Весенний конкурс. День первый

[bibliotekaoriginalov]

Автор: засекречено
Бета: засекречено
Название: (оно же тема) Последний секрет
Предупреждение: нетрадиционные отношения и прочие надругательства над общепринятыми моральными устоями.
Рейтинг: PG.
Жанр: фэнтези.
Описание: Почуяв смерть, Его Величество вызывает к себе внука-бастарда и сообщает, что за душой имеет одну маленькую тайну. Его туманные намеки отправляют юношу вместе с верным слугой на поиски последнего монаршего секрета.

- Ты знаешь, тот снег, что выпал вчера – моя вина, - произнес я задумчиво, наблюдая, как ветер играет с молодой травой.
Я не любил яркие цвета, но с ними приходилось мириться, и не только потому, что они были частью мира, в котором я был вынужден жить, но и оттого, что Сарензи постоянно обращал на них внимание. Я же всегда жаждал наступления вечера, когда улицы столицы окутывал туман: он всегда странным образом прятал силуэт Рена, заставляя его слабо светиться, и в такие моменты я понимал, что видел переливание его силы. Мне кажется, это проклятье всех ведьм и ведьмаков – сходить с ума по ярким краскам. Пожалуй, большим наказанием, чем любование первой травой, могли стать те пестрые наряды, в которые обряжал меня Рен, но я не отражался в зеркалах, так что любовался ими лишь изредка, когда рукава попадали в мое поле зрения, да слушал одобрительные замечания юноши о том, как мне идет сочетание цветов – вот и все наслаждение. А он был счастлив. Так что же в этом плохого?
Но сейчас Рен смотрел на меня снисходительно и слишком тепло улыбался – я буквально ощущал его мысли и чувства кожей, и они были крайне неприятными.
- Считаешь, я не способен на подобное? – тихо хмыкнул я, встречаясь с ним взглядом. – Но что же ты можешь знать о способностях вейков?
Я сузил глаза, но тотчас отвернулся, понимая, что начинаю злиться. Вейки, не знающие других эмоций, кроме слепой ярости! Самое главное заблуждение о нас, распространенное в этом мире, и сейчас я был в одном шаге от его подтверждения собственным примером. А ведь виной тому было не невежество Сарензи, а эта его теплая, мягкая улыбка, возможности получить которую в обычной ситуации я не имел. Ох, что бы я отдал за то, чтобы увидеть ее вчера! Да я бы заставил снег выпасть в разгар цветения деревьев…
- У тебя не было причин вызывать его, - тихо отозвался Рен и взвесил в руках лом.
Не было? Ну конечно, не было! И твои слова, что ты уже скучаешь о снеге, Сарензи, совсем ничего не значили! Я недовольно сжимал кулаки и старался не демонстрировать клыки – мне было слишком хорошо известно, как Рен любит период холодов, ведь именно снег вдохнул в него жизнь (так любила говаривать его мать). Ну а я, в свою очередь, всегда ждал холодов потому, что они напоминали мне тот день, когда я был призван и встретился с Реном.
Но юноша не заметил моей реакции, полностью сосредоточенный на нашем деле.
- Считаешь, что расхищение могил поможет? – усмехнулся я, глядя на его профиль, полный решимости.
- С тем, как в этом государстве относятся к загробной жизни, - протянул Рен, посмотрев на меня и широко улыбнувшись, - думаю, мы действительно попали!
- Точно так же мы думали во время коронации, - рассмеялся я и слегка прикрыл глаза, на мгновение предаваясь воспоминаниям.
Непочтительное отношение к мертвым считалось здесь, пожалуй, одним из тяжелейших грехов. Ужасней была лишь государственная измена, а равным – только мужеложство. Да, это государство, где даже убийство не имело последствий в виде смертной казни, а вот то, что за перечисленные мной вещи всегда приглашали прогуляться на плаху, забавляло меня очень сильно. Но, с другой стороны, нам с Сарензи не приходилось ни лишать жизни честных (или не очень) граждан, а так же избавлять их от избытков имущества, главные же преступления нам не казались такими уж страшными, чтобы опасаться их совершать. Правда, государственный переворот в наши планы не входил, а вот остальное…
Это был день коронации нового правителя – по всем правилам солнечный и теплый. Мы знали, что должны предпринять что-то особенное именно сегодня, но что именно – пришло мне в голову лишь утром, когда лучи солнца играли на челке Рена. Торжественная процессия в назначенное время намеревалась прошествовать по главной площади, украшенной памятником недавно почившему королю, установленным в его славную юность. (Однако это не означает, что зрелость и старость Эдмунда Великого прошли в простом возлежании на прежних лаврах).
