Дебютная и, надеюсь, не последняя запись в этим прекрасном сообществе.
Надеюсь на конструктивные отзывы.
• Название:
Тавро• Автор:
Mdm iCat• Бета:
JanaDetected• Рейтинг:PG - 13
• Пейринг: Иван Евгеньевич/Сергей Николаевич
• Размер: Мини
• Статус: закончен
• Саммари: что если влюбился в своего коллегу-преподавателя? Учитывая, что вы оба - мужчины на территории современной страны СНГ. Как же быть?
• Предупреждение: гомосексуальные отношения, несколько матов, описание от первого лица
Такая практика, можно сказать, норма в нашем университете. Встречи без галстуков. Проще говоря – все упиваются в драбадан, скорее мужское, чем женское общество, пьяный треп. Жены – дуры, любовницы тоже, дети - избалованные идиоты, которые не ценят родительских стараний. Все по кругу, с пусканием в маты-перематы, хотя начало посиделки было вполне оптимистичным. Я хотел было перестать на них ходить, но пару посиделок назад пришел еще один преподаватель. Это и стало возбудителем моей болезни.
Сейчас этот возбудитель сидит напротив меня и очень весело шутит на тему студентов – эту тему исчерпать нельзя. Мне иногда кажется, что я сорвусь и подкараулю его в темном углу академии - изобью до смерти. До закатившихся и безжизненных черных глазенок. Как у него так выходит? Шутит весело, задорно, а глаза карие, тоскливые, как у пса цепного. Хотя я знаю его цепь – он, не стесняясь, сам о ней поведал – жена и трое детей. Крепкая тяжелая цепь. Он сосредотачивает в себе все то, от чего я бежал – тощее, долговязое тело, очки в квадратной оправе, скуластое лицо, неизменные джинсы. И сигарета за сигаретой, дым которых он жадно вдыхает. Я не стал им - пошел в качалку, ел как на убой, сменил очки на линзы, стригусь «под бандита», даже курить бросил. Это было когда-то. А сейчас я очень хочу повернуть все назад, чтоб стать его копией. Просто потому, что я ненавижу его. Потому что я хочу его до «мокрых» снов и невозможности выдержать его прямой взгляд.
...Как голодный пес, я наблюдаю за ним, запоминаю каждый взмах руки и каждую короткую улыбку. Тяжело быть геем в среде натуралов. Особенно если выглядишь и ведешь себя как в доску свой. Обсуждаешь со всеми женщин и их закидоны, а у них закидонов много, машины и ужасное правительство. А смотреть при этом на одного, и его прямой взгляд, как тавро, душу метит, до крови, и твердить себе все время «нет, нельзя, нельзя, нет» еще больнее. Он старше меня на двенадцать лет, хотя меня это волнует в последнюю очередь. Он из тех, которые тощи и нескладны как подростки даже в шестьдесят, а ему до этого срока еще долго.
Эта нескладность горячит до одури. Иногда кажется, что сорвусь, припру его к стене и миллиметр за миллиметром буду кусать и вылизывать его тощую шею, узкие плечи, выпирающие косточки ключиц. Пока не задумываюсь о том, что он натурал до мозга костей, учитывая, что все его дети от разных женщин, а нынешняя жена еще не собирается рожать. Пока не понимаю, что после этого я вылечу с теплого места не успев глазом моргнуть. Не та у нас страна, чтоб о правах своих кричать, нравы не те. Законодательная база хорошая, но с нашим менталитетом – а толку? Выпрут меня по-тихому, вручат билет волчий, чтоб жизнь малиной не казалась и еще пальцем тыкать будут – пидорас, коллегу чуть не изнасиловал. Это в Европе старой можно парад поднять, под стенами парламента с плакатами постоять и все поймут, что это ничем не лучше приставаний к женщине. Но не здесь, определенно, только не здесь.
За мою болезнь садили еще в двадцатом веке, а некоторые страны садят до сих пор - я хочу мужчину. Но жить спокойно и деньги приличные получать я хочу больше. Совсем немного, но эта капля помогает мне не потерять рассудок. Но я его не только хочу, вот в чем проблема. Я хочу, чтоб на его душе мое клеймо стояло и не вытравить ничем. Хочу жить с ним под одним потолком, слушать его чуть скрипучий прокуренный голос каждое утро, сталкиваясь с ним плечами в дверном проеме. Пить с ним, есть с ним, спать. Просто спать, можно и без секса. Чтоб наблюдать, как он спит на второй половине кровати, а его темные с серебром пряди разметались ореолом вокруг головы. Как хорошо, что мы даже не с одной кафедры, а то сорвался бы давно.
- Чего задумался, Иван Евгеньевич? – я, погруженный в свои мысли, не заметил, как потихоньку потянулись к озеру преподаватели и мы с ним остались на прогалине одни. Он прикуривал, ловя пламя кончиком сигареты. Ничего более впечатляющего я в жизни не видел. – Или ты плавать не умеешь?
Он смотрел прямо, без вызова, устало, будто ему не сорок пять, а по меньшей мере семьдесят, улыбался краем рта. Это просто невыносимо. Повалить на траву, вырвать сигарету изо рта и трахать до хрипоты, чтоб у него от стонов дыхание перехватило. Чтоб глаза из усталых стали мутными от желания, влажными, скулы покраснели, губы кровью налились.
