею ни о секунде этого времени, — тон стал увереннее, будто Мэл начал приходить в себя. — Прости за то, что это закончилось вот так. Я могу оставить тебе только призрак, память обо мне.
Кама застыл, чувствуя разливающийся по телу ледяной ужас. Корабль будто попал в пропасть ниже абсолютного нуля, невозможную, но сейчас «Персефона» замерла в страхе.
Кама понял, о чем говорил Мэй-Эл. Он говорил о той сети, что объединяла всех симбионтов, центром которой был Первый. Если бы кто-то из Умбра погиб, его память и эмоции остались бы с коллективом, но…
…но «семь-два» не были связаны со всеми, только между собой. И сейчас Кама осознал, что это означает.
— Ведь ты не часть НАС, Мэл! Ты исчезнешь, когда они убьют тебя.
— Тише, Кама, — мысли Мэй-Эл текли спокойно и размеренно. — Я — часть тебя. И я не исчезну. Я не хочу оставлять тебя, Кама, не хочу умирать. Но послушай, пока у меня есть время, слушай и запоминай. Я хочу, чтобы ты жил. Чтобы ты был счастлив. Чтобы космос был в тебе и вне тебя, сейчас и отныне, — техник «Гермеса» употребил одну из формулировок Умбра. — Живи так, будто я жив. Тебе будет больно сначала, извини. Но найди в себе силы жить дальше. Я хочу, чтобы ты это сделал.
— Я не хочу забывать тебя, Мэл!
Он плачет, вдруг понял «семь-два-три», Кама плачет. По-человечески, его гуманоидная форма плачет, а в контактной субстанции растворяются солёные капли слёз.
— И не надо. Не забывай меня. Улыбайся так, как ты улыбался бы мне. Живи так, как жил бы при мне. Я умру здесь, но в тебе я буду жить, и — не плачь. Когда плачешь ты, я тоже не могу сдержать слёз.
— Лжец!
Мэл кивнул, будто самому себе.
— Не я, не Мэй-Эл. Посмотри, Кама, плачет «Гермес».
Мысли Камы в беспорядке. Он не сразу сосредотачивается на связи с «Гермесом» — тем более, корабль отделен от техника, даже сам Мэл не имеет с ним четкой связи, но он знает: «Гермес» плачет. Корабль готов умереть вместе со своим симбионтом, но Мэй-Эл не желает этого и велит «Гермесу» прекратить.
— Лучше отключись, Кама, — советует он. — Лучше сейчас.
Симбионт «Персефоны» переключается с его корабля, сосредотачивается на Мэй-Эл. Видит то, что видит он, чувствует то, что чувствует он. Чувствует, глядя на человека, который уже убил его брата и сестёр. Зная, что вот-вот умрет.
«Мэл, я с тобой. До конца».
Техник «Гермеса» отвечает эмоцией нежности, он тронут и не знает, что можно сказать; но слова не нужны.
— Последний шанс, урод. — Офицер держит в руках лучевой пистолет, и совершенно очевидно, что будет в случае неверного ответа.
— Нет.
Это слово произносят оба — и Мэй-Эл, и Кама, хотя говорит Мэл. Человек пожимает плечами, направляет оружие на симбионта и стреляет. Легко, без каких-либо угрызений совести убивает того, кто Каме дороже всего.
«Мэл!»
Он ещё жив. Умбра устроены иначе: организм техника способен пережить даже дыру в груди, но только если есть возможность добраться до алькова, окунуться в спасительную контактную субстанцию, чтобы восстановиться. Но альков — и «Гермес» — далеко. Поморщившись, офицер приказывает одному из рядовых:
— Убери этот мусор, — потом добавляет команду уже по внутренней связи. — Отправьте сигнал на «Охотник», мне нужен следующий.
Чужие руки — руки человека — небрежно схватили тонкое запястье симбионта, предназначенное для точной работы с системами корабля, и потянули за собой, в соседнее помещение, где отходы станции одной вспышкой жара превращались в ничто, в пыль. Мэй-Эл понимал, что должен чувствовать жуткую боль, но её не было — часть сознания просто отключилась, Мэл терял сознание, но телепатический контакт не разрывал.
«Мэл, Мэл, Мэл…»
«Тише, Кама». Хотелось сказать, чтобы симбионт «Персефоны» перестал испытывать такую боль, чтобы не лил слёзы, чтобы успокоился, но сил на это уже не было.
«Мэл, я люблю тебя. Я буду помнить. Я сохраню тебя в себе».
«Я тоже тебя…»
Одна жаркая вспышка — и искореженное тело исчезает, рассыпавшись горсткой белого пепла.

Каме требуется два дня, чтобы принять это. Двое суток он существовал, не осознавая и не принимая, не понимая ничего. Даже Первый его не трогал. «Персефона» лишь существовала, её техник подчинился инстинктам и заложенной программе, уйдя в себя. А затем вдруг будто проснулся.
«Мэл убит».
Мэй-Эл больше нет, и осознание этого накрывает с головой, топит и утаскивает в бездну, но вместе с этим звучат его слова: «Не забывай меня».
Не забуду, Мэл, не смогу забыть, думает Кама, привычно обращая свои мысли к партнеру — но там пустота.
«Улыбайся так, как ты улыбался бы мне».
На гладкой поверхности энергетической панели отражается неуверенная улыбка. Кама правда пытается, но выходит не так, улыбка ненастоящая, неискренняя, неживая.
«Живи так, как жил бы при мне».
Кивнув собственному отражению, Кама вытирает слёзы. Еле слышно, чтобы никто не заметил, шепчет на родном языке слова клятвы, обещая помнить, улыбаться и — жить.
«Я сохраню тебя в себе».
Отражение больше не имеет значения. Главного в нём всё равно не разглядеть.
Кама надеется, что это самое главное действительно есть.

Одиночество техника «Персефоны» прервал ассистент, которому как раз что-то требовалось в этом же помещении. Привычно пройдя мимо, человек вдруг развернулся и пристально посмотрел на симбионта, глядя прямо в лицо. Его брови чуть приподнялись, Кама не сразу вспомнил, что это за эмоция, но когда тот подал голос, всё стало ясно.
«Изумление».
— Эй, — удивился ассистент пилота, глядя на лицо техника, — что с твоим глазом?
У Камы не было ни малейшего желания обсуждать свою внешность с кем-либо.
— Ничего.
— Твой левый глаз другого цвета, — не унимался человек. — Он сиреневый.
Кама замер, потом сосредоточился на внутренних сенсорах «Персефоны», увидев свою гуманоидную форму со стороны. Кожа, похожая по цвету на человеческую, каштановые волосы, правый глаз – оранжевый, с оранжевыми линиями татуировки на щеке, а левый… радужка окрасилась в сиреневый.
«Мэл».