На площади толпился народ, гвардейцы бдели за порядком, процессия приближалась. И в этот славный миг, пронзенный ожиданием, на постаменте появились двое. Первый – с темными вьющимися волосами до плеч, статный и чем-то схожий с молодым Эдмундом. Второй – с короткими взъерошенными красными волосами, заостренными ушами и острыми чертами лица, изуродованный татуировками, гибкий словно ветла. Гвардейцы напряглись, не зная, что им делать. Согнать негодников? Но шествие уже практически вышло на площадь, и пытаться урезонивать нахалов означало бы помешать королю. Остановить процессию? И чем же обернется вся эта сумятица для нового правителя? Поэтому они продолжали стоять, напряженные до предела, и поедать глазами сумасшедших, которые тем временем…
Когда Рен плавно отстранился, мне потребовалось несколько секунд, чтобы восстановить дыхание, юноша же весь сиял и улыбался, однако я знал, что для него это все не более чем шутка, способ привлечь внимание короля и попасть в тюрьму. И мне оставалось только улыбаться, правда, все-таки хватило наглости задать вопрос: «Повторим как-нибудь?» Сарензи лишь шире улыбнулся, оставляя меня без ответа.
А что процессия? О ней мы, конечно, забыли, она же предпочла сделать вид, будто нас и не было, чинно прошагав далее к дворцу. И только толпа еще неделю судачила о происшествии на площади, да, кажется, гвардейцы получили серьезный выговор и заплатили штраф, но и тот чисто символический. Что же касается нашей судьбы, более унылого наказания я еще не встречал: Рен был вызван в кабинет нового короля (а я, конечно же, сопровождал его, хотя меня и пытались не впустить) и наблюдал горестное выражение лица правителя, а также оценивал, насколько он красноречиво качает головой. Результатом этого контакта с вершителем судеб государства стало позволение заниматься «подобными глупостями», только не на глазах у слуг и простого народа – дескать, не поймут.
Таким вот образом быть обвиненными в мужеложстве нам не грозило, а провоцировать публику в наши планы не входило: скорее всего это закончится восстанием, во время которого поймают не нас, а оккупируют дворец. К чему нам это? Значит, расхищение могил. И фамильные склепы для наших затей подходили как нельзя кстати. Люди слишком трепетно относились к жизни после смерти, так что знать вкладывала немало денег в хоромы для своих предков. И дело тут было не в любви и уважении, увольте! Но если бы они не обеспечили умершим достойный покой, те непременно явились бы за неучтивыми родственничками. Вот так страх возводил небольшие дворцы, соревнующиеся в своем величии с королевским, и мы могли ими любоваться. Думаю, иные захоронения и не были бы достойны, чтобы Рен над ними надругался, да и действия наши тогда бы не вышли столь фееричными.