- Умею. – я потянулся и улегся животом на траву, чтоб скрыть стояк. Было немного страшно, что он может заметить, очень уж наблюдательный. Тем более трава высокая, зеленая, такая весенняя. Уже через месяц он выгорит и от этого буйства и явного расточительства зеленой краски ничего не останется. Даже жаль немного. – Просто вода холодная, Сергей Николаевич.
Он весело хмыкнул, качнул головой в знак согласия. Потом встал и потянулся всем телом, как большой кот, серый свитер задрался так, что было видно кожаный ремень на его джинсах и край впалого белого живота с темной дорожкой волос чуть ниже пупка. Еще раз затянулся сигаретой. Я сглотнул, надеясь, что он не услышал. Нельзя, нельзя, но, Боже мой, как же хочется… Мой персональный Ад с райскими видами дикой природы. Он подошел ко мне и улегся на траву рядом, едва не зацепив меня острым локтем.
- Извини. – он слегка склонил голову не отрываясь глядя мне в глаза. Я и сам не могу оторвать взгляда от его темных глаз. Казалось бы, в них небыло никакого посыла, эдакий вакуум неопределенности, но от него нельзя было оторваться. Но я собрал волю в кулак, кивнул, потому что дыхание уже перехватило, и уставился на озеро, в котором ректор бодро плыл рядом с одним из деканов толи на скорость, толи просто так.
Мы молчали. Он докуривал сигарету, задумчиво глядя на воду, а я боковым зрением смотрел на него. Это сильнее меня. Я замечал детали – морщинки, торчащие хохолком на затылке волосы, тонкие нити седины в которых были едва заметны. То, что у него красноватые, будто обветренные, ладони, слишком маленькие для мужчины, учитывая, что он механик. Тонкий шрам на шее, родинка на мочке уха. Если бы я умел рисовать, то вся моя квартира была бы обвешена набросками его натуры. Как хорошо, что я не умею рисовать.
- Не ломай себе жизнь, солнце. – вдруг тихо сказал он, туша сигарету о кончики пальцев. Я потрясенно замер, глядя на его опущенную голову, краснеющие пальцы и окурок, который тонул в зелени. – У этого нет будущего. Заведи себе женщину и забудь как страшный сон.
Меня будто заморозило изнури, я не мог пошевелиться. Он все видел и все понял. Эти слова «наших отношений» повисли в воздухе, хотя их никто не произносил. Но они там были и они ощущались почти физически. Меня накрыл страх, потом стыд. Как в двадцать лет, когда отец увидел меня и моего тогдашнего парня. Он так ничего мне и не сказал тогда, а когда я вызвал его на откровенный разговор, то видел, как я ему противен, но он, сцепив зубы, говорил «ты все равно мой сын».
- Не могу. – сказал я в ответ. Он поднял на меня взгляд, тяжелый, грустный и какой-то затравленный. Улыбнулся углом рта, потянулся в нагрудный карман за еще одной сигаретой, но я перехватил его руку. Я ожидал вопля, вырываний, страха, отвращения, но видел только волчью тоску. Не пес – волк, бешено завывающий на диск луны каждую ночь.
- Кто еще знает? – мой хриплый шепот прозвучал противно, это даже я понял. Ничего кроме страха в голосе. Он приподнял бровь и осторожно, как из захвата младенца, высвободил свое запястье из моей руки. Достал пачку из нагрудного кармана и задумчиво вертел в ладонях.
- Никто, я думаю. Ты хорошо маскируешься, не будем шокировать население. – он сунул пачку обратно в карман и начал подниматься. Я не стал его останавливать, хорошо, что он вообще никому больше не сказал и явно не собирается. Спасибо. Я могу жить дальше. Просто жить со своими снами и мыслями наедине. Лучше бы сказал, замарал свой светлый образ, прошло бы, наверное. – Не ломай наши жизни, солнце. Не надо.
Наши? Какие наши? Разве его семейную и мою тоскливую жизни можно назвать нашими? Меня будто поразило громом. Я такой дебил иногда. Хорошо, что только иногда. Глядя в его глаза снизу вверх я искал отголоски чего-то. Искал и находил. Нас двое. Нас всегда было двое. Мы были в одной лодке, но, по-моему, я пришел туда вторым. Он тоже. Сергей Николаевич, Сергей, о котором я только мечтал, тоже…
- Давно? – коротко спросил я. Он замер, как подстреленный зверь, дорого заплативший за прогулку в охотничьих угодьях. Ну чего мне стоило его отпустить? Ничего, но я не мог, он сам шел ко мне в руки, слишком долго я его хотел. Слишком долго мучился, я вымолил и выстрадал свое право знать. Хотя бы просто знать, не говоря уже большем.
- Да. – он смотрел в мои глаза, ставя в моей душе тавро за тавром, как на скот. И не нужно себя утешать, что оно там было до этого, это всегда больно как впервые. Похоже, я становлюсь мазохистом. Тавро за тавром, бармен, повторить. Только не останавливайся. Все что угодно, только не останавливайся, не переставай смотреть так. – Но это ничего не значит.
Он ушел, я больше не мог его удерживать. Подниматься с травы не хотелось, новое знание придавливало к земле. Хотелось напиться, чтоб эти глаза чудились мне на каждом углу. Еще посмотрим, Сергей Николаевич, значит ли это хоть что-то. Еще посмотрим.