Сарензи задумчиво крутил в руке лом и присматривался к замку, висевшему на входной решетке. Вот он - молодой принц, переполненный внутренней силой! А рядом – его верный оруженосец. Хотя последнего Рену было не положено: в конце концов юноша был бастардом. Его отец, нынешний король, отличался особой верностью жене, и все-таки, однажды отплыв с очередной делегацией, заплутал и оказался на Ведьмином Острове. Вспоминать об этом эпизоде в своей жизни он страстно не хотел, но как-то, когда метели уже вовсю стучались в ставни, во дворце появился мальчик лет двенадцати в сопровождении вейки, и ни у кого из слуг не возникло сомнения, чей же он сын. Мальчик ничего не просил и уж тем более не требовал и был готов в ту же минуту развернуться и покинуть столицу навсегда, только его отец, наследный принц, сообщил, что тот может остаться. Сообщил, кинул вскользь, проходя вслед за прежним королем и обсуждая куда более важные дела. Впоследствии мальчик поступил в школу гвардейцев, но на службу взят не был. Собственно вся жизнь Рена состояла в праздном шатании по городу, да и тот он мог покинуть беспрепятственно. Зачем он понадобился отцу, мы так и не поняли, но делать Сарензи мог все что угодно. Как выяснилось, абсолютно все. Но, какой бы привольной не была жизнь моего господина, любви он не сыскал даже от кровных родственников: его все презирали и боялись, а ведь не безосновательно. Конечно, юноша ни за что бы не направил всю свою силу против людей, даже если бы они и напрашивались – он считал бесчестным вступать в схватку с противником, который совершенно точно слабее тебя – но если бы захотел, схоронить этот город вполне бы смог. Только вот люди опасались не силы Рена, а моей магии, почему-то думая, что ведьмы (и ведьмаки) умеют только призывать могущественных вейков и управлять ими, а так же привораживать. Кстати, второго горожане и в первую очередь слуги боялись даже больше, чем меня: стоило по столице разойтись слуху, что прибывший мальчик – сын ведьмы, как абсолютно все граждане обзавелись амулетами, отражающими привороты. Долгие месяцы я посмеивался над их глупостью, но и мне, в конце концов, стало скучно.
- Давай все-таки я, - предложил я, забирая лом у Рена. Я знал, что ему по плечу и большее, но всегда испытывал удовольствие, выполняя за него грязную работу.
И только я выбрал разнести ли решетку на части или же расплавить, как за спиной послышался крик, полный нездорового самодовольства:
- Ну все, ведьмин выродок, ты доплясался!
Керклин! Первый гвардеец! Как же я был счастлив услышать его хриплый бас! И судя по загоревшейся на лице Рена улыбке, тот тоже был в восторге. Мы даже не успели повернуться, чтобы полюбоваться бравым парнем, как на нас накинули сети, не позволяющие магии вырваться за их пределы. Я не расхохотался лишь потому, что решил, что это может обескуражить гвардейцев, они выронят сети, и нам придется оказывать сопротивление, а значит, наш гениальный план снова бы провалился. Быть виновником этого я совершенно не желал, поэтому подавил смех и закашлялся.
- Если думаешь, что ты со своей псинкой можешь делать все, что взбредет в голову, я покажу, насколько ты ошибаешься! – продолжал вещать Керклин. – Сейчас я отведу тебя в тюрьму. Надеюсь, тебе там ой как понравится! – и мужчина изошелся хохотом. – Но наслаждаться ею будешь ты недолго – уже на закате твоя ведьминская головушка покатится по главной площади, а я буду считать, сколько раз ты приложишься лбом о камни.
Чувство юмора у первого гвардейца, конечно, всегда мне казалось специфическим, но сейчас я не обращал на его россказни ни малейшего внимания: мы должны были управиться до вечера, и я размышлял, успеем ли.
Нас бросили в тюрьму – тайную гордость каждого жителя этого города – большое овальное здание в три этажа с большим овальным внутренним двором. Но с архитектурной точки зрения тюрьма была далека от того, чтобы о ней вообще вспоминали, истинное признание она получила за пропитанные особым заклинанием внешние стены, не позволяющие пробраться с помощью магии внутрь, ну и, разумеется, с помощью магии выйти. Кажется, побегов из сей цитадели даже и не случалось, но сбегать мы не собирались – не успеет солнце коснуться горизонта, как верный Керклин выведет нас на площадь, и вот там уже придется потрудиться. Но об этом подумаем позже.
Нас заперли в противоположных концах (о чем цинично сообщил гвардеец, закинув меня в камеру, и выглядел он при мне не менее самодовольно, нежели его главнокомандующий, а я ему виделся чем-то наподобие крысы), что, собственно, наше положение не ухудшало, и стоило стражникам удалиться, как я встал, разминаясь, - лично меня тащили во все тех же сетях, не задумываясь о моем комфорте, – затем развел руки в стороны, направляя ладони в стены, и сосредоточился. На другом конце, я знал это точно, Рен проделывал то же самое. Голубое свечение из ладоней рванулось к серым камням, облизало их и побежало вдоль стен. Через мгновение я оказался в центре голубого куба, мерцающего и переливающегося, однако темных провалов нигде не было, чему я не удивлялся: было бы неожиданно, если бы эти напыщенные дураки облегчили мне задачу и отправили меня в нужную камеру. Хотя, о том, какая камера является «нужной» они вряд ли знали.
Усмехнувшись, я подошел к стене, соединяющей соседние камеры, толкнул ее и беспрепятственно прошел насквозь. Как мы и предполагали, заклинание было наложено лишь на внешнюю сторону, так что выполнению задумки ничего не помешает. Вновь оглядевшись и выставляя руки, я повторил ритуал – и эта камера оказалась пустой. Не теряя времени, я двинулся дальше, думая лишь о том, столкнусь ли я со своим принцем, или же мы идем по кругу.
Мы столкнулись в одной из камер, и я на мгновение замер: я не раз видел, как Рен творит магию, но то голубое сияние, что рождалось из его рук… Оно словно окутывало самого юношу и отражалось в его сосредоточенных глазах, делая частью себя. Не знаю, сколько я любовался этим воплощением силы, но когда наши глаза встретились, я сделал шаг вперед и преклонил колено.
- Ты станешь королем, - произнес я серьезно, низко склонив голову.
- Это твое желание или же предвестие? – тихо смеясь, поинтересовался он, приподнимая мое лицо за подбородок.
- Не веришь? – хмыкнул я, поднимаясь и стараясь скрыть свою досаду. – Но ты еще вспомнишь мои слова!
- Да, мать говорила, что ведьмы часто используют вейков, чтобы заглядывать в будущее, - мягко улыбнулся Рен и положил руку мне на плечо. – Но если ты окажешься никудышным предсказателем, я не огорчусь – у тебя есть другие достоинства. А сейчас пойдем: у нас еще немало работы.
И мы разошлись, чтобы обследовать вторую половину этажа, а я продолжал ощущать незримое касание его руки на своем плече…
- А вот и величайший ведьмак всех времен! – торжествовал Керклин, держа своей грубой лапой лицо Сарензи.
Мы стояли на пороге тюрьмы в колодках, которые было невозможно снять при помощи колдовства. Первый гвардеец был настолько доволен собой, что его чувство величия неприятной паутиной ложилось на наши головы и плечи, отчего хотелось вырваться и сорвать ее. А потом затолкать поглубже в глотку самого Керклина, и вряд ли я желал подобное лишь потому, что был свирепым вейкой. А мужчина продолжал нести отборную чушь, уже отпустив Рена и повернувшись к нам спиной – уже через несколько минут нас ждала казнь. Что же касалось нашего дела, мы успели обследовать всю тюрьму, но ничего не нашли, и поэтому взгляд юноши был столь мрачным, однако первый гвардеец посчитал его признаком сломленного духа. Что же, ни меня, ни Рена это ни капли не волновало.
- Сарензи, - тихо позвал я, когда мы двинулись к площади. – Я должен тебе кое в чем признаться.
- У тебя есть от меня тайны? – вздрогнул тот и удивленно уставился на меня.
- Всего одна. У меня есть имя.
Я заметил, как дрогнули губы моего повелителя, но в следующую секунду на них уже светилась улыбка.
- Я знаю, Легда.
***
- Каким же я был идиотом! – расхохотался Рен.
Я посмотрел на него вопросительно, стоя прислонившись к стене. Когда юноша назвал мое имя, я смог ненадолго освободиться от оков плоти и стать той сущностью, которая зовется Легда. Только призвавшая ведьма может распоряжаться сущностью своего вейки, зная ее имя – последняя стадия контроля, для других же наше имя – пустой звук, так что я не беспокоился, что его услышал кто-то из гвардейцев, правда, отчего-то мне казалось, что они не обратили внимания на наш диалог. А вот на то, что устроила сущность, неподвластная магии этого мира, они запомнили надолго. Никто не пострадал лишь потому, что Рен не позволил мне разбушеваться, но, думаю, Керклин навсегда запомнил, что ненавистного ему ведьмака заключить в кандалы и тем более казнить невозможно. Правда, о первом гвардейце мы позабыли тот час же, как ушли из-под его опеки.
- В записке сказано: «Мою тайну найдешь ты там, где томится человеческая душа», - начал пояснения Сарензи, пока я окидывал взглядом переливающийся голубым королевский винный погреб – что поделать, если высвобождение сущности отбирает столько сил? – Конечно, человек томится в тюрьме, но что там мог забыть Эдмунд?
- Как по мне, вполне себе хорошее место, чтобы схоронить секрет, - усмехнулся я. – Если только какой-нибудь особо скучающий заключенный отыщет тайник…
- Жаль, в хрониках не было сказано, в какой камере держался Эдмунд в смутные годы, - заметил юноша, задумчиво.
- Да ладно тебе! Нам бы в любом случае пришлось проникнуть туда. То же, что мы прогулялись по всей тюрьме… Разве тебе не понравились удивленные лица преступников, когда мы заходили в их камеры и творили заклинания? – я еле сдерживал возбуждение, вспоминая эти ошарашенные лица. Одного беднягу, кажется, чуть не хватил удар.
- Я не смотрел на них, - отмахнулся Рен, и я даже не удивился этому ответу. – Но тюрьма была слишком очевидным решением загадки. А вот выпивка – другое дело. Ей, увы, подчинено почти все королевство, - юноша слегка поморщился, не разделяя увлечения своих соотечественников, в чем я с ним был полностью согласен. – Поэтому, смотри, - и он указал на темный провал в голубой стене, который я не замечал раньше.
Отклеившись от стены, я двинулся вслед за Реном, и вскоре мы рассматривали небольшой пакет с королевской печатью.
- А ведь фактически на виду у всех, - присвистнул я, удивленный, что тайник никто так и не нашел.
- Во-первых, думаю, король спрятал конверт не так и давно, - насмешливо ответил Сарензи, раскрывая пакет. – А во-вторых, всегда труднее обнаружить то, что лежит под носом.
Он быстро распаковал бумаги – единственное наследство, доставшееся ему от деда, и поспешно прочел. Неожиданный нездоровый, почти истерический смех Рена заставил меня вздрогнуть, и я с удивлением наблюдал, как он сползает по стене, держась за голову.
- Не быть мне королем, милый мой вейка, - отозвался он сквозь смех и протянул мне бумаги.
Вскоре стены погреба сотрясались от смеха двоих существ.
Когда мы появились во дворце, авторитет Эдмунда уже въелся в подкорку каждого в этом государстве. Он казался светочем, непогрешимым и по истине величественным. И этот человек не обратил на Рена ни малейшего внимания. Более того, юноша, казалось, никогда для него не существовал, ровно до дня его смерти, когда король впервые вызвал внука к себе. Однако нас не минула участь узнать, почему все трепещут перед королем, и сведения мы получили не только из книг раболепствующих историков. Дед Рена был величайшим монархом, успевшим вывести королевство из смуты, укрепить его и даже увеличить территорию. То, что перед ним приклонялись и его страшились правители соседних государств, тоже не было мифом. И что бы было со всеми ними, прочти они письмо, адресованное Сарензи! Короткое, оно не было похоже на исповедь: Эдмунд не посыпал голову пеплом, не старался объяснить свои поступки, а просто сообщал. Сообщал о том, что проиграл свое государство, столь сильно любимое детище, в карты. К письму прилагались документы, подтверждающие вышесказанное, - единственный экземпляр, который никто не должен был увидеть. Кроме Рена.
А в день летнего солнцестояния, как и обещано, во дворец заявился счастливый победитель, и сообщил, что это государство отныне его. При нем были бумаги, ссылающиеся на какие-то древние документы и договоры, о которых уже никто не помнил, и брат Сарензи, наследный принц, любимец Эдмунда, получивший от него уроки дипломатии да и просто жизни, с изумлением изучал документы, пытаясь найти, к чему придраться, но не находил зацепок. А нынешний король, знавший все тайны своего отца и посвящавший во все свои секреты, с тоской поглядывал на чужеземца, пытаясь понять, почему не слышал об этом договоре. И только тень колонн спасала нас с Реном от удивленных взглядов родственничков, ибо сдержать грустных ухмылок мы не могли. Хотя и перед нами теперь стояла нелегкая задача: юноша не верил, что Эдмунд желал лишь, чтобы кто-то узнал об истинной причине сегодняшнего визита. Тогда же что он хотел добиться, открывая бастарду свой последний секрет?